Дуэт - Лидия Шевякова

— Что, боишься меня? — нехорошо засмеялся Николай, — Добре! Правильно делаешь! Хоть на это мозги есть. Не знаю, как ты с фирмой справлялась. Тебе надо Богу молиться, что я попался.

— Пошел отсюда, свинья! — прошипела еле слышно Анна.

Но Коля услышал и ответил жене затрещиной. Потом еще одной. Потом схватил ее за волосы, крутанул их у затылка, чтобы не вырвалась, и поволок жену, как котенка за шкирку, в спальню. К счастью, в это время зазвонил телефон, в детской заплакал разбуженный Васечка, хлопнула дверь маминой комнаты, и Николай ослабил хватку.

— Радуйся, что сына кормишь, — просипел он.

Анна вывернулась и бросилась бежать вон из спальни: «Только бы мама ничего не заметила. Стыдно. Как стыдно».

Страх забирает силу. Она забилась в ванну. Включила воду. Кровь бешено билась в висках. Казалось, голова сейчас лопнет, как перезревший арбуз. Анна дождалась, пока все угомонились, взяла на кухне топорик для отбивания мяса, вошла в спальню. Сейчас она сможет отомстить. Убить его, оттащить труп в машину и выкинуть в реку, как показывают во всех фильмах. Двух людей она прикончит в своей жизни или трех, какая теперь разница? Мама ее покроет, но как быть с Васечкой? А если менты раскопают? А если гаишник остановит? «Куда это вы крадетесь, мадам?» Кому она отомстит? Себе, проведя двадцать лет в тюрьме? Она серьезно обдумывала последствия, уже прекрасно понимая, что никогда ничего подобного не сделает. Это было просто ритуальное устрашение спящего противника. Вот бы мы им дали, если б они нас догнали!

Нет, это не выход, и потом, убить человека самой — это не так-то просто. В тот раз убивала не она, а револьвер. Это револьвер щелкал пулями, как зубами, и плевался огненной слюной. Она только держала его, да нет, даже не держала, а пыталась удержать его, бешеного, пляшущего у нее в руках.

Она присела на кровать, погладила тупую, тяжелую поверхность топора и подумала: «Зачем я тогда обратилась за помощью? Сейчас была бы бедная, но свободная и не битая. И ребята были бы живы».

Страх, смятение, ярость и отчаяние — вот что ощущала теперь Анна вместо привычного омерзения от жизни. Синяки, конечно, зажили. Мама промолчала. И все осталось на своих местах. Только молоко пропало. Но может, это и к лучшему, Анна очень тяготилась этими нудными и болезненными кормлениями.

Когда среднему человеку ставят нерядовую задачу — он теряется, начинает метаться и тосковать, чувствуя свое бессилие, но когда неординарного человека заставляют делать стандартные вещи, он тоже пасует и быстро обессиливает. У Анны было хорошо поставленное дыхание, но на заурядную, дюжинную семейную жизнь его не хватало.

У кого спросить совета? Мама? Папа? Бесполезно. Подруги? У нее нет подруг. Милиция? «Когда убьет, приходите!» Они небось сами колотят своих жен. Милые бранятся, только тешатся. «Да мне самой часто встречаются тетки, которым так и хочется врезать», — думала Анна. Психолог?

Где-то она читала о кризисном центре для женщин. Ага, в «Домовом». Анна полистала страницы… да они тезки! Центр тоже назывался «АННА». Позвонить?

— Это кризисный центр для женщин, — спокойно и доброжелательно отозвались на том конце провода.

— Меня бьет муж, — услышала Анна свой голос, будто со стороны.

— Вы давно замужем?

— Второй год.

— А когда это началось?

— Несколько дней назад.

— Вы живете одни, вас некому защитить?

— Нет, с мамой, но я не хочу ее в это впутывать. — О сыне как о реальном члене семьи Анна все время забывала.

— Вам надо быть осторожной, практика показывает, что насилие, однажды совершенное, потом всегда повторяется. Вам есть куда уйти?

— Куда? Из собственного дома?

— Хорошо бы найти себе место, где можно отсидеться в безопасности с запасом продуктов и денег на случай, если вдруг вашей жизни будет угрожать опасность. Вам нужно время, чтобы оглядеться…

— Извините, мне в дверь звонят. — Анна в ужасе бросила трубку. На лестнице хлопнула дверь лифта. Она испугалась, покрылась испариной. Вдруг это вернулся Николай? Нет, все тихо. Но волоски на всем теле продолжали вибрировать от страха.

Тридцать три года. И все уже позади. И любовь, и слава, и деньги. Разве может быть жизнь позади в тридцать три года?

И почему матери твердят своим дочерям, что главное — встретить хорошего человека и выйти замуж? Почему не говорят, что мир — это жуткое местечко, где надо твердо держаться на ногах и уметь постоять за себя? И если тебе попадется мало-мальски нормальный парень, считай, повезло, а так — ты, как в тылу врага, должна рассчитывать только на себя. Молодая женщина должна знать с самого начала, что ей все придется делать самой, а мужчина — это просто приз. Попался хороший — крупно повезло, родители ее понимают, свои или мужнины, — редкая удача, дети выросли душевно близкими людьми — огромное счастье, за которым лежит ежедневный и не всегда оправданный труд. Но все это — сверх программы. На это нельзя закладываться.

Почему молчат отцы и братья понятно. Кто будет говорить невыгодные для себя вещи? Но почему так подло обманывают матери? Может быть, боятся, что если они скажут правду, то их дочери не захотят выходить замуж и рожать детей, и они останутся без внуков? Или это эффект заложника, когда тот оправдывает взявшего его в плен террориста?

Анна отказывалась думать, что муж врезал ей не по пьяни и не из-за того, что был злодейский садист, а просто от обиды, что пользуется деньгами жены, но главное — от боли за обман. Она обманула его. Ее «секретик» оказался пустышкой, простой стекляшкой, — светловолосая ундина не любила своего рыцаря, и это чувствовалось в каждом ее пренебрежительном жесте, снисходительном взгляде. А он был классный парень, его надо было любить, и тогда он мог бы свернуть горы.

Утром Анна отправилась забирать деньги у квартиранта. Первое время она предупреждала его о своем визите звонком, и Гагик Владимирович оставлял требуемую дань на кухне под прессом массивной хрустальной вазы. Но однажды она случайно увидела его по телевизору. Он давал интервью и говорил так спокойно, уверенно и, главное, умно, что Анна удивилась. Позвонила ему поздравить, они немного поболтали ни о чем, и с того дня она старалась забирать деньги, когда Гагик бывал дома. Анна начала советоваться с ним по разным денежным и жизненным вопросам. И везде она оказывалась на мелководье, а он — в сумрачной глубине сути событий и процессов. Анна не знала, женат ли ее квартирант, но в доме не было никаких видимых следов женщины, кроме домоправительницы — клонированной каким-то отечественным умельцем фрекен Бок. Пока Анна рожала и хандрила, у нее развилась частичная амнезия. Многие куски ее жизни словно вывалились за борт бытия, и несколько месяцев подряд за рентой к Гагику наведывалась Анна Павловна. Но Гагик не хотел вываливаться за борт, он крепко зацепился за швартовые и повис, всегда передавая младшей Анне приветы и справляясь о ее здоровье. А с рождением сына он поздравил ее огромным прекрасно подобранным букетом из цветов всех возможных фиолетовых оттенков. Гагик помнил, что она как-то обмолвилась, что любит этот цвет.