Мертвые не молчат - Марк Вернхэм

Я подхожу к костру все ближе, и вдруг из темноты кто-то кричит:

— Мне не нужны проблемы! Не приставай ко мне!

А потом:

— Еще пара шагов, и я запущу в тебя вот этим кирпичом! Не приставай ко мне! Я точно расквашу тебе все лицо, даже не сомневайся!

— Мне тоже, на фиг, не нужны проблемы! Только не мне! — кричу я в ответ, остановившись как вкопанный, потому что этот таинственный угрожающий голос меня, честно говоря, напугал. — Я просто хочу погреться у костра, могу помочь набрать для него дров! — кричу я снова, пялясь в темноту вокруг костра, стараясь увидеть того, кто грозит вышибить мне мозги кирпичом. Но я вижу лишь темный силуэт — темнее, чем темнота вокруг него. Он скачет туда-сюда, как какой-то черный призрак.

— Тогда подходи, — говорит голос, теперь уже спокойнее и без истеричных или угрожающих интонаций, хотя все равно с подозрением.

Я неуверенно делаю несколько шагов и подхожу к потрескивающему костру, в котором горят какие-то куски дерева и всякий хлам. От костра идет приятный оранжевый свет и, самое главное, тепло. Разведя руки в стороны, чтобы показать, что я не хочу ничего плохого, я встаю рядом с костром, наслаждаясь теплом.

— Меня тебе бояться нечего, приятель, — говорю я. — Мне просто хотелось обогреться и подумать тут, у костра. Что здесь плохого?

Человек, стоящий по ту сторону костра, делает шаг вперед. Я вижу, что это старый оборванец-бродяжка, с седой щетиной и почти беззубый. Пока он внимательно меня разглядывает, изо рта у него все время высовывается язык, будто он пробует на вкус воздух вокруг меня, пытаясь учуять, не исходит ли от меня опасность. На голове у него старая рваная шляпа, а его такой же старый плащ перевязан куском веревки. В руках он держит бутылку какого-то крепкого пойла. Он немного похож на того старикана, который просил у меня монетку и потом огрел по голове такой же бутылкой. Но, как мне кажется, этот еще не совсем свихнулся.

— Ну что ж, — говорит он, делая еще шаг вперед и немного в сторону, — человеку нужно погреться и подумать. Насколько мне известно, это законом не запрещается. Хочешь хлебнуть? — Теперь он настроен очень даже дружелюбно и протягивает мне через костер свою бутылку.

— Спасибо, — благодарю я, беру бутылку и отхлебываю из нее. Жидкость как огнем жжет рот и глотку. И хотя мне кажется, что у меня из носа даже повалил дым, я с усилием глотаю. Когда это пойло проваливается в меня, я буквально чувствую, как оно проносится мимо моего сердца, стекает изнутри по ребрам и обжигает мои внутренности. Но, достигнув желудка, оно испускает тепло, расходящееся по всему моему измученному и замерзшему телу. Наверное, старый бродяга видит по моему лицу, как я реагирую на его крепчайшее пойло, и это его веселит.

— Капелька классного напитка не повредит, так? — говорит он, беря у меня бутылку. Я закашлялся, а он смеется. Я тоже начинаю смеяться, хотя все еще продолжаю кашлять так, что мои плечи ходят ходуном. Мне нужно присесть, потому что голова у меня кружится. Вместо стула я нахожу какое-то бревно.

— А ты ничего себе парень, — резюмирует старый бродяга, обходя вокруг костра и садясь рядом со мной.

Некоторое время мы так и сидим молча, глядя в костер и думая каждый о своем. Время от времени он протягивает мне свою бутылку, и я делаю глоток. Костер потрескивает на легком ветру. Через некоторое время бродяга поднимается и бросает в костер еще несколько кусков дерева, и в черное небо взлетают снопы искр. Выпивка притупляет чувство голода, и я лишь ощущаю тепло и, как загипнотизированный, смотрю в огонь.

— Ну, ты уже подумал о том, о чем хотел? — спрашивает бродяга.

Он так долго молчал, что его голос заставляет меня вздрогнуть. Я понимаю, что вообще ни о чем не думал. Просто смотрел в костер, а в голове было пусто-пусто. Я просто отдыхал.

— Да, спасибо, — отвечаю я.

— Я вырос в этих местах, — говорит бродяга. — Раньше в реке я ловил рыбу. Угрей. Ты ел угрей?

— Нет. Я много чего не ел.

— Знаешь, сынок, — продолжает бродяга, — у нас говорят, что ты вообще не жил, если не съел угря, которого сам поймал в реке.

Он встает и делает мне знак идти за ним. Мы обходим костер. Там из кучи кирпичей он достает старую сковороду. Она черная и совершенно вся покрыта нагаром. Рядом со сковородой лежит полиэтиленовый пакет. Старик открывает его и показывает мне. Я вижу мокрый старый мешок, а внутри него — пару здоровенных, ужасных на вид змей. Они живые — их хвосты медленно извиваются и периодически сворачиваются в кольца.

— Я как раз собирался их приготовить. Но тут объявился ты и перепугал меня до смерти. Хочешь попробовать?

— Это и есть угри?

— Поймал их сегодня днем, — отвечает он, кивая. — Я пожарю их в масле, посыплю солью и перцем, добавлю немного лука и чеснока. И, может быть, немного этой вот выпивки. Пальчики оближешь.

Я ужасно проголодался, поэтому отвечаю «да» — в смысле «Я тоже буду есть этих склизких угрей». Он ставит сковороду на костер и поливает ее маслом из бутылки, припрятанной тут же под кирпичами. Я наблюдаю, как он разделывает угрей ножом, который достает из штанов. Но начинает он с того, что протыкает их ужасные головы старым гвоздем — я аж вздрогнул при виде этого.

— Так я их убиваю, — говорит он. — Лучше всего держать их живыми вплоть до самой готовки.

Затем он по очереди поднимает угрей и рассекает их от головы до самого хвоста, потом сдирает с них кожу, разрезает сырую мякоть, вытаскивает все внутренности и нарезает угрей на куски. Из того же тайника в куче кирпичей, где у него хранится масло, он достает луковицу и чеснок. На старой деревянной доске он нарезает лук и чеснок на куски и все это вместе с угрями бросает на сковородку, которая уже шипит и плюется брызгами масла как сумасшедшая. Потом он берет бутылку с выпивкой и, зажав горлышко большим пальцем, брызжет свое пойло на сковороду. От этого масло буквально вскипает, и над поверхностью сковороды вспыхивают огоньки синего пламени. Он достает из своего потайного «кухонного буфета» в кирпичах солонку и перечницу и широким жестом посыпает содержимое сковороды.

Это — как смотреть телешоу со знаменитым шеф-поваром, только передо мной вонючий старый беззубый полусумасшедший бродяга. Но все равно — меня это очень впечатляет. В общем, совершенно круто!

После этого представления он снимает сковороду с костра и дает мне вилку. Мы принимаемся за угрей. Очень даже вкусно.

После того как мы поели, он говорит:

— Ну что ж, сынок. По крайней мере, теперь ты можешь говорить, что ел угрей.

— Угу, — отвечаю я. — Спасибо. Мне нужно было что-то съесть. А они были правда вкусные.