В паутине под лестницей - Анна Чайка

роскошные локоны поддельной красавицы. Душечка вытаращилась на нее, не веря подобной наглости, затем губы абаасы побелели, готовые растянуться, как пасть удава.

– Не смей, – заорала Кора, вытаскивая из сумки заранее спрятанный там тубус. Ничего не оставалось поделать, кроме как подать знак друзьям, прятавшимся на террасе снаружи.

– Гвидо, давай!

Окна брызнули осколками стекла, и на его место сразу же встали картины. В каждом проеме по одной.

Остаток дня ушел на то, чтобы нарисовать на принесенных учителем холстах то, что могло бы напугать чудовищ – их родные края. Самое удивительное, ей даже не пришлось стараться. Кисть делала все сама.

Свет солнца закрыли ужасные образы: мертвые океаны, вода в которых была тверже камня; голые пустоши и черное солнце, чье сияние испепеляло до костей; спящие исполины с веками столь тяжелыми, что походили на скопление сталактитов. Тысячи голодных зевов пожиравших друг друга. Все, что успел показать ей жмор.

Абаасы завыли от ужаса.

И это был еще не конец. Снаружи картины удерживали друзья Коры. Когда Гвидо разбил окна, они начали читать мантру, которой их обучила Саяра. Мощный голос шаманки возвышался над остальными.

– Что ты творишь? – посеревшим голосом воскликнула Душечка. Когти сдавили горло Лизы, и Кора торопливо вытащила из тубуса последний рисунок. Самый важный. Он раскрылся перед абаасами, и масляные краски танцевали на белой ткани.

То, что могло открыть существу проход наружу, могло затянуть его обратно – так она думала, вспоминая нарисованную ею каморку под лестницей. Так пусть же врата разверзнутся.

Несколько абаасов бросились к двери, пытаясь избежать соприкосновения с манящей их реальностью. Но там уже поджидала очередная картина, за которой скрывался Тим.

– Ну, давайте! Уроды! – заорал он, пребывая в эйфории от собственной смелости. – Кто первым хочет отправиться обратно в пекло?!

С изображений, ставших объемными и глубокими, краски стекали вниз, скрадывая свободное пространство сантиметр за сантиметром. Зал словно уменьшался в размерах. Его поглощала иная реальность: злая и мертвая.

– Ты хотела получить «ключ»? Тебе стоит за него побороться, – Голос Коры звенел гневом. – Отпусти пленников и иди сюда!

– Что ты наделала? Ты хоть понимаешь, что со всеми нами будет?! – орала Душечка. – Мы обречены!

– Неправда, – Она бросила бурлящее полотно на паркет. – Я открыла проход, но сами вы в него не зайдете. У меня осталось последнее предложение. Иди сюда и заставь меня передать тебе права на управление тота. Тогда ты и только ты сможешь остаться в мире людей.

Пора.

Скинув куртку, Кора шагнула внутрь. Краски расступились, принимая ее в ледяные объятия. Дыхание перехватило. Девушка провалилась на самый нижний из слоев реальности, и Душечка, отпустив беспамятную Лизу, с яростным шипением последовала за ней. Прямо в уготованную для нее ловушку.

Тьма обволакивала.

Кожа словно отделилась от мышц, стала отдельным существом, пребывающим в постоянной агонии. Кора парила в невесомости, а над головой горел одинокий квадрат света. Он едва ли пробивался в глубины извечных темных вод.

Ты произнесешь нужные слова и сделаешь меня хозяйкой смерти!

Здесь Душечка лишилась старой кожи. Она облезла, как кожура, открыв взгляду чудовищное переплетение чешуйчатых колец и изгибов, в центре которых была кошмарная пасть, испещренная подвижными жалами. Это существо приближалось к Коре, тянуло сотни щупалец, пытаясь поскорее разорвать, проникнуть, высушить до капли…

«Ты всего лишь сорняк, диковинный сорняк» – подумалось с усмешкой.

Оно услышало ее мысли.

Ледяные просторы насытились слепой яростью. Так, как и требовалось Коре. Она едва увернулась от стремительной атаки – щупальца прошли слишком близко к животу, но не ранили. Кровь могла все испортить. Душечка сделала небольшой круг и вновь нацелилась на нее. Массивное тело трепетало от восторга.

Я оставлю тебя в живых. Ты будешь вечность томиться в этом хладном аду, наслаждаясь треском собственных костей! О, как же я буду наслаждаться мыслями о твоей участи, Коррина Сонина, дочь отвратительных грязных…

Воды нижнего слоя расступились.

Злорадствуя, абааса слишком поздно заметила, что сама стала наживкой. Одноглазая рыба с перевернутой грязно-белой чешуей приплыла на зов. Она вышла из тьмы, медленно и величаво, как ступает владыка сущего. Улыбающиеся губы разомкнулись. Кора закрыла глаза, не желая видеть, что скрывается за ними. Она услышала вопль Душечки, а затем хруст.

Одноглазый царь утолял свой голод.

«Я возвращаю то, что принадлежит тебе. Прошу о милости»

Кора ощутила мощный толчок и последовавшую за этим слабость. Сквозь приоткрытые веки увидела разлагающийся бледный хвост, закрывший далекий угасающий свет. Что ж… Она попыталась. Человеческое тело физически не могло находиться в подобном месте. Ее тянуло вниз…

Но почему так болит в груди?

…туда, где плавали многоглавые существа, даже не заметившие сражение столь мелких песчинок. Их жизни длились дольше, чем существовала планета. Абаасы на их фоне выглядели совсем жалко.

Вдруг в ее утомленный разум ворвался черный косматый образ. Беззвучно и медленно хлопали крылья невероятного размаха. Ворон.

Кора протянула к нему пальцы, но нижний слой не желал ее отпускать. Тогда гвоздь натянулся на шнурке, из последних сил устремляясь к огромной птице. Мгновение – и когтистые лапы смогли обхватить талию девушки. Гвидо с усилием рванул наверх. К свету.

Несколько рук вытянули Кору из картины и оттащили к бессознательной матери. Девушку тут же скрутило судорогой. Легкие рвались наружу, чистый воздух их жег.

– Живая, – всхлипывал знакомый голос. Злата придерживала ее за плечи, бережно и крепко. – Мы думали, ты не вернешься…

– Живы? – прохрипела Кора, пытаясь вернуть зрению былую четкость. – Все целы?

– Конечно, ты смогла. Мы их сделали! Когда та чудовищная женщина прыгнула за тобой, остальные совсем перестали соображать!

Ее окружали пятна со знакомыми очертаниями. Абаасов нигде не было. Впрочем, как и картин – обрывки бумаги лежали тут и там.

– Я тут немного повеселился, – угадал мысли Гвидо. – Они не хотели сдаваться, даже когда потеряли лидера. Пусть теперь гниют в нарисованной темнице.

Черное крыло легло сверху, и Кора зарылась в теплые перья, как в перину.

– Хорошо.

– Стой-ка! А ну, посмотри на меня, милая, – попросила вдруг тень, похожая на Антона Саргисовича. – У нее какое-то пятно на глазу. Она ослепла?

– Дай взглянуть. На бельмо не похоже, – наклоняясь, прошептала шаманка в священном трепете. – Если только… Это не метка. Она побывала там, куда нельзя простым смертным, и переродилась. Облачное дитя!

Но Кора уже никого не слушала. В глазах темнело, и она чувствовала, что силы покидают ее…

57

Свадьба поражала своей скромностью. Ни тебе сотен голубей, взмывающих в удивительно ясное ноябрьское небо, ни известных певцов на сцене, ни лобстеров в шампанском