Русалки — оборотни - Антонина Клименкова

Подбежала к Феликсу, подергала узел, потянула изо всех своих девичьих сил концы — веревка еще больнее врезалась в запястья.

— Лучше с меня начните, — предложил Винченце.

— Да-да, сейчас… — Глаша послушно подбежала к нему, тоже подергала, потянула — без толку.

— У меня где-то ножик был, — сказал Винченце, — посмотрите, пожалуйста, в куртке.

Привстав на цыпочки, девушка пошарила в ближнем кармане — ничего, кроме сложенного платка. Глянула на Винченце и полезла в другой карман — куртка была расстегнута, и чтоб достать, дотянуться, ей пришлось податься вперед, наклониться, приналечь грудью на грудь итальянца. Девица чуть зарделась, тот невозмутимо отвел глаза.

— Есть еще внутренний, — сообщил он тихо.

Она запустила руку ему за пазуху, щекотно пролетела пальчиками. Он вдохнул теплый аромат склонившейся перед самым лицом лебединой шеи.

— Не нашла, — стыдливо поведала она, соскользнув вниз, отойдя назад.

— Значит, выронил в драке, — вздохнул Винченце. — Не везет…

— Ничего, я сейчас чего-нибудь придумаю, — засуетилась Глаша. — Я сейчас быстренько…

— Быстро прячься! — шепотом крикнул ей Винченце, — Сюда опять кто-то идет. Ну ни минуты не оставят в покое!..

Глафира быстрее белки юркнула в кусты, ойкнула там, затаилась.

Свет фонаря, отплясывая на стволах деревьев, отблесками загодя оповестил о приближении еще одного визитера.

— Женщина, одна, — определил Винченце, прислушавшись. — Немолодая, нетрезвая, закусывала чесноком. Фу…

И вскоре на поляне появилось новое действующее лицо: Полина Кондратьевна, не в лучшем виде, как есть в кислом клюквенном соусе, с фонарем в одной руке, с кружевным зонтом в другой, за спиной на ремне болталось охотничье ружье. Зонтик, предназначенный защищать от яркого солнца, с дождем, пусть почти совсем затихшим, справлялся много хуже.

Ямина пересекла поляну, подойдя к воззрившемуся на нее в изумлении Винченце, подняла тяжелый фонарь на уровень глаз.

— И впрямь красавец, как и расписывали, — произнесла она.

— Весьма польщен, — ответил Винченце, щурясь от тусклого света, — но, может быть, вы соизволите объяснить, что происходит? За кого меня приняли эти крестьяне и в чем, по их мнению, я виновен?

Полина Кондратьевна поставила фонарь на землю, сложила зонт, повесила за ручку-крючок на ветку сосны. Приставила к стволу ружье, дулом кверху.

— Это я им приказала вас поймать, — заявила она. — Идиоты, я велела им привести вас и запереть в подвале. Даже этого сделать не могли.

— Le sono grato[60], не выношу закрытых помещений, — отозвался Винченце. — Но зачем? Что я вам сделал?

— Ничего — пока. Но вы можете многое для меня сделать! — с особым выражением подняла палец Ямина. — Эх, кабы вы знали, как они все мне осточертели, это грубое мужичье!.. — вздохнула она, и стало ясно, что она собралась высказать все накипевшее в душе за долгое время. — Как мне ненавистна эта роль бескорыстной просветительницы! Ну почему именно я должна учить этих невоспитанных, крикливых деревенских сопляков грамоте? Ну почему я должна растолковывать любой вопрос их тупым родителям? Почему, как письмо написать или прошение какое — бегут ко мне, и я по полдня с ними маюсь! Почему я обязана? Разве я не достойна лучшей участи? Я — дочь богатого помещика! Ну почему, скажите на милость, выпала мне такая судьба? Чем я заслужила?..

— I momento della verit?…[61] — с тоской пробормотал Винченце.

— С самого детства я везде чужая, все меня сторонятся. А чем я виновата? Сирота, призренный подкидыш!.. Как вы думаете, легко ли живется незаконной дочери дворовой девки, забрюхатившей от хозяина? Понимать, что все вокруг знают о тебе больше, чем ты сама? Счастлива ль сирота при живых родителях? Каково быть пригретой из милости родным отцом? Видеть его каждый день, целовать в щеку, быть компаньонкой при родной сестре. Вы не понимаете, каково это! Со мной обращались точно с игрушкой. Одевали в платья, из которых барышня уже выросла. Учили грамоте, чтоб господам по вечерам книжки и газеты читать. Учили музыке, чтоб барышне было не скучно одной за пьесами сидеть, да чтоб на праздниках было кому танцам ак-ком-панировать, — и дважды споткнулась на длинном, оттого еще больше ненавистном слове. — А больше ведь играть было некому, все танцевали! Все, кроме меня — кто ж меня пригласит… По темным углам прижимать — пожалуйста. А замуж звать — носы воротят. Кому нужна крестьянка, пусть и одетая в шелковое платье с чужого плеча? Что с такой взять — ни приданого, ни имени, ни наследства. Мое место в лакейской, среди дворни. Да только и там я никому не нужна, выскочка, белоручка, безродный подкидыш… Ик-ик… — то ли слезы ее задушили, то ли воспоминания и давние обиды. — Замуж из жалости взяли, простой мужик, крестьянин, хоть и из зажиточных… Хороший он был человек, я его не любила, а он меня не понимал, демонстрировал гостям и родне точно заморскую птицу. Ни любви у меня не было, ни счастья, ни детей… И муж умер…

— Мое вам безмерное сочувствие, синьора, — прервал ее исповедь, не утерпев, Винченце, — но чего вы от меня хотите?

— Я только жить начала! — зарыдала она. — Я любить хочу!

— Ну любите на здоровье, — он опасливо отодвинулся, вытянулся, точно пытаясь вжаться в дерево, насколько позволяли веревки, — но подальше от рухнувшей на колени перед березой женщиной.

— Где моя молодость?! — вопрошала она. — Где красота?! Все исчезло, все увяло! Я растоптана, как цветок под копытами времени-и-и!..

— М-да, — только и вымолвил Винченце. — Синьора, не надо преувеличивать, вы прекрасно выглядите. Вам больше тридцати не дашь…

— Мне уже тридцать пять… — разразилась Ямина горькими рыданиями. — Укуси меня! — заорала она, бросаясь на него, вцепляясь мертвой хваткой в воротник куртки, выжимая из материи дождь, — Укуси!! Я знаю, ты вампир, ты можешь! Подари мне бессмертие, подари вечную юность! Подари, мне свободу! Я готова перешагнуть черту, уйти в ночь! Я много думала, я знаю, о чем прошу. Я согласна пить кровь, я согласна убивать. Я хочу быть свободной! Я хочу жить, как сама захочу! Хочу…

— Эй, минутку, синьора! Я не буду вас кусать! — воспротивился Винченце. — Я не хочу вас кусать! Во-первых, вы меня приняли за кого-то другого, я не вампир. Да ни один вампир не смог бы вас сейчас укусить при всем желании — от вас чесноком за полверсты разит.

— Кусай, прошу тебя! — Она рванула на себе и без того драный ворот.

— Mamma mia! Не буду!! И не просите, синьора! Тем более, укусив вас, я никак не подарю вам бессмертие, скорее даже наоборот. Да и не прокусить вашу шею, уберите ее, умоляю! У меня и клыков-то нет таких. Не вампир я, послушайте ж вы! Клянусь!

— А я что говорила? — шепнула Глаша Феликсу.

Воспользовавшись моментом, она пробралась к нему из-за кустов и теперь снова пыталась совладать с веревками, копошась в темноте. Но пока безуспешно.

— Тссс! — шикнул он на девушку.

Вытянувшись в струнку, она поспешно спряталась за его же березой.

На поляне появился еще один человек — господин Антипов, в шляпе, сапогах с галошами, в плотном дорожном плаще. Со свертком под мышкой. Он кашлянул, и заметившая его Ямина отскочила от итальянца и от фонаря в тень.

«И вы здесь! Чем обязан?» — хотел было язвительно воскликнуть Винченце, но сдержался — пусть сам все скажет. Но тот с объяснениями не спешил. Увидев пленников, потер руки, хмыкнул. Положил возле фонаря тяжелый, как видно, сверток.

— Вот так сюрприз вы мне приготовили, милая Полина Кондратьевна, — крякнул он, ухмыляясь. Подошел к ружью, взял, развернув прикладом, поднес к глазам. По дернувшейся брови Винченце понял, что оно не было заряжено. — А я-то думаю, что за спешка такая, что стряслось… — договорил он, приставив ружье обратно к сосне.

— Он вампир, Игорь, — ответила Ямина, оправляя воротник.

— Я не вампир, еще раз повторяю, — устало огрызнулся Винченце. — Ну если хотите, можете проверить. Принесите чеснок, зеркало, что ли. Оставьте меня тут до рассвета, пока солнце не взойдет…

— А кол осиновый в сердце? — с ухмылкой предложил Антипов.

— Сомневаюсь, чтоб после такой проверки вы сами выжили.

— А крест со святой водой? — и Ямина, выхватив из кармана немаленькое серебряное распятие, будто оружие наставила его на итальянца.

От блеснувшего вдруг перед самыми глазами креста Винченце отдернулся, как от вспыхнувшего пламени.

— Вампир, — довольно протянула она. — И он сделает нас бессмертными.

— Ну не знаю, не знаю насчет бессмертности, не уверен, — произнес управляющий. — Как-то все ж не верится в этот бред, галлюцинации. Я больше надеюсь на то, что синьор маркиз может нас сделать богатыми. А, синьор Винченце? Ведь можете? Не зря же вы деткам пообещали за ларчик бочку золотых монет. Право, не могли же вы обмануть ребят, они так вам доверяют! А этакой тяжести при вашем багаже я не видал. Стало быть, рассуждая логически, сию уйму золота вы припрятали где-то в другом месте. Не поделитесь секретиком, синьор Винченце?