Ловушка для профессионала - Валерий Смирнов

— Думаю гораздо раньше.

— Уже еду, — бросил Бойко и прервал связь.

Приятно постоянно осознавать, что я всегда отвечаю за свои слова. Как и было гарантировано Бойко, встреча с референтом подошла к концу минут через пять после телефонного разговора. Я терпеливо подождал, пока референт отыщет свои трусики между сейфом и столом для более представительных совещаний, и только потом потревожил секретаршу:

— Мариночка, кофе принеси.

Моя секретарша бросила на выскочившего за дверь референта взгляд, весьма далекий от восхищения, и, звякнув своими побрякушками, хлопнула по столу папкой с надписью «К докладу».

— Подпиши, — буркнула секретарша.

— А кофе?

— Остынь сперва, совсем сердце не бережешь, — ухмыльнулась Марина. — Когда-нибудь оно лопнет. От чрезмерного напряжения.

— Тебе какое дело? — пытаюсь поставить секретаршу на ее место, однако Марина искренне удивляется:

— Как это какое? Не поняла. Я отвечаю за твою безопасность. И давай…

— Всем давать — поломается кровать, — отрезал я. — Так что свои опасения по поводу моего неосторожного поведения можешь Рябову высказать. При личной встрече.

— Обязательно. Тебе здесь кровать поставить? Проверим, что с ней станет. Ты же всем даешь…

— Слушай, Марина, какие претензии? Я один раз и тебе дал, однако это не означает, что ты на работе можешь заменять мой домашний громкоговоритель на данную тему. Свободна.

По лицу секретарши проскользнула неприкрытая обида. Ничего, пусть дуется, все равно долго обижаться на меня Марина не умеет.

— Мариночка, — примирительно пробормотал я, чтобы ее обида поскорее улетучилась, иначе она кофе два часа варить будет. — Сейчас Игорь приедет. Дай возможность спокойно с ним поработать. И ни с кем не соединяй, даже с Рябовым.

Чтобы избавиться от возможных переговоров, я протягиваю секретарше радиотелефон. Марина резко развернулась на своих мушкетерских сапогах с декоративными шпорами и молча вышла из кабинета.

Перед встречей с Игорем я быстро решил все проблемы «Козерога», подписав, не глядя, многочисленные бумажки, лежащие в папке «К докладу». И справедливо посчитал — на сегодняшний день все дела по фирме окончательно завершены.

Отодвинув папку на край стола, я невольно погладил столешницу. Мой письменный полированный стол — эти слова пришли из недр памяти. Я вспомнил, как именно из-за пристрастия к полированной мебели сгорел мой однокашник Ильченко. Однако мне не грозит повторение его судьбы, хотя бы потому, что в жизни меня двигала одна-единственная относительно волосатая лапа. Моя собственная.

Волосатая лапа Ильченко жила в столице. И она сделала то, что в понятие нашего горкома не укладывалось. Лапа потребовала, чтобы горком сделал Ильченко редактором городской газеты. У горкома были на этот счет свои соображения, однако переть против столичной лапы местная партия не рискнула. И в двадцать шесть лет Ильченко уселся в кресло редактора — случай по тем временам небывалый.

Но вот однажды редактор партийного органа напился крепче обычного перед рабочим днем. Ильченко добавил в служебном кабинете, и его потянуло на трудовые подвиги. Редактор приказал секретарше немедленно собрать всех журналисток на экстренное совещание. Газетчицы, припершиеся в кабинет своего руководителя, решили: редактор приглашает представительниц прекрасного пола только потому, что на носу очередная пьянка, на этот раз посвященная Дню Советской Армии. И поэтому подумали, что будут инкогнито организовывать газетчикам мужского пола какие-то сюрпризы.

Их самих сюрприз ждал. Да еще какой. Редактор, небрежно развалившись в кресле, обвел присутствующих дам мутным взором и заметил:

— Значит так… суки. С завтрашнего дня я всех вас буду трахать по очереди. На моем письменном полированном столе. И начну с тебя… — Ильченко ткнул пальцем в направлении журналистки Белой, более известной читателям по псевдониму Карсавина.

Нужно заметить, что до такого в служебном кабинете можно договориться исключительно в состоянии, предваряющем белую горячку. И не иначе. Потому что пусть Ильченко — молодой интересный мужик, но журналистка Белая — просто сказочная женщина. Глядя на нее, сразу становилось ясно: такая девушка могла появиться на свет только из-за большой любви, вспыхнувшей между бабой Ягой и Кощеем Бессмертным. Неизвестно, обрадовались ли предложению редактора другие сотрудницы, только Карсавина тут же поняла всю безалаберность предложения редактора.

Если бы Ильченко действительно мог сдержать свое слово — она бы и не рыпалась. Но Белая врубилась, что к завтрашнему дню руководство протрезвеет, начнет извиняться вместо того, чтобы исполнить свое обещание по поводу использования письменного стола по назначению, о котором Карсавина и мечтать не смела.

Именно поэтому Белая побежала в горком и подняла там вой: караул, спасайте, редактор склоняет к сожительству. Горком посмотрел на этого бойца идеологического фронта с явным недоверием, потому что понимал: Карсавину можно склонять к чему угодно, вплоть до измены Родине. Но к сожительству на письменном столе, вдобавок полированном? Этого не понимал даже завотделом промышленности и транспорта, который был извращенцем и председателем комиссии по просмотру изъятых кассет, чтобы менты на законных основаниях могли сажать владельцев видеомагнитофонов.

В общем, горком смотрит на Карсавину, одновременно радуясь возможной судьбе Ильченко и огорчаясь по поводу реакции волосатой столичной лапы. С одной стороны, конечно, есть за что снимать Ильченко с работы. А с другой — волосатая лапа такое устроить может, что поневоле будешь проводить время с такими, как Карсавина, а не с девочками, подходящими горкомовскому уровню. Так что было над чем думать, пусть даже еще две сотрудницы подтвердили обещание своего руководителя осчастливить их на письменном столе.

Горком спас сам Ильченко. Он до того перепугался возможных последствий, представив Белую на своем полированном столе, что принял неверное решение. Вместо того, чтобы тут же позвонить в столицу, которая легко могла превратить редакторские гарантии в невинную шутку, Ильченко побежал в дурдом и заявил врачам: я до того переработался, что мозги плавятся от чрезмерного труда, с ними что-то творится стало. И спокойно ложится на больничную койку.

Горком, не дождавшись звонка из столицы, не снимая Ильченко с этой самой койки, делает надлежащий вывод. И снимает его с работы в связи с ухудшившимся здоровьем и ослаблением руководства газетой. Вот так человек сам себя наказал. Выполни Ильченко свое обещание — и со здоровьем у него все было бы в порядке, и работа на нужной высоте находилась. Пусть даже это высота его замечательного полированного письменного стола.

Так что чужих ошибок я повторять не намерен. Обещал поощрить службу генерального менеджера за хорошие производственные показатели — и сдержал свое слово.

Прежде, чем крепко пожать руку Игоря Бойко, наконец-то появившегося в моем кабинете, я отметил — у нас обоих прекрасное настроение, и еще раз погладил глянцевую поверхность своего письменного стола.

34

Настроение настроением, но вид у Игоря был такой, словно он перед нашей встречей участвовал в сверхмарафоне. Чтобы восстановить силы руководителя пресс-группы, достаю из ящика письменного стола бутылку «Камю» и напоминаю Марине:

— Кофе готов?

Ответа я так и не дождался. Тем не менее в кабинет тут же заявилась Марина с громадным подносом. Судя по всему, секретарша уже перестала дуться на своего непосредственного руководителя. Кофе, тостики, нарезанные дольки лимона и внушительная горка бананов, напомнившая, что в связи с последними событиями я не только несу убытки, прекратив внешнеторговые операции по обеспечению цивилизованных стран произведениями искусства, но и заполучил в свою систему предприятий две фирмы.

— Игорек, надеюсь в славной колыбели революции еще остались какие-то достопримечательности после вашего визита? — любопытствую, дав возможность Игорю немного подкрепился.

Бойко тщательно вытер пальцы салфеткой, отпил кофе и только потом заметил:

— Босягин там точно остался.

Я недоуменно посмотрел на руководителя пресс-группы. Игорь перехватил этот взгляд и спокойно заметил:

— Все в порядке.

— Ну так давай по этому порядку, — делаю вид, будто понимаю, отчего это Босягин остался в Петербурге, если пресс-группа работу завершила.

— Значит так, — быстро допил свой кофе Бойко. — Коллекция янтаря действительно принадлежала Олегу Стороженко. Было и предложение Максвелла Министерству культуры Советского Союза. Однако коллекция американцу не досталась.

— Это я и без тебя знаю, — перебиваю Бойко. — Скажи проще: проверка сведений подтвердилась.