Межгосударство. Том 1 - Сергей Изуверов

Какое там по счёту до́лжно ухищрение? Четвёртое? Что ж, и этакая малость нам важна. Мы с Готффридом в одном из покоев с лабораторным уклоном, на пылающий, сердце влюблённого в свою сестру низкого человека, рассказывал, как с трупами тамплиера и госпитальера, обойдясь без гримуаров, пентаграмм и некрофилических притязаний. Всё-таки не торными рыцарями, осквернять, магистрами, трупы следует в несколько раз циничней, но я был твёрдо, челюсть инквизиторского прихвостня, убеждён, для обоих следует видимость захоронения и если и бросать посреди того, чтоб их призраки не отчалили на пришвартованном позади дома корабле возмездия. Поблизости ни уступа, ни тяпки, ни ножа, ни захудалого ковра с пятнами от убийств. У меня с собой кинжал и клинок для ингредиентов, оба для копания ямы годились, коралловый риф для упокоения подводного швербота. В размышлениях по дому, случайно на подземную комнату, ходом в, назидательно для хулителей форточных воров, окно. Туда и поместил своих мертвецов-кольереток личного распоряжения, усадив за стол, чтоб, в случае обоюдного оттаивания, могли положить на него руки, приняв располагающую к открытости. Да заодно ещё, раз взялся устраивать их посмертие, выдумал одну с тамошним факелом. Провёл нить, если привязать к телеге и хорошенько стегнуть клейдесдаля, завязанным в ней кремнем провоцировал факел. Вывел наружу, закрыл окно, контору без ящиков. Поднялся на окружность, взобрался на диван, оттуда на спинку и, балансируя руками и горбом, густым тромбоном, воздевая, играл Лира или городового у полосатого столба, неизъяснимое озарение, натуральный смысл, фигуральный смысл, точка, куда сходятся все дороги всех, поиск какой-то сути, извечно ускользает и лишь к концу существования, понятно, что её нет, надо просто жить. Сорвался на крик. Это моё четырнадцатое столетие, оно было таким, с тайными островами, любознательными разбойниками и тронутыми учёными, таким потом нарядился весь мир, это природа вещей без всякого Лукреция, это начало возрождения, того, мы имеем сейчас. Последнее протянул, как будто лишился ума и соскочил с дивана, единым прогрессом погрузившись в оный, заговорив как прежде, я сидел почти не дыша, вдруг в воздухе ещё возбуждающая бацилла. Следовало вид, носится и попала ко, тоже с речью о листах из сплющенных граалей, громко стучат, когда кто-то пытается разобрать суть той истории. Оставил там одну из двух везённых, собственного плагиатного. В середине декапиры, рано или поздно должен был сомнительный вывод, как раз о сути назначения плавников некоторых видов, никак не мог из себя заполучить. Пропитал отваром и поставил не выдирая, бросится и в перископ, и в бинокль. Дальнейшее в том же духе? – в задумчивости, овеянный размышлениями о сути, больше об этой странной декламации. Покинул, дальше, ведомый вполне объяснимым триггерным чутьём. Ждал остров классически-сумасбродного человека, именовавшего себя квадратным доктором, развёл у себя одомашненный Гадес, мытарил оболочки душ, исследуя радон мучения. Наткнулся на копанец, акваобразующий посреди, в амбарной Рюген, поздним вечером, во время оное. Тучи клубились, грозясь вот-вот, к чему я привык, а бумага не привыкла. Оставил мулов на берегу, с противоположной, наткнувшись на лодку, по всей кромке невеликое множество, остались от разорившейся во время чумы лодочной станции, некоторое устанавливал на носу секстант и телескоп, не сбиться с, взял курс. Разглядел кряхтящих вкруг клочка суши троих, принятых за стражей. Однако ко мне безразличны, не учтённый в бестиарии тигр к морковной ботве, хотя не могли не видеть. Беспрепятственно поднялся на вершину и был встречен этим самым смехотворным квадратным доктором-отрезанным индюшачьим кораллом. Долго говорили и чем более, больше переменял своё обо мне и с ним переменял намерения, с определённых на неопределённые. Сперва хотел, предварительно выяснив, к какому из смертных тяготею, мариновать в одном из альмукантаратов, но после, видя, не на того напал и посадить меня в один из кругов своего не смог даже Сатана-в-переднике, на время передумал, решив посоветоваться с компетентными в деле. И вправду был относительно студента Сорбонны учён, быть может я даже рассмотрел задаток прогнозирования и разухабистый ум, но ум помешанный на параболах уж совсем неприкрытого зла, хотя я не столь ограничен, не найти причины намеренного причинения боли безотносительно параболам зла. Мною на острове смотрено абрисов жестокости, вам о самом бездельном в области. Как доктор с десцендентом, натаскиваемым им в тех, подвластны и ему науках, в особенности в постижении этой. Умник больно переживал на счёт ограниченности копчения под присмотром стратосферы, хотел пестонуть из сына точную реплику, чтобы тот, когда родитель наконец вомнёт одр, продолжил дело, как бы никто не отчаливал и не рождался. Загвоздка в, у квадратного совокупный взлизы, только брови и ресницы, как у сына вилась отменная, у доброжелателей Пушкина. Я скептически, сперва обрил, после – заинтересованно-скудно, привёл шортгорна, язык совместил с алмазной и гранитной крошкой, вылизала все волосяные грибницы. Всё это убедило, остров Рюген будет плавать на ещё некоторое, не ограниченный отмеренным единожды и всякого рода доктора и профессора-маньяки, всё так же встречать польстившихся на дармовую озёрную прогулку, интерес к коим с каждым столетием только возрастать, потому что власть начнут суфражистки, отправлять на затянувшуюся экскурсию в домашний эреб, получая в колбы свою надуманную. Сделал вид, заинтересовался исследованиями сего шлепка по обожжённой лысине, таким остался у него на жительстве. Мулов он отсылал кормить одного из фактотумов, меня потчевал самолично, сажая за один с собой и уменьшенным вариантом. В ту неделю, я у него, пытался совместить размышления о пути, всё это дезинсектировать, с путешествиями в ночные по фатере, в сеансы спускался в подполья и на пятый то, полагал своим сгормоном, раскрыто, книга по зельеварению с отчасти адгезивными. Остров, кусок суши, возвышающийся над падугой, не имел связи с дном, логика аббатисы с интуицией капеллана. На плаву благодаря гигантской вализе, похожей на маску палача циклопов с пузырями мамонта на месте глаз, внутри ксенон, водород, аргон, углекислый и прочая адиабатная машинерия, нам при удачном стечении удаётся вдохнуть. Сфера из отчаянно неведомой мне материи, недоставало времени изведать и кроме вулканизации каучука и нескольких старых макинтошей ничего не, пропитана веществом сдерживающим влагу лучше чем, насколько оно банально. В пассеистическом подвале, уходил в основу и содержал в стенах кости прошлых докторов Солеев, беспрерывно громадный гидравлически-необратимый насос-комариный пестик, днём и ночью подкачивающий воздушный и удерживающий на плаву. Эжектор крутили плавающие вокруг осерёдка, гондольеры приняты за ликторов. К каждому из суден длинный шест, под воду, все нескромных размеров шестерню, насос и воздух в мешок. Тогда измыслил ухищрение, островная справедливость, приставить к дну вместе с домашним и всеми квазиназиданиями. Сказал доктору, придумал одну перверсивно-макабрическую машину, могущую доставить в его самую чёрную колбу, хранит в своей заднице, сильнейшую, хватит для солнечного затмения злом, но только при принципиально-манкированном условии, окажется не какой попало чревоугодник с ятребой объёмистой, весь китовый ус всех китов, скатанный в клубок, человек, явившийся с некоторым разумением в голове и по моей карте, для чего пришлось наплести ему про добро и зло в ином понимании. Спросил, сколь долго дожидаться, на что я всколыхнул горб и отвечал, в крайнем случае повстречает готовый ко всему сын. Стал доставлять материал, я постановил разместить в самом подвале, ближе к мешку с воздухом и насосу. Устройство, при запуске, исполнить танец сразу на четырёх паркетах: проткнуть мошну, застопорить насос, реанимировать следующую часть карты, спасти с гибнущего последователя. Трудился три неполных и две рассчитанные на другое ночи, велев не беспокоить под страхом аналвмешательства, никого не впускать, даже если начнётся второе пришествие и сам Христос явится пожать мне за старания. Пробурил отверстие к сакве, наведя на тот широкий с острыми гранями, к зале, стучал сочленениями, отвел ещё, долженствующий впиться между шестернями и не дать более, сделал комнату машины, очень, поместиться один с втянутым, непроницаемой для влагомолекул, рассчитал вес и массу заключённого внутрь органогена, та, в привечателе ламинарий, непременно всплыть. Машина в углу подвала. С одной за стеной пространство окружающего остров мира, с другой – стена залы с угольным лифтом для тухлого мяса. Края подвального пола, по всей ширине машины, подточил и при запуске в те ударить молота при пружинах и обрушить, в пробитый к тому мешок. Имелась вероятность, запутается в нём и на дно тяжестью острова, постарался исключить, надрочив шкатории камеры чрезвычайно и при хорошем стечении, схватит левиафан и дотянет до берега, разрезающими ткань мешка, после чего вид возбудил квадратного доктора до степени смешения антропологической самки, женщины с антикоммунистической пропагандистской открытки, прошедшей почту через несколько недель после падения Парижской коммуны 71-го и принцессы в греческом колпаке с вуалью. Весь механизм основан, помимо предполагаемых законов физики из, ещё не вполне опровергли, на действии трёх пружин, пришлось скручивать при помощи двух протеже квадратного. Две на уничтожение пола и обрушение камеры с копьём на воздушный, одна вперёд другой шест, рыцарь, перепутавший во время реннена тарч и копьё, белый флаг милосердия, заклинивающий насос. Сейчас чертёж. Вновь к стоящей на позади нас чернильнице и съёмным поверхностям, с жаром водить. Вскоре изображение до степени, Иоанн Креститель готов крестить всё подряд, Пётр сменить гражданство на швейцарское, представлено на мой строгий. Вгляделся как в саму историю. Не имея под рукой ни единого уточняющего, самого логарифмического транспортира, умудрился провести близкие к ровным, вполне сгодились для накидок палкой по песку (стиль Архимеда), взрезанию ножом по дереву (стиль походного шамана Сатрапа Арголидского) и иглой по коже (стиль Брейгеля старшего). Машина, Новый замок возвёл в глубине, на погибель ему и владыке квадратному, в разрезе, дабы смог тонкости. Скромных размеров нестационарная комната, с толстыми, но полыми, в стальные планки, сочленения и противовесы. Под полом комнаты три изрядных, солдат вышедший из строя не на два, а на три. Только за будущим мучеником захлопывалась, срабатывал рычаг, шестерни, сила, спрятанная в трёх сжатых торсионных монстрах с горделивыми, осанка дотянувшего до пенсиона шпиона трёх стран, высвобождалась. Вот в этих семи местах, пояснял, спирали поменьше, лишь нижние три ударят в пол и насос, отбросят от внутренней камеры, внешние стены и механизмы ссыплются как бородавки с расколдованной принцессы, оставив только один легковесный, слово проповедника, фижма, в коем и будет проживать одни из самых приятных минут своей обладатель моей карты-чернильного мира. Оголятся грани, резь в глазах астронома, призваны вспороть гнилые макинтоши под островом, не дать тому утянуть последователя на дно с нездоровым, голодный крокодил, илом. Готффрид, я от карты, от груди матери и на собеседника, на развившего крылья червя, у меня созрел один гамартический, бестактный, судебные приставы, но любопытство сильнее укоренения коммерческих споров. Задавайте, я не из обидчивых идиотов, которые, чуть им плюнули в лицо или оскорбили жену, вызывают на дуэль, а потом стреляют в воздух, делая вид, умеют стрелять, милостиво. Слушая весь ваш, я считал и сбивался, считал и сбивался, сколь много вы свершили недобрых, во имя единственной двусмысленной цели. Я понимаю, над вами властвовала обида за всех людей, скверное чувство, живут на земле как стадо и даже не знают отчего в их планету заложено раскалённое ядро, но его жара не хватает обогреть поверхность, почему какие-то умники убрали слонов и черепаху и при каких обстоятельствах ослеп Гомер. Вы жаждали просветить весь и открыть правду. Но на что вы для этого пошли широким шагом? Оставили думающих, они бессмертны, разбойников, завещали варить бульон из человеческого диэнцефалона как какао, зарезали во сне двух рыцарей, это ведь уже косвенное посягательство на священные нравы их орденов, послали по своему следу ни в чём не повинных потомков и не только своих собственных, отказали мне в комментариях и тем не менее вы всё равно здесь и у вас есть собственный эркер-клозет. Неужто ваши извращённые до степени смешанной с благотворительностью парафилией побуждения и желание дать людям ещё большее непонимание добра и зла, были настолько садистски-благочестивы? Ну отчего же? – пожал согбенными, меж, вздымаемый горбом, топорщился капюшон.