Мадонна миндаля - Марина Фьорато

Оглянувшись, он увидел рядом с собой высокую монахиню. Она стояла совершенно неподвижно, но тем не менее чувствовалось, что у нее осанка и манеры знатной дамы. Впрочем, лицо ее, чисто вымытое и лишенное какой бы то ни было косметики, выглядело столь же свежим и опрятным, как у любой деревенской служанки. Кожа у нее была слегка загорелой, с розовым румянцем, губы тонкие и довольно сухие, глаза небольшие, темные, смотревшие на Бернардино весьма дружелюбно. Ей могло быть как двадцать лет, так и тридцать, ибо, как уже было сказано, она избегала всевозможных притирок, мазей и прочих ухищрений, с помощью которых синьоры из высшего света обычно изменяют и улучшают свой облик. Она держалась совершенно естественно и явно имела привычку к светской жизни. Похоже, она была настоящей аристократкой во всем, если не считать ее монашеского облачения. Красавицей ее, пожалуй, назвать было нельзя, но весь облик ее источал несказанное спокойствие, а когда она приветливо улыбалась, лицо ее как бы начинало светиться изнутри такой добротой, что Бернардино страшно захотелось немедленно написать ее портрет. Он прямо-таки физически чувствовал, как успокаивающе эта монахиня действует на него, хотя она еще не произнесла ни слова. Женщина эта точно пролила на израненные чувства художника целебный бальзам, и у Бернардино возникло твердое ощущение, что он когда-то уже встречался с нею, был знаком с нею, что он давно уже ее знает. Монахиня еще раз улыбнулась Бернардино и наконец промолвила:

— Вы, должно быть, синьор Луини? Мне очень жаль, что сегодня с утра здесь некому было вас приветствовать, просто вы пришли как раз в такой момент, когда мои сестры и я отправляли службу и были полностью поглощены молитвой. Нет, нет, — запротестовала она и даже предостерегающе подняла руку, увидев, что Луини собирается слезть с платформы, — не спускайтесь! Мне кажется, что не стоит лишний раз проделывать этот отнюдь не безопасный путь. — Она снова улыбнулась очаровательной улыбкой. — Меня зовут сестра Бьянка, я аббатиса этого монастыря.

Бернардино просто глаз от нее не мог отвести. Аббатиса протянула к нему руку с перстнем, символизировавшим ее высокое положение среди прочих сестер, и он, присев на помосте, прильнул губами к этому перстню, не забыв внимательно его рассмотреть. Это был крест из богемских гранатов, кроваво-красных и казавшихся теплыми, но совершенно ледяных на ощупь. Бернардино показалось, что подобные вещи следует носить лишь пожилым матронам.

— Вы полагаете, что я слишком молода, чтобы управлять подобным хозяйством? — с удивительной прозорливостью вдруг спросила она.

— Простите меня. — Луини смущенно опустил глаза. — Я просто… Да, именно так я и подумал. И потом мне показалось, что такая дама, как вы… Ведь в миру столько всего можно увидеть и сделать!.. — Бернардино покраснел и запнулся. — Я думал, что знатные дамы идут в монастырь, только будучи вдовами или… — Он не договорил.

— Но, синьор, — опять улыбнулась аббатиса, — когда Господь призывает тебя, ты можешь находиться в любом возрасте, ибо Его пути неисповедимы. Я, например, вступила в этот монастырь полных четыре года назад, когда наш повелитель герцог Франческо Второй Сфорца[38] сумел отвоевать этот город. Перемены в жизни, столь привлекательные для других женщин — брак, материнство, — меня никогда не привлекали. Я распределяю свое время согласно каноническому распорядку, и годы мои протекают в соответствии с календарем Божьим.

Луини тоже улыбнулся и вежливо спросил:

— Сестра Бьянка, вы не будете возражать, если я продолжу работу? Я должен ловить момент, когда очень четко представляю себе, что именно у меня должно получиться, а сегодня, похоже, как раз такой день.

— Да, получается хорошо. — Аббатиса подошла чуть ближе. — Очень на него похоже.

Луини, продолжая рисовать, скорее чувствовал, чем видел, что аббатиса по-прежнему стоит рядом и наблюдает за ним. Это напомнило ему, как в церкви Саронно за его работой наблюдал отец Ансельмо, и он опять невольно улыбнулся.

— Вы ведь не против того, что я смотрю, как вы работаете? — спросила аббатиса.

— Обычно я этого не люблю. Но в данном случае я действительно не против, тем более что вы напоминаете мне одного моего друга, который точно так же любил наблюдать за мною. Он тоже представитель церкви.

— Возможно, его, как и меня, просто завораживал тот талант, которым одарил вас Господь. Это ведь немало — когда в твоей власти изобразить человека на стене точно таким же, как в жизни, словно он и впрямь стоит тут, рядом. К тому же далеко не каждый день мы, члены святых орденов, имеем возможность видеть, как у нас на глазах рождается чудо, хотя каждый день читаем и слышим о чудесах, совершенных различными святыми. Возможно, мы уже начали считать, что эра чудес миновала. И так приятно узнать, что мы ошибались.

Сегодня Бернардино отчего-то изменила его обычная самоуверенность. Аббатиса так смотрела на него, что ему вдруг показалось, будто он недостоин подобных похвал, и он стал беспомощно озираться, пытаясь как-то сменить тему разговора. Взгляд художника упал на портрет того человека, которого он рисовал.

— А попечитель вашего монастыря… Скажите, что он за человек? — спросил Бернардино. — Мне он показался синьором в высшей степени благородным.

— Синьор Бентивольо и воин, и поэт, и еще многое другое, — ответила аббатиса. — И он глубоко верующий человек, поэтому он и пожелал, чтобы вы изобразили его именно так — коленопреклоненным в молитве. Он уверен, что сестры нашего монастыря способны передать пыл истинной веры многим мирянам, жителям Милана. Вот видите, — изящным движением сестра Бьянка указала на перегородку, разграничивавшую центральный неф церкви, — по одну сторону этой перегородки молятся святые сестры, а по другую — обычные верующие. Собственно, в этой части церкви мы сейчас и находимся.

Губы Бернардино чуть изогнулись в ироничной усмешке — уж к нему-то, хоть он и находился в церкви, никак не подходило слово «верующие». Однако аббатиса, словно ничего не заметив, продолжала:

— Попасть в центральный неф сестры могут только через потайные дверцы из боковых часовен, им строго запрещено заходить на эту сторону, а обычным прихожанам запрещено проникать на территорию монастыря. Вы и я представляем собой исключение из этого правила, ибо вы по долгу службы обязаны проникнуть в мой мир, как и я в ваш — и тоже по долгу службы. Тем не менее мессу мы слушаем и молимся все вместе. Заметьте, — сестра Бьянка указала наверх, — эта перегородка специально построена так, чтобы не достигать потолка. И миряне всегда могут послушать наше пение. А вот эти решетки, — указала она на две маленькие решетки, спрятанные за стенными панелями, — позволяют нам как бы присутствовать при самых священных мгновениях. Например, отсюда мы можем наблюдать за вознесением Святого Духа, а через эту решетку, расположенную неподалеку от чаши для причастия, мы можем видеть, как верующие приобщаются к Христу, вкушая во время литургии Его плоть и кровь. — Сестра Бьянка улыбнулась светящейся улыбкой. — Ради этой великой веры, всею душой стремясь разделить ее с нами, наш покровитель и поддерживает наш орден и монастырь Святого Маврикия.