Стать Медузой - Эмма Хамм

которое она приносила ему, даже если теперь счастье было с привкусом горечи.

— Что хочешь узнать сегодня? — спросил он.

— Когда ты понял, что полюбил ее?

Вот так вопрос.

Алексиос обдумал ответ. Было много воспоминаний и мыслей. Он любил ее всю жизнь, как мог выбрать момент, когда тысяча мгновений напоминала ему о любви?

Наконец, он выбрал самую важную историю. Первый миг, когда кто-то посмотрел на него как на человека, а не на уродливого сына кузнеца.

— Я понял, что люблю твою мать, когда она остановила меня на рынке. Я был на пару лет старше нее, мне и десяти лет не исполнилось. Другие парни в деревне были грубыми насчет моей внешности, грязи на щеках от работы с отцом. Но она не дала мне пройти, вытерла краем хитона грязь с моего лица, — он коснулся рукой челюсти и рассмеялся. — От этого ее одежда испачкалась. Мама ругала ее несколько дней после этого.

Глаза Хрисаора расширились от любви, он счастливо вздохнул.

— Она была доброй, как ты.

— О, да. Твоя мама всегда видела добро в людях. Даже в тех, кто этого не заслуживал, — он прищурился, на горизонте появился город, словно по волшебству. — Даже в смерти она хотела убедиться, что у тебя будет хорошая жизнь. Она знала, что погибнет.

Мальчик ответил твердым тоном:

— Этот конец принёс сын Зевса.

Алексиосу хотелось толкнуть Хрисаора к жестокости. Он хотел отправить сына за местью, чтобы он пришел к двери Персея. Сын Зевса мог одолеть смертного, но вряд ли у Персея будет шанс против сына Посейдона.

Вот только Медуза такого не хотела бы.

Может, в последние месяцы жизни она была более хищной, чем он помнил. Но она все еще была девушкой, которая не боялась чужака. Она помогла ему, как хотела помогать всем в ее жизни. Не важно, что боги сделали блеск ее надежды тусклым.

Этот мальчик не станет монстром, какими становились другие герои. Хрисаор будет добрым богом, который будет вести народ к счастливой жизни. Любой ценой.

Алексиос покачал головой и низко зарычал.

— Порой жизнь у достойных обрывается слишком рано. Порой те, кто заслуживает наказания, живут слишком долго.

— Богам решать, кто живет, а кто умирает, — ответил мальчик. Золотой блеск его кожи стал ярче. — И однажды я буду богом, который решает такие судьбы.

— Нет. — Алексиос бросил все и опустился на колени перед Хрисаором. — Тебе не стоит идти теми же дорогами, что и все боги. Они смотрят в сердца смертных и не видят ничего, достойного спасения. И они становятся жестокими и пустыми существами, которые не видят смысла любить людей, поклоняющихся им. Ты не такой. Ты будешь смотреть в сердца злых людей и видеть остатки хорошего там. И ты будешь вести их к свету.

Хрисаор оскалился.

— А если я не хочу становиться таким богом? А если я хочу наказать тех, кто это заслуживает?

Алексиос тяжко вздохнул.

— Тогда ты вступишь в ряды других богов. Но ты не будешь моим сыном, если ты падешь жертвой легкого пути. Мы с тобой сделаны из кое-чего крепче. Металл, железо и сталь не гнутся от первого удара молота.

— Но мечи сделаны из металла, да? — Хрисаор смотрел на него так, словно ответ был важнее всего. — Металл делает оружие сильнее.

— Да, — Алексиос встал и поднял сумку. — Но меч — не оружие. Это прост меч. Рука должна владеть им, и она решает судьбу тех, кто вокруг них. Ты будешь милостивой рукой? Или будешь бить тех, кто перечит тебе, потому что можешь?

Он пошел к городу, надеясь, что слова были понятными Хрисаору.

С богами уже было тяжело иметь дело. Они наполнили гору Олимп глупыми мыслями о том, какими смертные должны и не должны быть. Они выбирали героев для своих сражений, делали ставки на жизни тысяч. Хрисаору не нужно было становиться таким, как они.

Смертным нужны были боги, которые переживали за их жизни. Этому он хотел научить мальчика.

И он надеялся, что сможет сделать это после жизни и обучения у кузнеца.

Солнце почти село, когда они добрались до первого акрополя. Это было красивое здание, явно предназначенное для поклонения. Там должны были находиться сотни человек из города, оставлять подношения богам. Но каменный квадрат, окруженный красиво вырезанными колоннами, был пустым, была лишь одна женщина.

Она сидела у колонны мужчины с поднятыми руками. Ее пальцы прижимались ко рту, слезы беззвучно катились по ее щекам.

Было ненормально видеть женщину такой. Было ненормально, что такое место пустовало.

Он посмотрел вниз, поймал взгляд Хрисаора. Мальчик явно думал о том же. Что-то тут произошло. Что-то ужасное.

Алексиос шагнул вперед, шаркал по камню, чтобы не испугать бедную женщину.

— Госпожа? Чем могу помочь в вашей печали?

Она вздрогнула, медленно повернулась и посмотрела на него. Ее глаза были красными, она долго плакала. Она указала на каменную фигуру и прошептала:

— Это мой сын. Я плачу из-за того, что его лишили жизни.

Ее сын? Она была в обычной одежде, так что вряд ли могла позволить статую сына. Если только она не потратила все деньги для этого, но тогда это было глупым решением. Были другие способы вспоминать потерянных любимых.

Хрисаор коснулся ладонью ее ноги и прошептал:

— Это магия матери, да?

Он ощутил, как от лица отлила кровь. Колени ослабели, Алексиос хотел схватиться за колонну, чтобы не упасть, но боялся того, что подумает женщина.

Персей был тут. Он вытащил голову Медузы из сумки и использовал против этого человека. Но почему?

Он кашлянул. Женщина имела право знать, кем он был, и почему он был тут.

— Я ищу Персея. У него голова Медузы. Боюсь, он убил вашего мальчика. Что он сделал с вашим сыном?

— Вы — друг этого героя? — спросила женщина. Она встала, расправила плечи, огонь материнской любви пылал в глазах. — Я ничего не скажу человеку, который поддерживает монстра, который напал на моего сына без чести.

Алексиос поднял руки, чтобы ее успокоить.

— Нет, госпожа. Я уже не его друг. Но мне нужно отыскать его, потому что он украл у меня кое-что очень важное.

— Что же?

— Душу любимой женщины, — может, он произнес это слишком резко, но ненависть к Персею все еще горела в его груди.

И теперь он стоял перед причиной, по которой герой забрал голову Медузы. Не из-за того, что она была ему нужна. Не из-за того, что он спешил спасти свою мать, а потому что он как-то оказался в Эфиопии задолго до того, как вернулся