Неделя на Манхэттене - Мария Ивановна Арбатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И «произошло чудо» – пиар-кампания с проповедниками привела не к импичменту в связи с полной непригодностью госбезопасности, а к росту рейтинга президента до рекордной отметки. 11 сентября обошлось Бушу меньшей кровью, чем Клинтону оральный секс с Моникой Левински. После орального секса пострадали только синее платье и самооценка Хиллари Клинтон, но при этом комиссия по 9/11 получила финансирование в размере 15 000 000 долларов, а на расследование сюжета Клинтона с Моникой – 60 000 000 долларов.
После Хиросимы-Нагасаки президент Гарри Трумэн поблагодарил бога за создание ядерной бомбы в США: «Бог правильно направляет нас, и мы используем бомбу именно так, как он хотел…» Роберт Оппенгеймер заметил на это, что он и его коллеги ощущают «кровь на своих руках». А Трумэн успокоил: «Ничего, это легко смывается водой!»
И за последние 70 лет в оценке бомбежки мирных городов ничего не изменилось – на просмотре документального фильма о Хиросиме и Нагасаки Обама жевал жвачку и при виде «Малыша» и «Толстяка», летящих на города, захлопал в ладоши.
Американцы пишут сперва месяц, а потом число. И цифры «9.11», будучи телефоном службы спасения, горели в момент теракта на миллиардах электронных календарей планеты и рвались из миллионов ньюйоркских мобильных адским флешмобом под мефистофельский хохот автора мизансцены.
И только авторитетные нумерологи смогут понять, что означала геометрическая прогрессия этих цифр в воздухе Манхэттена, тяжёлом от дыма и пыли, состоящей из башен, перемолотых вместе с людьми…
Так же как то, почему именно на десятилетие теракта в Нью-Йорке – 11 сентября 2011 года была снесена уникальная Московская соборная мечеть, построенная в 1904 году на средства татарского мецената Салиха Ерзина? Или почему подъёмный кран, принадлежащий семье Усамы бен Ладена, рухнул в Мекке на мечеть Аль-Харам аккуратно 11 сентября 2015 года, убив 107 и ранив 238 паломников?
Большинство американцев были против Башни Свободы и поддержало проект, напоминающий разрушенные башни-близнецы; а Дональд Трамп и вовсе назвал Башню Свободы куском дерьма, возникновение которого символизирует победу террористов. Но интересы девелоперов победили, хотя ледяное сияние торгово-офисной Башни Свободы меньше всего напоминает о скорби.
А его втыкание в гирлянду «свободы» – напротив Острова Свободы со статуей Свободы – выглядит обесцениванием памяти жертв. Да и слово «свобода» уместно на памятнике погибшим за свободу, а не случайным жертвам терактов. Сколько ни говори «халва», во рту не станет сладко; но американцы используют слово «свобода» так же дежурно, как «я тебя люблю».
В наполнении американского слова «свобода» участвовали три источника – индейский, африканский и европейский. Есть анекдот, что сказки белых американцев начинаются со слов: «Давным-давно в далёком королевстве…», а сказки чёрных начинаются: «Эй, маленький черномазый ублюдок, ты никогда не поверишь в дерьмо, которое я тебе сейчас расскажу…»
Сказки индейцев без всякого анекдота начинаются словами: «Вначале ничего, кроме воды, не было. Только широкое-широкое море…» Или: «В далёкие времена многие лесные звери охотились на людей…» Их герои – отважные охотники, бесстрашные воины, авторитетные вожди и их мудрые жены ощущают себя частью земли.
Они извиняются перед убитыми животными, беседуют с птицами, договариваются с дождём, дружат с луной и солнцем. Краснокожая свобода подразумевает ответственность за окружающий мир – индейцы говорят: «Люби землю. Она не унаследована тобой у твоих родителей, она одолжена тобой у твоих детей».
Индейцы жили в вигвамах, покрытых летом берёстой, а зимой шкурами, в хоганах – полуземлянках с глинобитной кровлей и входным коридором, в многоэтажных домах из саманного кирпича, в свайных хижинах, в длинных домах, крытых корой вяза и поделенных на 20 семей, и защищали селения деревянным частоколом.
Они научили человечество возделывать картофель, кукурузу, помидоры, подсолнечник, маниоку, какао, табак, перец, фасоль, арахис, агаву, кабачки, бобовые и даже хлопчатник. Хлопчатник был и в Индии, но индейские сорта оказались популярней индийских. И непонятно, что бы на планете носили и ели, не будь индейцев?
Индейцы помогли первым колонистам выжить – показали, как удобрять кукурузные поля рыбой, собирать кленовый сок; обертывать водорослями еду для запекания и делать ещё кучу вещей, неведомых европейцам. Они не знали колеса и лошадей, не умели обрабатывать металлы, но жили в совершенно гармоничном мире.
Однако, влившись в американский фольклор, устное народное творчество индейцев размылось и обесценилось вместе с его «свободой-ответственностью». Точно так же как размылись песни, сказки и предания чёрных, в которых герои-рабы боролись с голодом, унижением, непосильным трудом и подлостью хозяев. И чернокожая свобода, в отличие от краснокожей, означала бегство, восстание и возвращение в земли предков, на просторы чёрного Эдема.
А колонистский фольклор понимал белую свободу исключительно как подавление краснокожей и чернокожей. Его населяли отважные пионеры, удачливые пираты, точные стрелки, везучие кладоискатели, преследующие их стаи мстительных привидений и толпы оживших мертвецов. И вся эта некрофильская «сверхъестественность» подчёркивала неадаптированность к чужой земле, потому что «сыра земля» никакая американцам не мать.
Наша «свобода» вообще про другое, мы иначе обращаемся с подобными символами. Георгий Гачев писал: «Тут капитальная разница – языка гонийного, естественного, природного, синтетического (каков русский и другие на материке Европы, в Индии) и аналитического, ургийного, инструментального, каков английский. Итак, разница: слово-организм и слово-механизм. В русском – субстанциально-экзистенциальное отношение, переживание слова, а тут – инструментальное, функциональное».
И только помня, чем «слово-механизм» отличается от «слова-организма», можно понять, что бизнес-проект, названный Башней Свободы не символ, а бренд.
И простегивание туристической зоны островомСвободыстатуейСвободыБашнейСвободы всего лишь брендирование для продажи подтянутого под этот бренд продукта. Не зря Норберт Винер называл американцев «роботами свободы».
В ходе опроса 2012 года две трети россиян ответили, что жизнь без свободы не имеет для них смысла, и только треть предпочла материальное благополучие свободе. Кроме того, опрос показал, что «российская свобода» складывается из чувства справедливости, приоритета социальных гарантий, равенства всех перед законом и «волюшки-воли», понимаемой как возможность быть хозяином самому себе. Свежее исследование ВЦИОМ обнаружило, что в 2016 году свободными назвал себя 71 % опрошенных респондентов, несвободными – 26 %; а в 1991 году при подобном опросе свободными назвали себя только 40 %, а несвободными – 47 %.
Слово «свобода» досталось нам от санскритского «svapati», состоящего из «svo» – «свой» и «poti» – господин; отсюда и наш «сам себе хозяин», купающийся в «волюшке-воле». Ведь в западном понимании «свобода» – это всё-таки территория внутри перегородок социального договора, отсек, ячейка, долька, футляр…
Анархист Бакунин уверял, что свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого, имея в виду европейскую тесноту
