Я хочу твоего мужа - Маргарита Дюжева

дарю жене цветы, подарки, редко куда-то с ней хожу. Мы оба в работе, и это совсем не способствует романтике.

Испытываю дикую потребность надеть ей кольцо на палец. Вернуть на законное место обручальное, или купить новое, заменитель. Любое, лишь бы приняла, но уже у прилавка с рядами сверкающих украшений торможу, вспомнив, что Киру не купишь. Только не ее.

Все-таки останавливаюсь на цветах. Отправляю веник, а вечером заезжаю, чтобы пригласить ее в ресторан, и вижу, как какой-то здоровенный мужик предпенсионного возраста выходит с моим букетом! А Кира смотрит, как ни в чем не бывало, и ни капли раскаяния во взгляде.

Прав был Антон. Чтобы я сейчас не сделал — буду самым хреновым. Надо ждать. Дать ей время остыть, осознать, что катастрофы не случилось, и понять, что друг без друга нам нельзя. Я готов дать ей времени столько, сколько потребуется.

Одно напрягает — Прокина прохода не дает. Я ее в черный список кинул, так с другого номера лезет, в кабинет пытается прорваться. Пришлось просить помощницу, чтобы никого не пускала ко мне, а особенно Марину. Вся ее привлекательность мгновенно улетучилась, как только дело приняло серьезный оборот. Просто какая-то надоедливая баба, которая по-хорошему не понимает! Приставучая, как пиявка! Почему я раньше этого не замечал?!

Мне все в ней казалось прикольным и интересным — игривый аромат духов, голос, смех, кокетливые взгляды и сочные перегибы. А теперь…

Как слышу ее писк, так тут же хочется сползти под стол или запихать поглубже. И духи уже кажутся плоскими и липкими.

Смех? Дурацкий!

Фигура? Обычная.

У меня будто очки с глаз спали. Дурман увлеченности спал, оголяя скучную правду. Обычная девка, доступная, которая на какой-то миг показалась интересной. Я не знаю, чем она меня пробила, как сподвигла на то, чтобы начал творить херню, но сейчас это наваждение напрочь рассосалось.

Только до Прокиной это почему-то не доходит.

Зачем звонить, писать, навязываться, если мужчина не хочет продолжать общение? Хотел бы — нашел способ и время встречаться дальше. А я уже прямым тестом сказал, что все. Разве что на хрен не послал, хотя, наверное, стоило бы.

После очередной попытки прорыва я не выдерживаю и иду к Михалычу. Пусть увольняет ее или переводит в другой офис, куда угодно, только подальше от меня!

Захожу в приемную и снова напарываюсь на Прокину.

Завидев меня, она медленно поднимается:

— Леша…

От ее голоса, томного и с придыханием, передергивает. Холодно киваю ей и проскакиваю мимо, не обращая внимания на растерянный взгляд, и плотно прикрываю за собой дверь в кабинет.

— Алексей? — Андрей Михайлович поднимает брови, выказывая удивление, — чем обязан?

— Извините, что без предупреждения, — вытираю руки о брюки. Почему-то ладони вспотели, и сердце глухо в груди. Бум, Бум, БУМ!

Как меня все это раздражает! Я чувствую себя нашкодившим пацаном, которому надо покаяться перед строгим учителем. Возможно даже прилетит по заднице, а деваться-то некуда. Прокина по-хорошему не понимает!

— Проходи, присаживайся, — он улыбается, а глаза внимательные. Старый лис чувствует, что меня потряхивает, и не скрывает своего интереса, — рассказывай, что тебя привело ко мне?

— Проблемы.

— По сделкам?

— Если бы, — дергаю галстук, который как будто затягивается с каждым мгновением все сильнее и сильнее, — я по семейному вопросу…

— По семейному? Что-то случилось с Кирой? — в голосе прорезается искренняя забота. И я чувствую, как от подкатывающего стыда немеет язык.

— Все хорошо с Кирой…то есть не очень…то есть не совсем.

— Прекращай мычать! Давай ближе к делу.

— Я бы хотел попросить вас об одолжении. Не могли бы вы уволить Прокину.

— Что? — он хмурится, пытаясь понять, зачем мне это нужно, — при чем тут Марина?

— Понимаете…у нас возникли сложности из-за нее.

Он не отвечает секунд пятнадцать, а потом на его лице появляется дикое изумление:

— Ты что, закрутил роман с моей помощницей?

— Нет! — на автомате возражаю и тут же бездарно краснею под тяжелым взглядом.

Михалыч смотрит на меня, как на душевнобольного. Потом поднимается из-за стола, отходит к окну, долго рассматривает проезжающие внизу машины:

— Андрей Михайлович…

— Будь моя воля, я бы уволил не ее, а тебя, — глухо произносит он, — как ты вообще мог? Как посмел?

— Ничего у нас с ней не было.

Оборачивается, смотрит исподлобья, и у меня слова в горле застревают. Он похож на моего отца. Тот смотрел так же.

— Почти ничего.

— И Кира узнала?

— Да, — через силу признаюсь и отвожу взгляд.

— И как она? — горько спрашивает Михалыч.

— Ну как… ругается….

— Ругается? — переспрашивает он.

— Ну да.

Я не могу сказать о том, что время ругани прошло, и теперь настала эра пустоты. Язык не поворачивается. Кажется, что если озвучить, то все станет еще хуже. А я не хочу хуже. Я хочу обратно, в то время, когда дома было хорошо, тепло и уютно. Когда жена встречала меня ласковой улыбкой, и за ребрами не гудело и не давило при каждом движении. Спать хочу нормально, прижимая Киру к своему боку, а не таращиться в потолок, раз за разом прогоняя в голове тот момент, как она встретила меня у подъезда.

— Березин…Если бы ты только знал, как сильно я в тебе разочарован.

Я снова вспыхиваю. Блин, да что такого-то, ё-моё. Да, гульнул, облажался, что мне теперь, повеситься что ли? Можно подумать, все вокруг святые, и ни с кем такого не случалось. Хотя Михалыч точно не гулял, он свою Галину боготворит, несмотря на то, что лет тридцать уже вместе.

Наверное, если бы он сам был с грешком, то все прошло бы проще, а не так мучительно, что я сижу и холодным потом обливаюсь.

— У нас ничего серьезного не было.

— А это не важно, Алексей, было не было. Если ты допустил саму мысль о том, чтобы встать на этот путь, если сделал хоть небольшой шаг в этом направлении, то уже изменил.

— Да не изменял я!

— Не успел? Все вскрылось раньше времени? — бьет прямо в цель.

— Зря я пришел, — поднимаюсь со стула, — извините.

— Сядь, — он приказывает ледяным тоном, — и слушай внимательно.

Я не смею перечить. Сижу, будто кол проглотил.

— Я уберу Прокину. И не приемлю романов на рабочем