Штурманок прокладывает курс - Юлий Анненков

Буг остался влево. В последний раз он открылся на повороте, и распахнулись на том берегу до дальнего синего леса освещенные солнцем поля. Вот и старый крест. Лес будто отступил от шоссе, освобождая ему место.

За поворотом дороги, у сгоревшей мельницы, стоял шинок. Их много развелось во время оккупации. Приказ властей строго запрещал варить самогон, но доходов шинкаря хватало и для кубышки, и для глубоких карманов тех, кто издавал приказы.

В прохладном полумраке шинка худющий, как кощей, мужик полоскал стаканы в тазу. В углу, спиной к двери, сидел единственный посетитель. Нудно зудела муха под низким потолком. Я поздоровался. Кощей, не взглянув на меня, пробурчал:

— Самогону нема. Пиво и квас.

Я протянул бумажку — карбованец с оторванным уголком:

— Квас так квас, абы с ног валил зараз!

Шинкарь не успел ответить на пароль. Сидевший в углу резко отодвинул от себя стол, шагнул ко мне. Васька Голованов!

Он прибыл два дня назад, оставил метки на кресте, но на связь не выходил. Думал, приду я, а появляется неизвестный дядька. Неизвестным был шинкарь. По приказу Черненко он дежурил в лесу, пока не дождался Голованова. Толковый оказался мужик и не пьющий. Все вокруг пьют, а он подливает и деньгами шуршит.

— Так что прошу любить, и жаловать, — смеялся Голованов. — Аусвайс — люкс, на мое имя. По специальности машинист, родом из Одессы, родных нет, в Красной Армии не служил. Сидел при Советской власти, а немцы выпустили. Вот так!

Мы уплетали зеленый борщ деревянными ложками из одной миски. Шинкарь принес по стопке. Голованов рассказывал:

— От тебя — ничего. Рация молчит. Меня должны были послать в другое место. Попросил Веденеева, чтоб отправили к тебе. Разрешили. Добрался без приключений вместе с супругой.

— Какая супруга? Опять подначиваешь?

— А что, я не имею права жениться?

Он порядком помучил меня, прежде чем сказал, что под видом его жены в Южнобугск приехала Катя. Веденеев выполнил обещание: забрал ее с Караваевых Дач вскоре после моего отъезда.

— Толковая дивчина! — продолжал Голованов. — Будь сейчас мирное время, так я, может, и вправду бы на ней женился. За месяц освоила рацию на второй класс.

— Так где же она? Чего ты тянешь?! — Я не верил своему счастью. Двое ближайших друзей — здесь, со мной!

Мне не терпелось увидеть Катю. Только через два дня мы встретились у Софранской. Это было ранним утром. Терентьич повел Голованова на завод. Люди очень нужны, особенно котельные машинисты. А потом можно будет подумать и о работе для Кати.

Катя сильно повзрослела. Она даже выросла немножко. Щеки обветрились. Из-под платка смотрели на меня все те же черные глаза, которые умели становиться то нежными, то гневными.

— Не удалось тебе, Алеша, от меня избавиться, — сказала она.

— Пойду в лавку, — усмехнулась Дарья Денисовна. На ее впалых щеках внезапно появились ямочки. — Может, кто зайдет...

Когда Софранская вышла, Катя тихо сказала:

— Прежде чем толковать о делах... — Она потуже затянула платок. — Все, что тогда говорила, забудь. Я — твой радист. А ты, может быть, еще встретишь ту девушку...

Встречу ли я ее? Не надо думать о том, что невозможно. Но когда трудно, надо вспомнить Анни. Только на минутку.

Катя осторожно взяла меня за локоть:

— Ты думаешь о ней?

— Нет. О том, где надежнее установить рацию.

Месяц я не видел старого учителя, с тех пор как переехал на Пироговскую. Он ждал, верил, что еще понадобится.

— Хочу вам порекомендовать, Иван Степанович, молодую пару в качестве квартирантов. Ведь та комната пустует?

Он немедленно согласился, даже не спросил, кто эти люди.

— Только здесь есть одна деталь, Иван Степанович: муж будет спать в вашей комнате, если это вас не затруднит. И, кроме того, надо нам подыскать местечко для одной вещи.

Тайник для рации мы устроили в печке. «Супруги» Головановы поселились на Пушкинской. Будяк без труда оформил прописку. Василий уже работал машинистом. Катя занималась домашним хозяйством.

И вот, наконец, моя первая разведсводка ушла в эфир. У Кати горели глаза:

— Они ответили! Ответили!

Ломая карандаш, она расшифровывала цифровые группы. Крохотные капельки пота поблескивали на ее лбу и даже на носу.

«Штурманку: действуете правильно. Сеансы связи: понедельник, четверг ноль два часа, продолжительность пять минут. Докладывайте количество эшелонов восточном направлении, самолетовылеты аэродрома Рябиновка. Веденеев».

Я схватил Катю на руки и начал кружиться с ней по комнате. Голованов зыркнул на меня веселым бешеным глазом:

— Полегче с моей законной! — Он сделал стойку, потом изо всех сил огрел меня по спине. — Ну, считай, Алешка, поход продолжается. Орудия — на товсь!

Через несколько дней Катя приняла шифровку, где сообщалось, что в окрестностях Южнобугска действует абвергруппа[78]. Оттуда в район Котельникове, под Сталинград, забросили группу диверсантов во главе с пленным красноармейцем Рюхиным. Рюхин пошел в нашу контрразведку. Один из диверсантов тяжело ранил его, но группа была обезврежена, а с помощью радиокода, переданного Рюхиным, удалось вызвать еще одну группу диверсантов. Она угодила прямо в руки чекистов.

Где находится шпионский центр, Рюхин не знал. Его везли из лагеря военнопленных в абвер, а потом на аэродром в наглухо закрытой машине. Мне приказали установить расположение абвергруппы. Но раньше предстояло подумать о Кате.

На афишных тумбах и на стенах домов появилось распоряжение: «Всем женщинам от шестнадцати до сорока пяти лет, бездетным или имеющим детей старше шестнадцати лет, явиться для отправки в Германию. Штемпель биржи „Забеспечено“ и литеры „О“ на паспортах аннулируются. Штадткомиссар Шоммер».

На помощь пришла Дарья Денисовна.

— С железной дороги в Германию не берут, — сообщила она. — На продпункте вокзала есть вакансия раздатчицы.

За большую взятку нам удалось задним числом включить Катю в списки рабочих, принятых ведомством Тодта на железную дорогу. Целую неделю она таскала шпалы. Потребовалась еще одна взятка, чтобы перевести Катю из чернорабочих на раздаточный пункт. Деньги я взял у пана Семенца. Он давно приставал ко мне с предложениями помочь в его махинациях.

Цены на хлеб и мясо снова поднялись. Буханка хлеба стоила на базаре 120 карбованцев, а фунт сала — 700.

Две тысячи пятьсот оккупационных марок в конвертике Семенец вручил мне за справку о сдаче продуктов, которые он продал на черном рынке.

Сделка состоялась во время одного из музыкальных вечеров на Аверьяновке. Светлана бренчала на рояле, а Лемп слушал, будто выполнял повинность. Он по-прежнему проявлял ко мне непонятную симпатию. Однажды он предложил пообедать в ресторане «Риц». Там я увидел Бальдура, который сидел в другом конце зала. Его спутница, красивая блондинка, громко смеялась. Сквозь звуки оркестра доносились обрывки немецких фраз.

— Вы, вероятно, знакомы с оберштурмфюрером Шоммером? — небрежно спросил Лемп.

— Кажется, где-то видел этого офицера, — сказал я, думая, как поступить, если Бальдур вот сейчас узнает меня.

Лемп шутливо погрозил мне пальцем. Он уже несколько раз давал понять, что считает меня сотрудником СД.

Зачем я нужен Лемпу? Цели бы он служил в СД, то знал бы, что я не имею отношения к этой организации. Почет, которым он окружен в семье Семенца, доказывает, что Лемп — важная птица. Дело тут не только в амурных склонностях хозяйки.

Я поручил немому Панько проследить за Лемпом. Выяснилось, что квартиры в городе у него нет. Он постоянно уезжал на своем «BMW» куда-то за город по Юго-западному шоссе.

Закусывая салатом из помидоров, Лемп вдруг спросил:

— Где вы родились, Тедди? (Тяжеловесное мое имя Федор Карпович он в последнее время заменил на фамильярное Тедди.)

— Под Курском. Я же говорил вам.

— Да, кажется, говорили, но я бы не удивился, узнав, что вы откуда-нибудь с Верхней Эльбы. У меня были друзья из Майсена. Некоторые слова вы произносите, как они.

— Это неудивительно. Родители моей матери родом из Дрездена. У нас в доме не переставали говорить по-немецки, и, естественно, с саксонским произношением, — ответил я, наблюдая за Бальдуром.

Он расплатился. Девица подняла последний тост:

— За встречу в Германии!

— Это Эвелина фон Драам, — пояснил Лемп, — завидная невеста! Ее папаша — крупный чиновник в Ровно. Птичка улетает в рейх, а кавалер надеется последовать за ней. Впрочем, вы, вероятно, знаете это лучше меня.

Проходя мимо нас, Бальдур кивнул Лемпу. Я успел отвернуться, чтобы взять горчицу с соседнего стола. Лемп переменил тему разговора:

— Вероятно, вы очень нуждаетесь в деньгах, если решаетесь на рискованные комбинации с продуктами?

Всё это сильно смахивало на шантаж. Неужели безмозглая индюшка — пани Семенец выболтала Лемпу секреты мужа? Что же все-таки ему нужно от меня?