Детская игра - Реджинальд Хилл

— Боишься, что я брошусь в город и пущу в ход свой шестизарядник?

— Я-то не боюсь. Но, может быть, ты этого опасаешься?

Паско в упор глядел на кофейную ложечку в правой руке Уилда. И сержант с изумлением осознал, что согнул ее пополам одним нажатием большого пальца.

— Я могу также останавливать часы, — сказал он. — С таким лицом, как у меня, это нетрудно.

На памяти Паско Уилд впервые упомянул о своем некрасивом лице. Необъяснимым образом это развязало Паско язык, и он в двух словах поведал сержанту о том, к чему привело расследование убийства.

Уилд, кажется, понемногу приходил в себя.

— Все еще ничего не известно о его отце. Я надеялся, что хотя бы после сообщений в газетах он даст о себе знать. Может, его следует ожидать на похоронах?

— На похоронах?

— Ну да. Клиффа собираются похоронить в нашем городе, бабушка дала согласие. Через пару дней…

«Как странно, — подумал Паско, в голове которого два дела об убийстве переплелись друг с другом. — На одних похоронах появляется пропавший без вести сын, чтобы оплакать умершую мать; на других может появиться пропавший без вести отец, чтобы оплакать умершего сына».

— Одна вещь не дает мне покоя, — сказал Уилд.

— Что именно?

— Почему Клифф назначил репортеру встречу в железнодорожном буфете?

— А почему бы и нет?

— Потому что, насколько я знаю, он никогда и близко у вокзала не был. Клифф приехал на автобусе. Именно там я впервые увидел его — в кафе на автостанции.

— В кафе у Чарли?

— Верно. Я мог бы понять, выбери он для встречи это место, но зачем тащиться на вокзал?..

— Вероятно, он подумал, что Волланс приедет из Лидса на поезде.

— И он приехал на поезде?

— Нет. В тот день я столкнулся с ним в Олд-Милл-Инне, у него была машина… Хорошо, а что, если кто-то еще приезжал или уезжал на поезде?

— Не знаю. Все может быть.

— Я проверю все поезда, прибывшие или отправившиеся из города примерно в то время, на которое он назначил встречу, — пообещал Паско. — Должен признаться, по-моему, это чистая случайность, но мы непременно выясним, если за этим что-то кроется.

— Выясните? Ну, может, и выясните, — согласился Уилд. — Хочешь еще кофе?

— Нет, спасибо. Должен идти. Нужно еще съездить за город, проверить кое-какие детали. К тому же для любого нормального человека одной дозы этого колдовского варева вполне достаточно, — не подумав, брякнул Паско.

— Ты прав. Можно сойти с ума, если сидеть взаперти и глотать кофе чашку за чашкой. Питер… — Голос Уилда дрожал, как скрипичная струна «соль», в нем слышались нотки отчаяния. — Питер, ты ведь выяснишь, что случилось? Я должен это знать, прежде чем смогу понять, что будет со мной…

«О дьявол!» — растерялся Паско.

— Я постараюсь, Уилди. Обещаю тебе — я постараюсь.

Спустя десять минут он мчался на предельной скорости по шоссе на юг, в направлении Ноттингема.

Потребовалось совсем немного времени, чтобы разузнать, что ребенок по имени Ричард Шерман находился в Ноттингемском приюте с 1947 по 1962 год. Вся прочая информация о мальчике была секретной. Не поверив в это, Питер попытался найти правильный подход для того, чтобы «сезам» открылся. Сообразив, что громогласные заявления о расследовании убийства здесь не подойдут, он попробовал тихую печальную мелодию человеколюбия — рассказал о погибшем мальчике и пропавшем отце, которого необходимо было известить о его горе.

Это сработало, но ничего необычайного Паско не обнаружил, кроме сведений о том, что Ричард Шерман был застенчивым, трудновоспитуемым ребенком, что мать посещала его редко и ее адресом приют не располагал и что отец его погиб на войне. Существовала копия свидетельства о рождении ребенка. Он родился 29 ноября 1944 года в Мейдстоне, графство Кент, отцом его был сержант королевских войск связи Ричард Алан Шерман.

Копание в армейских архивах похоже на раскопки в Долине фараонов — иногда вы натыкаетесь на сокровище, но очень часто гробница оказывается пустой. Например, Александр Ломас Хьюби, несмотря на нежелание матери признать его смерть, а может быть, и благодаря ему, оставил после себя минимум документов, включая медицинскую карту, такую поверхностную, что из нее трудно было узнать даже его пол, не говоря уж об особенностях его левой ягодицы. Зато сержант Шерман был описан детально:

«Родился в 1917 году в Ноттингеме. Глаза голубые, волосы светлые, кожа белая…» Он был обмерен и взвешен с точностью до дюйма и унции. Однако поистине интересными были сведения о том, что его вдова — по предположениям Паско, чернокожая — до сих пор получает армейскую пенсию за своего мужа. Пенсия эта пересылается в Авалонский дом престарелых в окрестностях Ноттингема.

На этой стадии поисков можно было ограничиться звонком в местную полицию, но что-то удержало Паско от этого логического шага. Вероятно, ему не давали покоя шутки Элли относительно его внутреннего цензора. Может быть, сыграло роль равнодушие Дэлзиела ко всем его изысканиям. Но, скорее всего, неутихающее чувство вины перед Уилдом заставляло его лично прослеживать даже самую тоненькую ниточку, ведущую к этому делу. К чертовой матери логику и всяческие правила!

Через полтора часа медсестра уже вела его по нарядным коридорам Авалонского приюта. На ней был нейлоновый халат, который в сумерках переливался, как белая парча.

— Сколько ей лет? — поинтересовался Паско.

— Семьдесят с хвостиком. Не так уж и много по сегодняшним меркам, но после шестидесяти жизнь — лотерея. Некоторые остаются молодыми до конца, а иные, кажется, сами торопятся стать старше. У меня сложилось впечатление, что миссис Шерман уже лет с двадцати поставила себе главной целью состариться, — сестра говорила скорее весело, чем с грустью. Будучи среднего возраста, она-то выглядела так, словно ее целью было оставаться молодой как можно дольше.

— Давно она в приюте? — спросил Паско.

— Около шести лет. Похоже, она очень настойчиво искала место, где за нее делали бы всю работу… Здравствуйте, дорогая! К вам в гости пришел вот этот джентльмен!

Миссис Шерман была худенькой беззубой старухой, закутанной в ворох нескладных одежд, поверх которых был накинут халат из шотландки. В руках у нее была палка с набалдашником, служившая опорой при ходьбе и помогавшая ей отстаивать свои права, сидя в кресле. Старуха с угрожающим видом вцепилась в палку, едва только инспектор присел рядом с ней на стул:

— Здравствуйте, миссис Шерман! — поздоровался Паско.

— Что вам нужно?

Это был хороший вопрос.

— Просто хочу поболтать с вами. — Он одарил ее улыбкой, которую Элли называла «улыбкой потерявшегося ребенка».

— Мне семьдесят пять! — провозгласила старуха и внезапно взмахнула своей палкой, словно целясь Питеру между ног.

Встревоженный, он отодвинул свой стул на полметра назад. А стоявшая позади миссис Шерман сестра прошептала ему: «Семьдесят три».

— И у меня все еще есть собственные зубы, — продолжала старая леди, обнажив свои голые десны. — Только я забыла, где их положила.

Очевидно, это была ее любимая шутка — она захохотала так громко, что раскаты смеха, напоминавшие завывание полынок, были слышны не только в оранжерее, где они сидели но и дальше, в саду. Казалось, звуки волынок несутся с высоких гор в узкие долины, сливаясь в странную мелодию.

Паско из вежливости тоже засмеялся, кроме того, это позволяло оттянуть весьма деликатный момент их беседы. Несколько минут он пристально изучал старую женщину. Было очевидно, что ее кожа, хоть и потемневшая от времени, могла быть кожей только белой женщины. Он не был специалистом по генетическим причудам смешанных браков между белыми и неграми. Но вспомнил старый невинный анекдот о китаянке, подарившей мужу европейского вида младенца и услышавшей в ответ: «Двое желтых не могут сделать одного белого».

Отец Клиффа Шермана, сын этой женщины, вне всякого сомнения, был чернокожим. Значит, сержант Шерман не был его отцом? Бедняга отдал свою жизнь за демократию, так и не узнав, что жена его подвизается на том же поприще. С другой стороны, эта женщина, вернувшись в Ноттингем, должна была столкнуться с изумленными взглядами и тяжелыми вздохами. Могло ли осуждение близких и предрассудки окружающих заставить ее отдать своего ребенка в приют? «Вне всякого сомнения!» — ответил сам себе Паско. В 1945 году Британия была наконец готова допустить, что слуга — такой же человек, как и его хозяин; но она еще находилась на расстоянии многих световых лет от признания того факта, что черный слуга — такой же человек, как и белый слуга.

— Миссис Шерман, надеюсь, вы не станете возражать, — мягко обратился к ней Питер, — я хотел бы поговорить с вами о вашем муже — сержанте Шермане.

— Что такое? — спросила та с внезапным подозрением. — Он умер.