Переворот - Джон Апдайк

Речь продолжалась слишком долго — не столько для толпы, которая, перестав скандировать «Эллелу», подпала под обаяние оратора сообразно нашей, в основном устной, культуре, сколько для американца, наивно нетерпеливого и с маленьким запасом внимания, а кроме того, жаждавшего самому произвести впечатление славного и сильного человека, не стремящегося «устраивать церемонии» и преисполненного сознания «честной игры»; теперь он взял микрофон у своего разговорившегося помощника и прогрохотал в него:

— Откройте ворота, мы не боимся этих добрых людей. Промышленность была хорошим другом этого оазиса, и, ей-богу, мы намерены и дальше быть им.

Ворота открыли, толпа со смехом протиснулась на территорию. Молодые ребята-техники поспешно переставили свое оборудование и отключили провода, а Эллелу в этой сумятице — осторожно, словно беря легкий предмет в розовую ладонь, цветок или стакан вина, налитого в честь события, — отобрал у них микрофон. Он стал всемогущим, будто у него появилось оружие; толпа остановилась, освободив для него в виде сцены небольшой участок голой земли. Сердце у него бешено колотилось, рука, державшая микрофон, казалась ему самому маленькой и сморщенной. В его мозгу ветром проносились разные мысли. Снова возникло воспоминание о Шебе — ее печальные глаза обманутой женщины искали встречи с его взглядом сквозь покров ткани и кораллы, — а с ним усталость от отсутствия рядом женщины и легкое сожаление о той, которая лаской избавила бы его от злости и уложила спать. И тут он заговорил, и дыхание, вырывавшееся из его горла в узкое пространство между губами и пористым концом микрофона, отдавалось грохочущим эхом в его ушах, которое, казалось, накрывало весь мир и подавляло всевозможную вредность, и сердце его успокоилось среди грохота собственного голоса.

— Граждане Куша! Вы были ужасно обмануты! Махинации Руля, дьявола пустыни, а также фокусы с мертвой головой Эдуму Четвертого в сочетании с вероломством живого Микаэлиса Эзаны привели к тому, что вы живете в этой чумной дыре, именуемой Эллелу! А Эллелу — это я! И я — свобода!

Он сбросил шахтерскую каску, чтобы показать свое лицо. Приветствовали его менее бурно, чем он ожидал. Сотрудник по связи с общественностью сделал было движение, чтобы отобрать у него микрофон, но тут же застыл и стоял с пустыми руками, проверяя свой маникюр и посвистывая сквозь зубы в попытке отвлечь внимание.

— Что такое свобода? — продолжал тем временем Эллелу. — Можете ли вы делать вид, что она существует, если вы в цепях, можете ли держать ее в каменных стенах, за стальными дверями, на пространстве, окруженном изгородью, по которой проходит ток?

— По изгородям пропущен ток, чтобы обезопасить нас от подростков и бродячих собак, — поспешил шепотом вставить сотрудник по связи с общественностью.

Эллелу пренебрег разъяснением и поспешил дать по громкоговорителю сам собой напрашивавшийся ответ:

— Нет. Эти страшные материальные вещи не приносят свободы, они приносят противоположное — рабство. А свобода — понятие духовное. Свобода — это покой в мозгу. Свобода — это пренебрежительное отношение к миру, который Аллах отбрасывает, как пар, как видение. В Коране говорится: «Горы, хоть они и твердые, исчезнут как облака». Коран спрашивает: «Слышали ли вы о Явлении, которое поразит Человечество?» Свобода — предшественник этого Явления, ее ослепительный свет — единственный верный свет, от которого растают наши цепи и превратятся в пар стены наших жалких жизней!

Сотрудник по связи с общественностью, стоявший рядом, буркнул:

— Загоняйте мяч в лузу. Мы можем дать вам еще пять минут.

Эллелу заговорил, и микрофон превратил его слова в облака, которые понеслись над покрытым рябью морем черных лиц.

— Вы видите рядом со мной купленного черного человека, одетого в костюм белого и наученного бойко излагать трюкачества белого человека. А слева от меня вы видите живого розового дьявола, с виду кроткого, как ягненок, впервые сосущий мать на окутанном утренним туманом пастбище, а на самом деле смертоносного, как яд, который скорпион приберегает для змеи. За моей спиной вы видите чудовищную пирамиду с мерзким запахом и мерзкой целью, паразитирующую на земле Куша и развращающую его народ. Как ваш президент, я велю вам, как ваш слуга, я прошу вас: уничтожьте эту вторгшуюся к нам грязь. Несколько хорошо нацеленных пуль сделают свое дело. Эта вспышка навсегда осветит ваши сердца и станет темой песни, которую вы сможете петь своим внукам!

— Он призывает к насилию! — произнес белый мужчина за спиной Эллелу.

— Он, наверно, шутит, — успокоил его сотрудник по связи с общественностью. И поднял три пальца так, чтобы Эллелу мог их видеть, показывая оратору, что по непонятным законам техники у него осталось всего три минуты.

— Находящийся за мной зверь, который пьет священную черную кровь нашей земли, выбрасывает дым и синее пламя и очищает побочные продукты нефти, так же смертен, как и любое другое существо, — объявил в микрофон Эллелу, — и я советую моим солдатам послать первые пули в яремную вену, а именно: в голый трубопровод, выводящий пары бензина из башни, где происходит деление, ниже шара конденсатора. — Он сам удивился, как это он сумел изложить. Это все равно как держать горячие уголья во рту — нужно только иметь слюну и веру.

Однако солдаты не стреляли. Они стояли в своей серой униформе среди пестрой толпы, наивные, озадаченные мальчишки из палаток пастухов и травяных хижин, и ждали появления кого-то, кто мог отдать им приказ.

Эллелу пытался стать этим кем-то с помощью всего лишь своего голоса и двух электрических минут, которые могли возвысить его над массами. А толпа, по-прежнему добродушно настроенная и, возможно, жаждущая потрогать сказочное электронное оборудование, на котором все еще стояло написанное осыпающимся золотом имя ныне распущенной, погубленной наркотиками рок-группы «Ле Фазз», или «Пушинка», придвинулась ближе, опасно близко. Пытаясь собраться с силами, чтобы говорить дальше, Эллелу почувствовал, как за его спиной сотрудник по связи с общественностью и белый инженер обмениваются наспех написанными планами чрезвычайных мер, «сценариями», а кроме того, в его носовых пазухах появился, перекрывая химическое промышленное зловоние, какой-то непонятный запах. У этого запаха была пронизывающая сладость, напоминавшая о шерстяных вещах, и опавшей листве, и розовых щеках людей кавказской расы, и — да, безусловно, — о свежих, покрытых глазурью пончиках в закусочной вне студенческого городка, которыми кормили студентов, искавших прибежища от минусового холода висконсинского утра между занятиями. Пончики лежали на вощеной бумаге, еще теплые, только что вынутые из печи, тесто в них было такое пушистое, что прямо таяло во рту, оставляя сладкий вкус и чешуйки глазури на губах, — как этот запах, предвестник вкуса, мог появиться здесь и так живо напомнить все Эллелу в промежутке между его ораторствованиями, что рот его наполнился слюной? Никакой тележки с едой для рабочих не было видно, однако запах не исчезал из его носа. А в ушах стоял скрип карандашей врагов. Эти отвлекающие факторы поколебали хрупкую чашу с перегонкой его обращения к народу, с концентратом его космического возмущения и, пожалуй, помешали ему произнести эту свою последнюю публичную речь так хорошо, как следовало. Низким голосом, деловым тоном он вновь заговорил о производимых из нефти продуктах.

— Вы можете спросить, что капиталист-неверный делает из бесценной черной крови Куша. Он получает из нее, конечно, горючее, которое позволяет ему и его разжиревшей, сварливой семейке, до того перебравшей сахара и крахмала, что все лица в прыщах, раскатывать без надобности на машинах и посещать друзей, которые им вовсе не рады. Вместо того чтобы жить и работать, как мы, в одной деревне с близкими, американцы разбрасывают родных по всей стране, которую они похоронили под гудроном и камнем. Они потребляют также нашу кровь на своих заводах и в небоскребах, где свет горит всю ночь и стоит жара, как в полдень в низине Хулюль! Народ мой, в моих странствиях, которые я совершал только из любви к вам, чтобы лучше нести ваше бремя, я был в этой стране дьяволов и могу вам сообщить, что они делают из вашей священной крови скользкие зеленые мешки, в которые складывают свои отбросы и даже листья, падающие с деревьев! Они делают из нефти игрушки, которые ломают их дети, и бигуди для завивки волос, в которых, как по глупости считают их толстые жены, они будут красивее выглядеть, когда отправятся в супермаркеты покупать еду, упакованную в прозрачную бумагу, сделанную из нефти и выращенную с помощью удобрений, полученных на основе вашей крови! Из вашей крови они делают дезодоранты, чтобы скрыть данные Богом запахи тела, и воск для спичек, с помощью которых они раскуривают свои смертоносные сигареты, а также воск для чистки обуви, тогда как народ Куша ходит по обжигающему песку босиком!