Кинбурн - Александр Кондратьевич Глушко

— Он думал, наверное, что здесь бальный зал, — налегая грудью на тяжелую ручку весла, улыбнулся Петро.

— Это ты точно подметил, — сказал Иван, — бы-ы-стро сбежал вниз, только серебряные пряжечки посверкивали на туфлях. А увидел нас и застыл почему-то как вкопанный.

— А ты хотел, чтобы он в танец пошел? — шутя спросил Бонренко, хотя у самого уже ломило спину от непрерывного нагибания, горячий пот щекотал виски.

— Хотел, а как же, — сверкнул глазами Иван, крепче обхватывая пальцами скобу весла, — но разве ему до танцев было? Стоял ни живой ни мертвый. Чем мы его напугали?

Петро и сам удивился, увидев, как остановился в нерешительности у трапа французский пан, занимавший наверху роскошные каюты. Постоял с растерянным видом и быстро полез назад. Шкипер едва успевал за ним. «Значит, что-то закрутило в носу», — думал, поглядывая сквозь отверстия для весел — порты — на зеленые луга, раскинувшиеся до самого горизонта вдоль левого берега.

На молодой траве между перелесками паслись большие стада скота, седыми облачками передвигались отары овец. На широкой песчаной косе сбился у берега табун разномастных коней. Поодаль виднелся всадник-табунщик, пригнавший их на водопой. Кони вытягивали гривастые шеи, прядали ушами, настороженно прислушиваясь к шуму взбудораженной веслами реки. С их влажных губ, посверкивая, капала вода. Время от времени с косы долетало тонкое, протяжное ржание, и Петро чувствовал, как в груди от этого вздрагивает, начинает тревожно звучать какая-то щемящая струна. Будто кто-то звал его туда, на берег, молил о помощи, а он не мог оставить весла и откликнуться на этот зов.

— Что за наваждение? — снова заговорил Иван. — Ни села, ни хутора, а от множества людей и скота в глазах рябит.

— А ты разве забыл о нашем разговоре с лирником? — спросил Бондаренко, потому что уже начал догадываться, откуда на прибрежных лугах взялись гурты скота и толпы людей.

— Почему же, помню, — ответил Иван, посматривая сквозь весельный порт наружу. — Одного не возьму в толк, браток: людям куда деваться? — И, нахмурив выпяченный лоб, закончил: — Неужели вот так в степи и ночевать?

Но что мог ему ответить Петро? Он и сам не видел ни одного строения на залитых еще кое-где водою лугах. А уже день клонился к вечеру, и от одиноких деревьев на берегу стелились длинные тени. Оттуда на разгоряченные тела гребцов повеяло освежающей прохладой. Но Бондаренко знал из опыта собственных странствований, как в это время года холод еще пронизывает до костей ночью под открытым небом: А спрятаться бедным людям некуда, их хаты остались в десятках, а может, и сотнях верст отсюда.

Поздним вечером флотилия бросила якорь в удобном изгибе правого холмистого берега. На кручах запылали костры, на воде заиграли кроваво-красные отблески. На расцвеченной пестрыми флагами галере «Десна» зазвучала бодрая музыка. Втягивая весло внутрь, Петро видел, как от их судна отчалила небольшая лодка с французом, заглядывавшим днем на гребную палубу, и высоким горбоносым господином в зеленом сюртуке с золотыми пуговицами. От других галер тоже отплывали лодки с придворными, военными, иностранцами, направляясь к озаренной огнями «Десне».

— К царице на гулянье сбегаются, — над самым ухом прошептал Иван, — слышишь, как музыканты стараются, даже эхо по Днепру идет. — Он сплюнул за борт: — Проклятое весло! Гребешь руками, а валит с ног.

Петро тоже слушал музыку, отдаленные голоса, а в голове от усталости будто шмели гудели.

На рассвете (казалось, только прикоснулся щекой к старому тряпью) их растолкали. Флотилия снималась с якоря. Громоздкие суда одно за другим выплывали на середину реки, но и на быстрине двигались медленно. Что-то случилось с погодой в течение ночи. Петро почувствовал, как ноет тело и тяжелеет весло в руках. Иваново лицо тоже оросил пот. Не хватало воздуха. На гребной палубе стояла гнетущая тишина, слышно было лишь, как поскрипывают весла в дубовых кочетах[78] и тяжело дышат люди.

Не прошли и трех-четырех миль, как потерял сознание парнишка лет восемнадцати, орудовавший веслом на второй банке вдвоем с мрачным на вид, молчаливым человеком. Бондаренко заметил, как упала на рукоять весла коротко остриженная голова гребца и он начал сползать на просмоленные доски палубы. Его сосед не растерялся. Мигом подхватил ослабевшего и, слегка поддерживая его, энергичным движением жилистой руки втянул весло. Уложив своего юного напарника головой. к отверстию-порту, смочил его бледные щеки и лоб из жестяной фляжки, которую носил на широком поясе, и парнишка открыл глаза.

— Отошел? Ну и хорошо, — впервые заговорил молчун. — А теперь давай поднимемся наверх, — помог он привстать ослабевшему юноше, — там легче будет дышать.

Поддерживая его за локоть, подвел к трапу и уже ступил было на первую ступеньку, как часовой наверху угрожающе предостерег, чтобы дальше не поднимался, и с грохотом закрыл люк у него над головой. Хмурое лицо старшего гребца побагровело.

— А ну выпусти нас из этой душегубки! — крикнул он возмущенно, трахнув тяжелым кулаком в крышку. — Хлопец потерял сознание, слышишь?! Ему дурно. Выпусти немедленно! — И снова намеревался ударить кулаком, но его остановил седовласый боцман, поднявший исклеванное оспой лицо с сабельным рубцом от виска до подбородка.

— Оставь, голубчик, не горячись, — сказал он. — Ему, — повел глазами в сторону все еще бледного юноши, — и здесь полегчает — молодой. А тебе, голубчик, бока намнут, еще и в кутузку посадят на полсухаря в день. Разве не знаешь? — покачал головой и, подождав, пока гребец немного остынет в своем гневе, как всегда рассудительно объяснил: — Там, наверху, французский граф и еще какой-то чужой пан в каютах помещаются. А кто же будет показывать им, голубчик, нашу беду?..

Не успел он закончить, как судно резко качнуло. Раз и еще раз. Молодой гребец еле удержался на ногах, обхватил обеими руками круглый стояк у трапа. Сквозь порты на гребную палубу с шумом и холодными брызгами ворвались тугие струи ветра. Бондаренко хотел выглянуть наружу, посмотреть, что там случилось, но новый шквал сотряс галеру, разворачивая ее поперек течения. Стервенеющий ветер налетал с такой силой, что судно едва не зачерпывало бортами воду. Гривастые волны бесконечными табунами диких коней неслись по широкому Днепру, и Петро видел сквозь отверстие, как взлетает и проваливается куда-то в бездну высокая корма передней галеры.

Внезапная буря словно бы оглушила на