Князь оборотней - Илона Волынская

Биату осторожно сел, ощупывая руки и плечи — не верил, что все цело.

— Госпожа жрица, а если я вам чего скажу… — косясь на Аякчан, предложил он, — …мне послабление выйдет?

— Я не сожгу тебя живьем, как тех несчастных из обоза, — надменно согласилась Аякчан.

— Госпожа жрица ошибается, — заторопился Биату. — Госпожа жрица думает, что другая госпожа жрица… старая, которая у Канды в доме живет… что она обозников пожгла. А только не она это!

Свиток 31,

или жуткая история про огненных волков

Остальные братья Биату забрались в походные палатки из нерпичьих шкур, и старший наконец перевел дух. Он сидел у затухающего костра и устало злился. Все в нынешнем походе было не то и не так, но хуже всех оказались сами братья Биату! Казалось бы, есть у них старший брат, вот и слушайся молча, тем паче что своих мозгов под толстенной лобной костью сроду не водилось! Нет, туда же, к умным людям со своими медвежьими мордами! Вопросы задают! Почему он, старший брат Биату, говорит, что шаман Канда им друг, а вожак Эгулэ кроет Канду всякими непотребными таежными словами? И почему вдруг плохо, что Эгулэ снарядил обоз с товарами, если в городе дадут за добычу хорошую цену? И если дадут, так, может, вовсе и не нужно братьям Биату бороться за счастье всех Мапа на Сивире — прибытков от обоза хватит для медвежьего счастья! И приходилось до хрипоты уговаривать, обвинять Эгулэ в предательстве и намерении присвоить добычу племени себе, превозносить Канду и делать загадочное лицо, намекая, что некоторые сложные моменты таежной политики им, простым медведям, знать не полагается! Счастье его, что догадался втянуть в отряд сынков тети Хаи да внучка дедули Отсу, из которых умение думать собственной головой еще в медвежатах было выбито тяжелой родительской лапой, а взамен вколочена привычка молчать и слушаться.

И все для того, чтобы пришел День — и у него, старшего брата Биату, был дом, как у Канды. И жена — красотка, как девушка в доме Канды, только не из крылатых, а из людей — и чтобы так же боялась! Чтобы знала, кто в ледяном доме хозяин! Не как у Мапа заведено — чуть не по ней, медвежьей лапой в морду. Старший Биату потер подбородок — давно сросшаяся челюсть по-прежнему ныла, особенно к снегопаду. И ведь что он тогда той девчонке-Мапа сказал — ничего особенного! За что ж сразу бить-то? Нет уж, свою жену он будет бить сам! Или не бить. Его воля: с ведром помоев ей на задний двор бегать или с ним под ручку по улицам ледяного города прохаживаться. Потому что его дом будет в городе — чтобы за окном такие же богатые дома из ледяных плит, а не нищие берестяные чумы! И надо для этого всего лишь сказать Канде, когда уходит обоз, а потом запрячь остальных братьев Биату в сани да перетащить товары в условленное место. Ни драться с охранниками обоза, ни даже попадаться им на глаза братьям Биату не придется — Канда твердо обещал. Хотя что он собирается делать с охранниками, Биату не знал, да и знать не хотел. Не его это дело!

Костерок затрещал напоследок, доедая остатки дров, и пляшущий Огонек с тихим шипением утонул в золе. На стоянку навалилась темнота. Пора спать. Залезть в тепло палатки, наполненное запахом влажной шерсти, храпом, ворчанием, устроиться между мохнатыми тушами, каждая из которых может невзначай придавить насмерть, всего лишь ворочаясь с боку на бок.

Старший брат Биату страдальчески поморщился… и замер. Сквозь окружающие стоянку деревья мелькали Огоньки. Мелкие, как россыпь монеток, Огоньки кучно бежали через лес, на миг пропадали, скрываясь за деревьями, тут же вспыхивали снова! Они походили на стайку светляков — только какие уж светляки в заснеженном лесу в разгар зимы? И еще — Огоньки были жуткого красного цвета, цвета проклятого нижнемирского Огня!

Страший брат Биату заметался у погасшего костра. Даже в их тихие места доходили слухи о страшных Огненных потопах чэк-наях, что опустошали Югрскую землю. Поднимется столб Рыжего пламени из-под земли, хлынет Огненной волной — да прямо на их лагерь! Огоньки удалялись. Старший брат вцепился обеими руками в завязки лыжи. Красные Огоньки уходили все дальше, их мерцание растворялось среди деревьев. А Огоньки-то — парные!

— Нижнемирские авахи! — выругался старший брат, захлебываясь новой волной ужаса. — Глаза!

По всему выходит — они и есть! Нижнемирские авахи! У кого еще проклятые глазищи будут светить Рыжим пламенем, кто еще станет бегать стаей, охотясь на… Мимо походной стоянки Огоньки проскочили, будто им и вовсе не интересно, и теперь бежали к тому самому месту, куда старший брат должен был вывести своих Биату. Навстречу медвежьему обозу!

Слухи ходили не только о чэк-наях, но и о черных шаманах, которые нынче толпами бродили по Сивиру. В черных шаманов старший брат Биату не верил, так и Рыжий огонь полагал сказками — а вот же он! Черный шаман мог вызвать авахи, но ведь Канда-то — белый! Не первый День Канду знают — точно белый! И отца его в стойбищах помнят… Или поблизости завелся другой шаман — черный? И ему тоже нужен обоз?

Старший брат Биату заскулил, как не полагается скулить медведю! Он должен знать: кто там, зачем и чем грозят ему! Только знать, держать нос по ветру — не по-медвежьи, а по-собачьи, только это могло защитить его, маленького и слабого, от Мапа, что не считают его медведем, и злых людей с копьями, что не держат его за человека! Поскуливая от ужаса, старший Биату затянул крепления лыж и, разок оглянувшись на палатки — спят! — побежал через темный Ночной лес. Все же он Мапа, хоть и перекидываться не умеет, — никакие авахи не почуют его в родном лесу!

Огоньки появились снова — теперь они бежали цепочкой — одна пара глаз за другой. Темные горбатые тени неслышно скользили между стволов. Биату остановился — за тварями на белом снегу оставалась четкая дорожка следов. Очень странных следов, похожих на мелкие собачьи, но когти больше смахивали на птичьи или даже беличьи — длинные и загнутые, с такими лазить хорошо. Следы незнакомые, но брат Биату все равно почувствовал облегчение — хоть не духи-юеры, те следов не оставляют вовсе!

Тени добрались до медвежьей тропы и закопошились там. Существа были не видны в темноте, лишь багровые отсветы их глаз парными светящимися точками вспыхивали на белом снегу. Стараясь не скрипнуть лыжами, брат Биату скользнул от одного соснового ствола к другому. Аккуратно, чтобы не стряхнуть снег с прячущей его ветки, выглянул. Четко, как храмовые стражники, тени располагались по обе стороны тропы, прятались под прикрытием ветвей и вовсе исчезали в густом подлеске. Послышался едва различимый скрежет когтей по коре, и парные багровые Огни поползли вверх по стволу. Биату шумно сглотнул — тварь лезла на дерево! Вторая тварюшка карабкалась на елку по другую сторону тропы. Да ведь они засаду устраивают!

Над головой у брата Биату послышался едва слышный скрежет, словно… словно коготь царапнул по коре. Внутренности обдало горячим варом. Медленно, с трудом поворачивая непослушную шею, Биату поднял голову.

Вцепившись когтями в ветку, тварь сидела у него над головой. Остромордая, с клочковатой шерстью, похожим на метелку хвостом, она смахивала и на здоровенную белку, и на мелкую псину. Тварь пялилась на него — и ее глаза казались двумя дырками, просверленными в длинной острой морде. Сквозь эти дырки наружу выплескивался бушующий под черепом нижнемирский Рыжий огонь. Биату стоял под этим жутким взглядом, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Существо повело носом — из ноздрей вырвались две крохотные струйки черного дыма. И ощерило зубы. Белая кость зубов была подсвечена изнутри, словно закатным солнцем. В пасти вместо языка билась тонкая струйка Рыжего пламени! Тварь сжалась на ветке и… прыгнула!

С глухим криком Биату скорчился под деревом, закрывая голову руками. Боль, нестерпимый Жар, Огненные зубы, вонзающиеся в его тело, и… все! Конец!

Ничего не произошло. Биату медленно убрал руки… Жуткая тварь сосредоточенно обнюхивала полы его парки. Он чувствовал ее горячее, просто обжигающее дыхание на своих коленях.

«Снизу жрать будет! Так ей, видать, сподручнее!» — в панике подумал он и зажмурился.

Жаркое дыхание исчезло. Биату открыл глаза. Мелко перебирая лапами, тварь мирно трусила прочь: хвост-метелка болтался между ног, острым носом она водила по снегу, будто выписывала неведомые узоры.

— Дяргуль! Красный волк! — прошептал Биату слово из совсем новой, недавно появившейся в тайге страшной сказки, в которую он тоже не верил!

Дяргуль глянул через плечо и то ли фыркнул, то ли чихнул, вроде как соглашаясь на знакомство. И одним прыжком исчез между деревьями.

Биату отер горячий пот со лба, облизнул пересохшие губы и задумчиво поглядел на полы своей парки. Даже поднял одну и понюхал. Чем она таким пахла, что дяргуль признал его за своего… Медведем?