Меньшее зло - Юлий Дубов

Вот такое навязанное противнику продвижение — от игривой и наглой беззаботности до первой смутной тревоги, потом к нервной и истеричной попытке осознать, когда же была допущена роковая ошибка, и, наконец, к раскуриваемой на ветру папиросе в грязной подворотне, рядом с мусорными баками — это движение и есть подлинная траектория победы.

Было бы неточно сказать, что руководителей «Инфокара» Старик не принимал в расчёт, он просто не рассматривал их как достойных внимания оппонентов. И если доводилось о них вспоминать, то проходили они у него под наименованием «эти двое».

Уважительно высокая оценка, данная ранее Ларри Фёдором Фёдоровичем, у Старика вызвала досадливое раздражение: только при полном отсутствии вкуса можно в подобном тоне говорить про обычных дельцов.

Появление Аббаса на Кавказе, да ещё и с примкнувшей к нему американской журналисткой, не насторожило, поскольку опыт и интуиция однозначно указывали на Его Величество Случай. Разве что профессионально проведённая эвакуация азербайджанца и американки из блокированной Москвы несколько встревожила, но не очень, потому что владеющие техникой — ещё не игроки.

Огненное око начало медленно поворачиваться в сторону «этих двоих» только после прорыва сквозь армейское окружение — стало очевидно, что «эти двое» не столь просты, как казалось.

Преподнесённый Кондратом сюрприз не столько огорчил, сколько внёс окончательную ясность в ситуацию. Старик приходил к пониманию, что пренебрежительно проигнорированное им мнение Федора Фёдоровича было не так уж и далеко от истины. Возникновение на политическом горизонте Восточной Группы, мобилизовавшее все активные силы на принятие неотложных мер, уже не могло рассматриваться как явление природы. Налицо рукотворное вмешательство: хорошо рассчитанная и виртуозно навязанная элитам колея, из которой невозможно выскочить.

Именно по этой колее и устремилась страна, искренне полагая, что удаляется от угрозы. А на самом деле двигалась по проходу, ограниченному красными флажками, которые расставили хитроумные охотники.

Два козыря, которые Старик заботливо приберегал под конец партии, — Федор Фёдорович и Кондрат — вдруг оказалась не у него. Они лежали в прикупе, и к ним уже протянулась чужая рука.

Зато теперь игра, в которую играют «эти двое», — понятна и прозрачна. А раз так, то и ответ будет симметрично сокрушительным — они получат свой коридор из красных флажков и полетят по нему с радостным тявканьем.

Конечно же, сейчас ясно, что к «этим двоим» надлежит отнестись с уважением. Может наступить и неизбежно наступит момент, когда они почувствуют, что их загоняют в угол, остановятся, оглядятся, перестанут принимать решения из навязанного набора и совершат нечто резкое, непредсказуемое, рвущее заботливо сплетённую ткань самой прочной в мире паутины и меняющее правила игры. Но — не завтра. «Эти двое» какое-то время будут выбирать наилучшие решения, не замечая ни обращённого в их сторону огненного ока, ни того, что с каждой минутой качество решений, равно как и их собственное положение, становится катастрофичнее.

— Ты, Игорек, вот что… — расслабленно сказал Старик, отодвигая чашку с остывшим чаем. — Ты говорил, вроде, что у тебя журналист знакомый… Не помню, как фамилия…

Фамилию журналиста адъютант Игорь напоминать не стал, потому что к Стариковским фокусам и мнимому выпадению памяти относился спокойно.

— Да… — продолжил Старик, не дождавшись ответа. — Вот говорят — все крупные состояния нажиты преступным путём. Вроде закон природы. Ну ладно… Ну разбогател ты… Так пора и остепеняться. Иностранные языки выучи. Приоденься. Смени круг общения. За границей, я слышал, так со всеми нуворишами и происходило. А мы все своим путём движемся. Наворовал, скажем, денег, и тебе за это ничего не было, так сделай, чтобы про твои подвиги побыстрее забыли. Нет. Что ж людей непременно обратно в грязь тянет — удивительная вещь. Что скажешь, Игорь?

Игорь ждал указаний и поэтому не сказал ничего.

— Философская тема, — заметил Старик задумчиво. — Из нашей жизни. Ты говорил, кажется, что твой знакомый журналист интересуется философскими темами?

Философскими темами знакомый журналист не интересовался. По зову горячего комсомольского сердца, а также будучи обременённым кое-какими юношескими грешками, лет сколько-то назад поставил он на листе бумаги чернильную закорючку и с тех пор использовался компетентными органами для публикации оперативных данных, полученных довольно сомнительным путём. Будучи напечатаны в газете, такие оперативные данные, подкреплённые и украшенные эмоциональным негодованием, обычно приводили к возбуждению разнообразных уголовных дел.

Сперва журналист каждую свою статью завершал пламенным призывом считать опубликованное официальным обращением в прокуратуру. Потом редактор газеты, с ужасом наблюдавший, как его родное издание превращается в сборник доносов, вмешался с продиктованной инстинктом самосохранения осторожностью, и обращения исчезли. Что, впрочем, на результат не повлияло, потому что прокуратура неизменно была в курсе и ждала лишь освящённой свободой слова легализации собранных агентурных сведений и данных прослушки.

— Так ты поговори с ним, — заключил Старик, прикрывая глаза и откидываясь в кресле. — Может, ему интересно будет. Чтобы сейчас, в наше уже время, такие штуки проделывались… В философском плане очень интересная тема. Психологическая, я бы сказал…

Когда Игорь был в дверях, Старик остановил его.

— Я ещё хотел спросить, Игорек… Я что-то беспокоюсь. Как там у нашего исполняющего обязанности дела обстоят? Не наляпал ли чего по неопытности?… Тревожно мне за него. Да и не звонили от него давненько.

— Каждый день звонят, — сообщил Игорь. — Сегодня с утра тоже.

— А почему не докладываешь?

— Вы же распорядились — без дела не беспокоить. Я сегодня спросил — по какому вопросу, дескать, тревожите, так там помолчали и трубку бросили.

— Нехорошо, — оценил ситуацию Старик. — Это ты не подумал, Игорь. Как же так можно? Звонит будущий президент России, а ты спрашиваешь — что надо… Грубо… Ты так больше никогда не поступай. Когда ещё раз позвонит — извинись за своё поведение и сразу соедини. А пока дай мне прессу осмотреть.

Газеты Старик, за слабостью глаз, не читал лет пять, и под прессой понимались распечатки из Интернета, поскольку при этом шрифт можно было увеличивать до необходимого размера. Список ключевых слов, поиском по которым занимался специальный человек, ежевечерне корректировался. Так было и сегодня. Пролистав толстую кипу листов бумаги, Старик удовлетворённо кивнул, проверил перо, около ключей «Восточная Группа» и «Инфокар» поставил жирные минусы, задержался на секунду у фамилии «Кондратов», но потом в списке оставил, подумал, потянулся к записной книжке, сверился, вписал дополнительно какое-то длинное буквосочетание и нажал кнопку звонка.

— Список на завтра, — сказал он вошедшему Игорю. — Фамилию, последнюю, надо бы проверить. Свяжись-ка, мил человек, с Институтом Ближнего Востока, или как он там сейчас называется — пусть уточнят правописание. И дадут английскую транскрипцию. Да… Я там «Инфокар» вычеркнул, впиши его пока обратно. Вдруг твоего приятеля эта философская темка заинтересует… Я бы тогда почитал…

Глава 41

Чернила красного цвета

«Не все ври, что знаешь».

«…надо отдать должное этой парочке — они никогда особо и не скрывали своих намерений. Напротив — с особым цинизмом обнаруживали их, демонстрируя полнейшее пренебрежение не только к закону, подмятому, изнасилованному и приватизированному ими, но и к ограбленным людям. Мне уже приходилось писать про их первую махинацию в конце восьмидесятых, когда за считанные месяцы был выпотрошен крупнейший московский снабженческий трест, позволявший хоть как-то держаться на плаву тысячам бюджетных организаций. Целые составы бесценных по тем временам строительных материалов ушли налево, в руки мошенников, а взамен трест якобы получил — расписки? векселя? липовые авизо? просто обещания? Нет — веники. Веники, которыми метут пол. В ценах того времени, со всеми кооперативными накрутками, веников этих должно было быть не менее шестисот миллионов — по три веника на каждого гражданина СССР, включая новорождённых и членов Политбюро.

Когда спросил уральский следователь Шмаков — а куда же делась эта прорва веников, — прозвучал никого не удививший и вполне ожидаемый ответ: раскупили, мол; очень качественные были веники.

А ведь могли бы и по-другому сказать — да украли, и все тут, чего пристаёте? пошли вон, дураки.

И мы бы пошли. Потому что хозяевам жизни можно все.

Вот следователь Шмаков и пошёл. Стоило ему начать задавать неприятные вопросы, как тут же последовал хозяйский окрик, и его не просто вышвырнули обратно на Урал в общем вагоне, но и отправили вдогонку извещение, что в прокуратуре он больше не работает. Профессиональная непригодность. Пока ловил убийц и террористов — был пригоден. А как только замахнулся на мафию, так сразу оказался непригоден…»