Антология современной швейцарской драматургии - Андри Байелер

Поскольку мои родители были заняты собой, чтобы снова найти путь друг к другу, на душе у меня было так, что я перестала есть. Я очень быстро похудела и весила уже 40 килограмм. А потом я попала в больницу, и выяснилось, что я не смогла осилить разлуки с отцом, всех этих метаний туда-сюда, и меня это психически подкосило в мои 14 лет. Да, и тогда я начала работать. Постепенно выбиралась из себя, участвуя в работе молодежной радиостанции. В восемнадцать я уже отвечала за передачу. Эти подъемы и спады тянулись на протяжении всей моей жизни. И тут история с Марселем. Я сошлась с ним после того, как мы не виделись семь лет. В 19 лет переезжала и, собирая вещи, нашла номер телефона. Позвонила ему, и мы тут же встретились, и через полтора месяца уже были по-настоящему вместе.

Марсель определенно был бы хорошим отцом: потому что я видела, как он обращается с дочерью моей сестры. Так, будто она была его собственной дочерью. При этом я должна сказать, что ему следовало бы снова стать таким, каким он был последние годы. Потому что когда сегодня он сидит передо мной в слезах и говорит, что любит меня, я всякий раз пугаюсь, что завтра у него случится приступ неофобии, и он подумает: о боже мой, я ей сказал, что люблю ее. И снова убежит от меня.

ПЕТЕР. Я думаю, это вообще самое главное — завести семью, заботиться о ней и иметь возможность сказать: вот теперь я на своем месте. Но я не хотел бы заводить ребенка из ложного тщеславия. Только потому, что якобы пришло для этого время и что я прекрасно выгляжу и что мы оба суперские и так далее. Просто потому, что хочется воспроизвести себя, и интересно, что получится.

С зачатием ребенка у моей жены снесло крышу. Мы познакомились три с половиной года назад и сильно влюбились друг в друга. Тема детей присутствовала с самого начала, и ребенок не был случайностью, но теперь превратился в яблоко раздора. Последний раз я видел мальчика пять месяцев назад. Сейчас ему полтора года.

Если действительно рассказывать эту историю, ребенок был зачат — как бы это сказать — в служебной комнатке кинотеатра. Да-да, именно так. Там, где дверь открывается и закрывается. И она была крепко заперта, оставалось только маленькое окошко, через которое можно наблюдать за тем, что происходит на экране. А в остальном там темно, и никого больше нет. Просто выдалась такая возможность, и как-то было очень хорошо — как бы выразиться — увлекательно, приятно, заманчиво заняться там сексом. На экране шли два коротких фильма. Сначала чудесный мультфильм. Потом кровавый кошмар. Это факт, а не выдумка. И тут мы зачали ребенка. То есть мне внезапно стало ясно, что здесь и сейчас происходит нечто совершенно экзистенциальное и сущностное — впоследствии послужившее причиной появления ребенка. После этого мы вышли из кино и поначалу валялись, одухотворенные, на лугу, все вокруг по-летнему жужжало и гудело, и что-то было в этот момент совершенно особенным. А через двадцать минут на мою жену обрушились фантазии о насилии. Ее стали терзать видения, которые потом уже больше никогда не прекращались. Она начала кричать, что знает точно, я стану насиловать моих детей. Ее невозможно было успокоить. Потом дошло до того, что все друзья или подруги, какие у меня есть, якобы сексуально чего-то от меня хотели, вплоть до того, что у меня что-то было с кассиршей из супермаркета, потому что я так подозрительно улыбался, когда отдавал ей деньги, потом на очереди оказались соседи, то есть паранойе не было конца и края. Дошло до того, что уже на сносях она начала бросаться на пол с ребенком в животе и нападать на меня. У этих приступов даже была определенная частота: раз в шесть недель она нападала на меня, раз в шесть недель я ходил исцарапанный и покусанный.

Я надеялся, что ненасильственное сопротивление в такой ситуации успокоит ее. Я знал, что для этой паранойи нет никаких причин. Я не изменял ей. Я женился на ней по любви. И был целиком за нее и за ребенка. Я думал, это, может быть, связано с гормонами. Все образуется, ведь вначале этого не было. Но не образовалось. Все по-прежнему так же.

В октябре 2004 года она, прихватив ребенка, сбежала из нашей общей квартиры. 2 июля 2005 года, когда я должен был забрать моего сына, ее не оказалось на месте. Стоя на пороге неожиданно опустевшей квартиры, я был совершенно сокрушен, а потом в беспамятстве скитался по городу в поисках каких-нибудь следов, где она теперь может быть. Не знал, смогу ли я когда-нибудь снова увидеть моего ребенка, и как нам жить дальше, и как сохранить человеческий контакт и человеческое достоинство, которых не было, потому что она исчезла. Тогда я вернулся к себе домой с непомерной болью, и с тех пор меня мучают бесконечные кошмары и фантазии о насилии, то есть все очень плохо.

ПАУЛА. Я живу в общей квартире с моим сыном и подругой, у которой тоже есть ребенок. Мой партнер живет в Дрездене. Мы не хотели съезжаться. Мы не хотели раздражать друг друга повседневностью. Я безработная. Ищу место: что-нибудь между научной референткой и ассистенткой в области политики.

ЗИЛЬКЕ. Больше всего я боюсь этой материнской роли, которую мне будут навязывать извне, со стороны общества, и что меня больше не будут воспринимать как дееспособную женщину. Когда я вспоминаю мою собственную мать, которая всю свою жизнь делала и то и другое — в одиночку воспитывала меня и всегда работала. И в целом и то и другое делала хорошо, целеустремленно… Она так никогда и не добилась карьерных высот, потому что была я и потому что знала, что я важнее карьеры. Теперь я ощущаю это как жертву — и вместе с тем я наивно верю, что семья и карьера не исключают друг друга и что мне удастся совместить их.

КАРИН. Для меня даже речи не может быть о том, чтобы сочетать мою профессию с семьей. Я знала столько перегруженных женщин, снующих туда-сюда, чтобы после работы как можно скорее сменить сиделку. Для меня единственным вариантом было бы иметь детей, если муж по-настоящему заботлив. Если он берет на себя все 100 процентов заботы о ребенке, а я зарабатываю деньги — такой вариант я могу себе представить. Но только ни в коем случае не соединять одно с другим. Я, правда, рада безмерно, что мне приходится заботиться только о себе, потому что и это достаточно трудно.

У меня никогда не было чувства, что я так уж безумно люблю детей. Тем не менее я об этом уже задумываюсь, потому что всегда жить так, как сейчас, я бы не хотела. Тема условной, тренинговой семьи для меня нечто весьма существенное, на таких тренингах я представляю себе, что когда-то буду жить вместе с детьми. В неком проекте Большой жизни и Совместного существования, где были бы рамки, в которых можно было бы сообща растить детей.

ПАУЛА. Главный недостаток социальной политики в том, что она отмежевывается от многообразия возможностей партнерства, а ведь в реальности они существуют. В социальной политике есть лишь традиционная модель и модель матери-одиночки, все остальное полностью игнорируется.

МАЙЯ. Я работаю с полной занятостью и мой муж тоже. Я всегда работала с полной занятостью — даже когда носила Бруно. Для меня это нормально. У моих родителей было крестьянское хозяйство, и моя мать всегда работала весь день. Более того — со всеми детьми. Когда я была беременна Бруно, я без отрыва от работы проходила последипломную специализацию по управлению предприятием. Это обучение посещали преимущественно мужчины. Нас было сорок мужчин и четыре женщины. Женщины были в основном с высокими должностями и по профессиональным причинам бездетные. До меня в университете, пожалуй, и не видели никогда беременной женщины. Все исходили из того, что я брошу учебу или прерву ее на долгое время. Почему-то принято считать, что мужчины благодаря отцовству становятся толковее, чем они были. А женщины — наоборот, и это было мне обидно. Всегда были такие придирчивые вопросы, мол, ну и как ты себе это представляешь, и как ты собираешься с этим справляться, такие организационные вопросы, но их можно разрулить.

КАРИН. Я рассматриваю материнство как тотальное ослабление моей позиции. Я не вижу в этом преимуществ, хотя вообще-то ничего важнее и быть не может. Меня не удивляет, что раньше женщины почитались богинями, потому что давали жизнь. Ведь это должно казаться чудом тому, кто не знает биологических взаимосвязей. Но в наши дни такого не наблюдается.

ПАУЛА. Я очень счастлива с ребенком. В целом я чувствую себя очень хорошо. То есть в любом случае лучше, чем раньше.

ЗИЛЬКЕ. Мы оба — фрилансеры и до сих пор как-то выкручивались, да это и неважно, даже если когда-то что-то и не складывалось, у меня бы не было проблем, потому что я по полгода живу на пособие по безработице. Но вот с ребенком?.. То есть я просто боюсь, что эта форма жизни, основанная на том, что люди довольствуются не очень высоким стандартом, поскольку все еще находятся в фазе становления и могут сказать: мол, я на пути к тому, чтобы реализоваться позже. Когда-то придется объявить эту форму жизни законченной, потому что говоришь: о’кей, теперь я просто больше не могу себе это позволить, я должна теперь встать за кассу в супермаркете и зарабатывать деньги, потому что мой ребенок тоже хочет есть и ему требуется место в яслях.