Князь оборотней - Илона Волынская

— Сильный эми-гэт, — вдруг сказал Донгар. Он наконец поднял голову от колен — глаза его были обведены темными кругами, как после долгой болезни. — Главный дух у шамана. Если у старого шамана сильный эми-гэт был, теперь сыну перешел, помогает, все для него делает.

— Ты этого эми-гэт у Канды в чуме видел? — быстро спросил медведь.

— Главный дух при шамане не обретается. Главный дух белого шамана на Верхних небесах, в котле у Верхнего Нуми-Торума, содержится, — усмехнулся Донгар.

— А у тебя кто главный дух, господин? — неожиданно подала голос Тасха.

Надо же, еще и осмеливается заговаривать после всего, что сама натворила, а Донгар ее чуть не убил!

— У черного главного духа нет, — жестко отрезал Донгар. — Черный сам главный, не духи главные.

Тасха поглядела на него ну очень странно — и желтые тигриные глаза наполнились мягким золотистым светом. И она вздохнула — глубоко-глубоко. Донгар торопливо отвел взгляд.

— Мы трещим, как глупые сороки, — клекотнула Белоперая. — Совсем не нужно так много говорить. Шаман Канда идет сюда Большой День делать: подарки брать, девушек за долги уводить. Пусть приходит! Тут и останется, — припечатала она.

— А в праздник Большого Дня кто камлать будет? Кто новый День зачнет? — тихо спросил Донгар.

Крылатая смутилась. Нервно запахнулась в крылья и пробормотала:

— Я думала… Я надеялась… Вы, Великий Шаман…

Донгар болезненно усмехнулся:

— Дни прошли — забыли люди. Черный шаман камлает живым и камлает мертвым. Черный гоняет кулей, и злых юеров, и подземных авахи. Черный камлает войну и выводит души из Нижнего мира. Черный совсем-совсем не камлает праздники, однако. Праздники — не для черных. Иначе в давние времена, тысячу Дней назад, разве оставили бы мы, черные шаманы, место на Сивире для белых? — Голос его глухо рокотнул, а глаза наполнились мрачной угрозой. — Только настоящий белый, айыы-ойуун, сын Верхнего неба, может привести Большой День.

— Это Канда настоящий белый? — свирепо прорычала Золотая.

— Какой есть, — вздохнул Донгар.

— Пойдемте в стойбище. — Золотая измученно провела ладонью по лбу. — А то стоим в лесу — пытаемся судьбу решить. Эй, вы, предатели всех пород, — марш в стойбище! — рявкнула она на пленников. — Потом вас по племенам разберут и уж там разберутся!

— А как же обещание? — вдруг томно поинтересовалась Тасха.

— Какое еще…

— Того, кто будет молчать, отдать господину шаману. Для черношаманских опытов. — Она стрельнула взглядом в Донгара. — Я молчала! — вызывающе напомнила она.

Аякчан процедила слово, которое порядочной девушке и знать нельзя, не то что называть таким словом другую девушку. Подразумевало это слово, что другая девушка… непорядочная. Тигрица в ответ только нахально расхохоталась:

— Завидно, жрица?

— На такое Огнезапас тратить — себя не уважать. Пойдем, Донгар, — подчеркнуто нежно Аякчан взяла Донгара под руку и повела прочь.

Белый заяц ворвался на прогалину, точно им выстрелили из лука. Пронесся по широкому кругу и сел у ног Аякчан, тревожно кося на девушку круглым глазом и постригивая ушами.

— Хакмар! — пронзительно вскрикнула Аякчан. — Хакмар остался в стойбище! Там беда! — И взвилась в воздух.

Хадамаха не стал спрашивать, почему по движениям заячьих ушей она вдруг решила, что с Хакмаром беда. Он только подумал: «Может, и правильно Аякчан штаны не захватила?» — и вломился в заросли.

Черный медведь стремительно понесся к стойбищу.

Свиток 33,

про визит нежданных гостей с моря и битву, в которой один Хакмар побеждает всех

Хадамахе казалось — он раздваивается, но совсем не так, как обычно при смене облика. Он-медведь бежал по лесу, и деревья сами летели ему навстречу, мелькая перед глазами. И в то же время он был… Хакмаром! События недавние и нынешние разворачивались перед его глазами так же стремительно, как бегущие навстречу деревья.

Вот тот он, который Хакмар, стоит у амбара и смотрит вслед тому, который медведь-Хадамаха. Медведь-Хадамаха исчезает в лесу (ну и толстая же у него, оказывается, попа! Ну и лохматая!). Вот из амбара выпархивает Черноперый предводитель крылатых и скрывается в лесу, похоже тоже собираясь выследить Донгара с его тигрицей. Вот он-Хакмар переглядывается с Аякчан — и обоим все ох, как не нравится! Вот Аякчан, прячась в кронах сосен, тихонько летит следом за крылатым. А всего через пару ударов сердца мчится обратно, вламывается в амбар и вылетает оттуда уже вместе с Белоперой. Вот и Золотая тигрица, увидев, как мчатся они к лесу, издает короткий рык — при человеческой-то глотке! Миг — и тигры вместе со своей предводительницей тоже скрылись в лесу.

Хакмар рванул следом… и остановился. Нерешительно оглянулся на стойбище. Пожилая тигрица хлопотала у котлов. Слышались звонкие голоса, между круглых шалашей носились детишки — в человеческом и тигрином обликах. Дедок возился с рыболовецкой снастью — скоро река вскроется. Мужчины умчались вместе с Золотой предводительницей, остались только женщины, старики и дети. Так ведь не умчались бы, если б обитателям стойбища грозила опасность! А так мирно все, тихо, спокойно… Хакмар почувствовал, как отчаянно не нравится ему это спокойствие! И не то чтобы какие предчувствия… Просто он давно уже убедился: стоит расслабиться, уверить себя, что все хорошо… и тут же — бац! Не беда, так неприятность. Вроде как сунуться к экспериментальному горну без защиты — обязательно получишь плевок кипящего металла в физиономию!

— Недостойно истинного егета оставлять женщин и детей ради удовлетворения своего любопытства, — пробормотал Хакмар. — Даже если эти женщины — тигрицы.

Решительно повернулся спиной к лесу, уселся на бревно у берега и хмуро уставился на реку. На самом-то деле хотелось в лес. Любопытство все глубже запускало в сердце свои когти: что у них там происходит?

Что происходит? Молодой солнечный луч копьем вонзился в молочную гладь покрытой льдом реки. Лед вдруг стал прозрачным, как хорошо полированный горный хрусталь. Девять гигантских черных рыбин резали воду, и похожие на громадные ножи спинные плавники скребли по нависающей над ними ледяной корке. В каждом движении рыбин была хищная грация обнаженных клинков. Почему-то у Хакмара даже мысли не возникло, что они проплывут мимо. Они плыли сюда.

— Внутрь, быстро! — рявкнул Хакмар на возящегося со снастью деда. Несильный толчок — и, взбрыкнув ногами в потрепанных унтах, дедок провалился через порог. Ухваченный за шкирку тигренок полетел следом. — Внутрь, я сказал! И носов не высовывать! — не хуже тигров рыкнул Хакмар на остальную детвору. Словно подхваченные ветром листья, малыши разбежались по шалашам — только кончики хвостов мелькнули, никто и рыкнуть поперек не посмел. Хакмар запрыгал по уступам берега, проскочил мимо застывшей у котлов женщины, походя рявкнул: — Особое приглашение требуется?

Глядящему его глазами Хадамахе вдруг показалось, что на лице женщины мелькнули два красных отсвета. Точно глаза Хакмара полыхнули Алым пламенем. Женщина молча метнулась в шалаш.

Лед у самой кромки берега заскрипел. На него словно надавили изнутри — раздался треск, и лед вспучился. Выплеснулась темная вода зимней реки — и похожий на клинок плавник вырос на поверхности. Здоровенная льдина взлетела в воздух, будто по ней громадным кулаком наподдали, крутанулась и рухнула, разбрызгиваясь на сотню осколков. Девять громадных, матово отблескивающих мокрой черной шкурой рыбин взметнулись в прыжке… Девять человек, затянутых в комбинезоны рыбьей кожи, такие же черные и матово отблескивающие, приземлились на берег. И единым плавным движением скользнули к шалашам. Щелк! В руках у них, выскользнув из плотно облегающих черных рукавов, блеснули длинные ножи.

Из-за ближайшего шалаша навстречу людям-рыбам вылетел казан. Кипящая густая похлебка на разболтанной порсе окатила рыболюда с головы до ног! Пустой котел вписался прямо в лоб. Из глотки рыболюда вырвался короткий стрекочущий вопль, и, завывая от боли, он упал на колени. Выставив нож, его соратник прыгнул к шалашу…

Деревья кончились, и медведь-Хадамаха выкатился из подлеска на высокий берег над стойбищем Амба. Голова закружилась, как у перебравшего хмельной араки пьяницы. Он видел одну картинку с двух сторон. Перед ним была бледная физиономия с по-рыбьи выкаченными глазами, и его меч взлетал навстречу длинному гибкому ножу… И в то же время он глядел сверху, как у самой воды легкая юношеская фигура бросается навстречу затянутому в черное рыболюду и зловещим красным светом сияет обнаженный меч — точно клинок уже успели окунуть в кровь.

Хакмаров клинок вспорол воздух, оставляя за собой пылающую дугу Рыжего пламени. Медведь заревел — в голове у него будто взрыв бухнул, на миг все потемнело. Сквозь навалившуюся на него черноту он услышал яростный вопль Золотой тигрицы: