Жизнь поэта - Арнольд Гессен

В 1825 году Пушкин получил в Михайловском экземпляр поэмы «Чернец», на котором рукою слепого было выведено кривыми строками, неровными буквами: «Милому Александру Сергеевичу Пушкину от автора».

В волнующем послании к жене и двум детям, предпосланном поэме, Козлов скорбит о том, что больше «не зреть ему дня с зорями золотыми, ни роз, ни сердцу милых лиц»:

Так в темну ночь цветок, краса полей,

Свой запах льет, незримый для очей.

Пушкина «Чернец» взволновал. Он написал брату Льву: «Подпись слепого поэта тронула меня несказанно. Повесть его прелесть... Видение, конец прекрасны. Послание, может быть, лучше поэмы - по крайней мере ужасное место, где поэт описывает свое затмение, останется вечным образцом мучительной поэзии. Хочется отвечать ему стихами, если успею, пошлю их с этим письмом».

И Пушкин ответил:

Певец, когда перед тобой

Во мгле сокрылся мир земной,

Мгновенно твой проснулся гений,

На всё минувшее воззрел

И в хоре светлых привидений

Он песни дивные запел.

О милый брат, какие звуки!

В слезах восторга внемлю им:

Небесным пением своим

Он усыпил земные муки.

Тебе он создал новый мир:

Ты в нем и видишь и летаешь,

И вновь живешь, и обнимаешь

Разбитый юности кумир.

А я, коль стих единый мой

Тебе мгновенье дал отрады,

Я не хочу другой награды:

Недаром темною стезёй

Я проходил пустыню мира,

О нет, недаром жизнь и лира

Мне были вверены судьбой!

Козлов сердечно поблагодарил Пушкина за эти тронувшие его стихи. Письмо писала, вероятно, под диктовку жена, а в конце он сам сделал небольшую приписку неровными строками, на французском языке: «Целую Вас от всего моего сердца, я весь Ваш навсегда Иван Козлов».

Напомним, что Козлов является автором весьма популярного и в наши дни романса «Вечерний звон» из Томаса Мура, положенного на музыку композиторами А. Гречаниновым и С. Монюшко.

* * *

«Два года незаметных» в михайловском «уголке земли» отмечены были большим творческим трудом:

Я был рожден для жизни мирной,

Для деревенской тишины,

В глуши звучнее голос лирный,

Живее творческие сны.

Свыше ста стихотворений написал Пушкин в Михайловском. Высокой поэзией зазвучал в деревне его «голос лирный». Сто двадцать четыре письма, отправленные из Михайловского, отражают все, чем жил и дышал поэт в изгнании, как работала его мысль.

С каждой почтой приходило много книг и журналов - их присылали Пушкину, по его требованию, брат и друзья. Он жадно набрасывался на них и затем садился за работу.

В этот михайловский период «творческие сны» Пушкина достигают необычайной красоты и зрелости.

К вере и непреклонному оптимизму призывает поэт:

Если жизнь тебя обманет,

Не печалься, не сердись!

В день уныния смирись:

День веселья, верь, настанет.

Сердце в будущем живет...

И тогда же вслед за этим стихотворением родилась «Вакхическая песня» - гимн солнцу, музе и разуму:

Да здравствуют музы, да здравствует разум!

Ты, солнце святое, гори!

Как эта лампада бледнеет

Пред ясным восходом зари,

Так ложная мудрость мерцает и тлеет

Пред солнцем бессмертным ума.

Да здравствует солнце, да скроется тьма!

* * *

В январе 1825 года Пушкин получил от К. Ф. Рылеева дружеское письмо. Редактор «Полярной звезды» поздравлял Пушкина с его поэмой «Цыганы», писал, что он «идет шагами великана», и закончил, переходя в этом письме со своим другом на «ты»: «Прощай, будь здоров и не ленись; ты около Пскова: там задушены последние вспышки Русской свободы; настоящий край вдохновения - и неужели Пушкин оставит эту землю без Поэмы?»

Мысль о такой «поэме» между тем уже созрела у самого Пушкина. Написаны были черновики первых четырех сцен «Бориса Годунова» и начата пятая.

Работа над этой трагедией показывает, что народности в литературе Пушкин начинает придавать особое значение; особенно это проявляется в михайловский период его творчества.

Размышляя, еще в Кишиневе, в небольшой статье «О французской словесности», об отрицательном влиянии французской словесности на русскую, поэт замечает: «...есть у нас свой язык; смелее! - обычаи, история, песни, сказки - и проч.».

В «Борисе Годунове» Пушкин поднимается на эту новую ступень - народ становится в его трагедии самостоятельным действующим лицом с своим отношением к событиям.

«Так, о чем бы ни писал Пушкин - о быте ли «детей вольности» - диких цыган, о переживаниях ли приговоренного к гильотине французского поэта, или о настроениях нового Фауста, - он неизменно создавал произведения, обладающие достоинствами великой народности, произведения, в которых он видел русскими глазами, чувствовал русским сердцем, судил русским судом. Однако в творчестве Пушкина михайловского периода еще большее значение имеет создание произведений (или отдельных мест в них), непосредственно связанных с миром русского народного творчества - песнями, сказками»9.

«Борис Годунов» увлек Пушкина, и он писал в июле 1825 года Н. Н. Раевскому: «Сочиняя ее, я стал размышлять над трагедией вообще. Это, может быть, наименее правильно понимаемый род поэзии. И классики и романтики основывали свои правила на правдоподобии, а между тем именно оно-то и исключается самой природой драматического произведения. Не говоря уже о времени и проч., какое, к чёрту, может быть правдоподобие в зале, разделенной на две половины, в одной из коих помещается две тысячи человек, будто бы невидимых для тех, кто находится на подмостках... Правдоподобие положений и правдивость диалога - вот истинное правило трагедии... до чего изумителен Шекспир! Не могу прийти в себя... Вспомните Шекспира. Читайте Шекспира, он никогда не боится скомпрометировать своего героя, он заставляет его говорить с полнейшей непринужденностью, как в жизни...»

Пушкин заявляет в заключение, что его «Борис Годунов» - попытка соединить «трагедию характеров» и «трагедию нравов».