Русский рай - Слободчиков Олег Васильевич

Гагемейстер был знаком Кускову, Васильеву и Слободчикову по войне с Ситхой. В то время он был лютеранином и в чине лейтенанта служил на шлюпе «Нева» у Лисянского, потом приходил на Ситху командиром того же корабля во время войны с Англией, зимовал на Кадьяке, ходил за пшеницей на Гавайю, встречался с тамошним королем. Полушвед-полуфин был осторожен и сдержан, чем сильно отличался от буйных и своенравных морских офицеров. Послужив Компании, он выкрестился в православие и теперь всячески показывал это, накладывая на себя крестные знамения без надобности и повода.

Новый комиссионер Хлебников прежде служил на Камчатке, как когда-то Кусков по молодости, наделал там непомерных долгов и прибыл на Ситху, чтобы их отработать. Управляющий фортом изложил гостям свои печальные соображения о крепости и отношениях с испанцами, почувствовав в слушателях неподдельный интерес, стал показывать постройки, поля и огороды, множившийся скот, и все приглядывался к морскому офицеру, гадая, что переменилось в нем с новым чином и верой. Гагемейстер по-прежнему был сдержан и учтив, но на этот раз много говорил, вникая в состояние форта, и даже не вступился за Коцебу, когда управляющий стал обвинять его во вмешательстве в компанейские дела.

– Я знаю, как договориться с испанцами! – успокоил Кускова. – Надо собрать здешних тойонов и сделать запись о том, что они продали нам землю добровольно.

– Будто я не говорил губернатору, – с горечью обронил Кусков. – Не будет он читать эти записи! Талдычит, что Калифорния не принадлежит России и все тут.

– Этим займусь я сам! – заявил Гагемейстер, чем опять удивил управляющего фортом, поскольку был офицером, а не поверенным Компании.

Бриг стоял в Бодего, а его командир с комиссионером и Кусковым сходили в ближайшие деревни, сделали записи со слов старейшин, подтвержденные жителями, что земля была продана ими добровольно. Чу-гу-ана они считали своим главным тойоном. Ему через толмача прочитали записи, он подписал их родовым знаком и получил медаль «Союзные России». Затем Кусков оставил вместо себя приказчиков, а сам с Гагемейстером, Хлебниковым и Сысоевой женкой отправились на байдаре в залив Малый Бодего. Местные жители, напуганные испанцами и близостью миссии Сан-Рафаэль, встретили их с радостью. Тойон Валенила подтвердил, что здешняя земля фактории дана его отцом в пользование Компании, но не продана, мивоки хотят, чтобы здесь было больше «талакани» и они бы защитили их деревни от миссионеров. В записке, сделанной Гагемейстером, мивоки так же поставили свои родовые знаки, получили подарки и медали, обязываясь помогать русским кораблям.

Потряхивая исписанными бумагами, Гагемейстер объявил:

– Вот документ, подтверждающий, что вопреки испанскому протесту Российско-американская компания владеет Россом законно.

Командир корабля с комиссионером и Кусковым вернулись на двенадцатипушечный компанейский бриг. Гагемейстер приказал сниматься с якоря. «Кутузов» вышел из бухты и направился в Монтерей. Женка Сысоя с неделю пожила в своей деревне и вернулась в Росс. Губернатор учтиво принял капитана-лейтенанта и его людей. Россияне опять раздавали подарки, вели переговоры, из которых Кусков так и не понял, признают ли они законным строительство форта Росс, но при этом получил пшеницу в долг, а Гагемейстер с Хлебниковым пытались договориться о совместном промысле калана в испанских водах. Их предложение было вежливо отклонено со ссылкой на решение вице-короля, которому подчинялся губернатор.

Кусков вернулся в Росс повеселевшим, но прошение об отставке все-таки отправил. Компанейский бриг ушел на Ситху, а в крепости продолжились прежняя жизнь, работа и служба. При недостроенном галиоте «граф Румянцев», на верфи заложили бриг «Булдаков» в честь главного и старейшего директора, акционера Компании. Строительство дома управляющего было отложено, как не важное дело. Сысой перебрался на половину с земляным полом, слепил из глины и обжег временную печку в виде чувала, обмазал изнутри дерево с выгнившей сердцевиной и вывел его за крышу для отвода дыма. Его неприхотливую женку вполне устроило их временное жилье.

Среди зимы мимо крепости опять прошел к югу «Кутузов». Вскоре бриг вернулся явно груженный пшеницей и, не останавливаясь, направился к Ситхе. Через некоторое время на рейде Росса бросил якорь шлюп «Камчатка» и флагами вызвал на борт управляющего крепостью. Кусков с Сысоем подошли к нему на байдаре, поднялись на палубу. Их встретил надменный Головнин в чине капитана второго ранга. Офицер стал строго выспрашивать о делах крепости и готовности судов, заложенных на здешней верфи. Кусков отвечал сквозь зубы, презрительно щурил глаза, приказчик угрюмо молчал. Обычно Росс отправлял на Ситху овощи и арбузы, но после разговора-допроса Кусков пробормотал, спускаясь в байдару:

– Хрен им, а не овощи, и хрена не дам!

Шлюп ушел к Ситхе, не дожидаясь подарков, а через два месяца вернулся за хлебом в Сан-Франциско.

– Голод у них, что ли? – гадал Кусков, высматривая корабль в подзорную трубу.

На этот раз «Камчатка» бросила якорь на рейде Росса, хотя ветер прижимал судно к подводным камням побережья. От борта отошла шлюпка и направилась в бухту.

– Опять проверяющие! – выругался Кусков и со вздохом добавил: – Скорей бы прислали замену, что ли? А то оставлю вас и сбегу с Катькой на Гавайи, или в Северные Штаты или еще куда.

– Скажешь тоже?! – в один голос беспокойно заспорили его приказчики Слободчиков со Старковским. – Ты хоть говорить с ними умеешь. А мы что? Облаем матерно и поплывем в Охотск на каторгу.

– Домой вернуться не хотите? – с грустью спросил Кусков.

Василий Старковский раздраженно засопел и отмолчался. Сысой же неуверенно ответил:

– Можно и вернуться, только не одному. Родня, поди, забыла с какого боку я им свой, а Мухины припомнят умученную жену. У них порода сильная, злобная, не простят. Да и не могу я вернуться один. Петруха Тобольска не помнит, ему здесь хорошо, а если надумает привезти туда свою нынешнюю зазнобу, пожечь могут. Там кровосмешения не любят.

– Да, уж! Здешняя женка в наших местах по своему двору пройдет с голым задом от бани до дома – соседи подсмотрят и ославят ведьмой. Там так! – Со вздохом согласился Кусков. – Как жить-то будем, если вернемся? – Болезненно сощурил глаза.

Шлюпка вошла в залив, в ней уже можно было разглядеть комиссионеров Хлебникова и Антипатра. Хлебникова Кусков повел в дом, Антипатра окружили старовояжные служащие, стали расспрашивать про Ситху и отца. Он отвечал осторожно, подолгу обдумывая слова, будто боялся сказать лишнее. Но уже из того, что удалось выпытать, промышленные узнали, что просьба Баранова о замене удовлетворена: его сменил капитан-лейтенант Гагемейстер и через Хлебникова, дотошно принял по описи строения, товары и дела. Новая власть не нашла недостач, но придралась к стаду свиней, будто их слишком много. Свиньи принадлежали Баранову, но в трудные времена ими кормились все без платы. На Ситхе опять не хватало хлеба, а колоши бунтовали… На другие вопросы: отчего бунтуют, где будет жить правитель и почему на Ситхе бесхлебье, Антипатр только пожимал плечами и водил по сторонам черными глазами, потом нехотя признался, что сам с Головниным идет в Санкт-Петербург, где будет учиться в кадетском корпусе.

Сказано было мало. Антипатр передал управляющему письменные наставления от нового правителя, Кусков второпях читать их не стал, но по требованию комиссионера-инспектора той же шлюпкой отправился на «Камчатку» с Сысоем и его женкой, кутавшейся в кроличье одеяло. В нем она выглядела привлекательней, чем в старом платье и башмаках, купленных ей новым мужем. Судно выбрало якорь, подняло паруса и направилось в Бодего: Головнину нужно было встретиться с тамошними индейцами. Тойона Валенилу и его родственников пригласили на шлюп, они с любопытством поднялись на борт, угостились, и еще раз письменно и через толмачку подтвердили прежние клятвы Гагемейстеру. От его имени Головнин просил Кускова задержаться в должности на некоторое время.