Птицы небесные. 3-4 части - Монах Афонский

— Не знаю, не знаю, это не ко мне, отец. Поезжай на Афонское подворье, там тебе все расскажут… — мгновенно схватив суть дела, ответил архидиакон и поспешил по коридорам отдела с папками под мышкой.

На Афонском подворье Русского Пантелеимоновского монастыря мне приглянулся бравого вида монах лет тридцати в греческой рясе и камилавке. Он толково объяснил мне, как действовать в Греции, и на листе бумаги написал адрес подворья русского монастыря в Салониках.

— В аэропорту просто покажи этот адрес таксисту, и он доставит тебя, куда нужно! Это не очень далеко…

Я замялся насчет денег. Монах понял мой безмолвный вопрос:

— Не бойся! В Греции таксисты честные… Если какие-нибудь деньги у тебя есть, сразу поменяй на драхмы. Передавай отцам поклон от иеромонаха Пантелеймона…

Хороший, обаятельный человек почему-то надолго запомнился мне.

В Лавре наместник поначалу строго отнесся к моей просьбе:

— Отец Кирилл, говоришь, благословил? А что ты в Греции будешь делать? Там же ничего нет! Знаешь, что такое «грек»? Это — грех!

Такого толкования я прежде никогда не слышал, поэтому осмелился возразить:

— Отец Феофан, в книге «Жизнеописания Афонских подвижников благочестия XIX века» и в Афонском Патерике описано множество великих святых и достойных подвижников. Мне хотелось бы им поклониться. И еще я очень люблю Иверскую икону Божией Матери, в честь которой у нас скит назван в Абхазии. А эта икона находится на Афоне.

Настоятель заложил руки за спину и несколько раз быстрым шагом прошелся по кабинету.

— Ладно, убедил. Ступай к казначею. Он тебе выдаст нужные средства на билеты и дорогу. — Затем резко повернулся ко мне: — Слушай, у нас подворье создается в Геленджике. Давай принимай его!

— Отец наместник, где Геленджик и где Псху? Это очень далеко от нас…

— Как далеко? Ерунда… Твой скит на Кавказе, так? И Геленджик на Кавказе. Вот и следи за обоими скитами!

— Простите, отец наместник, боюсь, что не потяну… — Спасительная идея пришла мне в голову. — Разрешите с отцом Кириллом посоветоваться?

— Хорошо, советуйся…

Архимандрит широким размахом подписал мое прошение о денежной помощи, и я вышел от него, не чувствуя под собой ног. Дрожащими руками я набрал номер батюшкиного телефона в палате больницы.

— Батюшка, это вы? Простите, что беспокою… Наместник только что предложил мне принять строящееся подворье в Геленджике!

— А ты что ответил?

— Сказал, что с вами посоветуюсь… — В трубке послышался треск: похоже, отец Кирилл засмеялся.

— Ты пока давай на Афон, а там видно будет… Геленджик не твое место.

— Спасибо, спасибо, отче! Успокоили! Помолитесь обо мне…

Визу мне сделали быстро. Я попрощался с отцами в Лавре, взяв от них письма к знакомым монахам, и, не помня как, будто в мгновение ока, очутился в Салониках. Только что прошел небольшой дождь, который не прибил даже пыли. На замутненном желтоватом горизонте тянулись невысокие, выгоревшие от жары хребты, с зелеными пятнами виноградников и небольших рощиц. На окрестных холмах дома с красными черепичными крышами, словно привстав на цыпочки, загляделись в морскую даль. «На Таджикистан немного похоже, — подумалось мне. — Только дух лучше, православная страна как-никак!»

Рожденные от Бога, мы призваны Им жить Его жизнью, настолько свободной, что эта Божественная Свобода не вмещается в нас, ибо слишком тесны узы нашего тела, в котором мы ждем свою смерть. Но когда мы добровольно отказываемся от всего, неожиданным образом в нас вливается духовная сила, в которой и через которую мы обретаем духовную свободу в Духе, ибо Бог есть Дух. Даже когда я блуждаю во сне, знаю, что это сон, рождающийся в моем уме, который пребывает в Духе Твоем, а Ты окружаешь меня со всех сторон, сторожа мои сновидения. А когда пробуждаюсь я, то Твои объятия, Боже, встречают меня, куда бы я ни обернулся. Ты — жизнь моя, Господи, хочу навеки стать единым с Тобою!

СВЯТАЯ ГОРА

Господи, для Тебя все люди — словно малые дети. Но ты серьезно внемлешь и малому ребенку, как умудренному старцу. А о тех, кто убелен сединами, ты заботишься как о младенцах. Почему Ты более всего возлюбил детей, Христе мой? Потому что души их, подобные дыханию только что распустившейся розы, привлекают милость Твою и любовь. А души измученных своими грехами и заблуждениями Ты видишь немощными и слабыми, и потому лелеешь их, словно больных младенцев, в объятиях Своего милосердия. Ты, Христе, вечно юн, как вечно юная вечность Твоего блаженства, не ведающая старости детей земных. В такую юную вечность роди меня заново, Боже, несказанным рождением от Духа Святого. Ибо в чем корень старости душевной? В горьком эгоизме, в который вновь и вновь впадает дух мой, где и находит свою смерть. Знаю, что лишь смерть эгоизма положит конец моему страданию, когда, возрожденный Тобою, Христе, услышу глаголы уст Твоих: «Все Мое — твое! Ты был мертв и ожил, и пришел к Нам!» И тогда радости нашей никто не отнимет у нас, ибо Ты даешь прозреть духовным очам в благолепном видении Твоем.

Жужжащий говор аэропорта остался позади. Таксист повез меня по улицам города: чистые и опрятные, оттененные высокими платанами и заполненные множеством магазинов и кафе, они выглядели уютными и мирными. Часто встречались красивые церкви иной, восточной архитектуры, напоминающие те, которые я видел в Ново-Афонском монастыре. Лица прохожих удивляли своим славянским видом, не похожим на их описания в книгах по греческой мифологии. Во всем проступала иная христианская культура, очень своеобразная и глубокая.

В одном из районов города таксист высадил меня из «Мерседеса» на узенькой улочке, помахал рукой: «Сто кало!» На звонок в дверь мне открыл седенький, немного согбенный от старости, худенький монах, подпоясанный какой-то веревочкой. «Должно быть, этот старичок — сторож при подворье…» — подумал я, осматриваясь. Метох представлял собой двухкомнатную квартиру на первом этаже. В комнате стояло несколько двухъярусных коек.

— Снимай рюкзак. Что, паломничать приехал? — спросил меня старичок, обратив ко мне светлое приветливое лицо с мягкой вьющейся белой бородой.

— Паломничать, отче. В нашем монастыре хочу помолиться. К Иверской иконе Матери Божией сходить, а там как Бог даст… — в общих словах передал я свои намерения.

— Так, так… А кушать будешь? Тогда помогай мне. Помой помидоры и огурцы да хлеб нарежь. А я пока картошку сварю. Скоро братья приедут, тоже кушать захотят… — старческим голосом дребезжал он.

«Какой необыкновенно добрый дедушка, и еще веревочкой подпоясан…» — думал я, нарезая помидоры и огурцы.

— А вы давно в монастыре, отче? — с любопытством спросил я.

— Давно, давно, — тихо засмеялся монах.

— А игумен у вас строгий?

— Строгий, строгий игумен, хе-хе-хе… — Монах поставил на стол сковороду с поджаренным картофелем, затем полил помидоры и огурцы оливковым маслом.

— Читай молитву!

Когда мы потрапезничали и помыли посуду, мой сосед по метоху ушел в другую комнату, закрыв дверь.

В прихожей зазвенел звонок. Из двери выглянул старичок:

— Пойди открой, наши монахи приехали!

В комнату шумно вошли трое или четверо рослых монахов.

— А отец игумен у себя в келье?

— Какой отец игумен? — не понял я. — Этот старичок?

— Ну конечно! Кто же еще? — рассмеялись они. — Ты что, игумена не узнал?

«Вот, какие здесь игумены! — поразился я. — Вот это смирение, о котором я читал только в древнем Патерике…»

Когда настоятель монастыря вышел из своей комнаты, я со стыдом упал ему в ноги:

— Простите, отец игумен, не узнал вас…

— Ладно, ладно, Бог простит! Хе-хе-хе… — осветясь тихим добрым смешком, ответил он.

Эта первая встреча ярким и сильным впечатлением, родившимся из удивления пред высокою мерою монашеской жизни на Афоне, глубоко проникла в мое сердце — встреча не с величественным, грозным хозяином монастыря, с проницательным зорким оком, а со смиренным и кротким старцем, заботливым и добрым отцом своего многочисленного монашеского семейства.

Сизые и бледно-зеленые горы Греции с сухими, желтыми, давно убранными полями мелькали по сторонам нашей машины. На солнце блестели солнечные батареи, стоявшие на крышах домов, окруженных садами, оживляющими монотонный пейзаж. Разрешение на посещение Афона монахи помогли мне сделать в Салониках. Вместе с игуменом, сидевшим рядом с водителем-монахом, мы прибыли в небольшой городок Уранополис, последний перед Афоном, и, выждав очередь, состоящую из большого скопления лесовозов и джипов, заехали на паром. Мои попутчики отправились в буфет пить чай, а я подошел к борту и стал жадно всматриваться вдаль, ожидая из-за поворота береговой линии увидеть шпиль Святой Горы.