Преемник - Марина Дяченко

– Ты задумал… правильно, Фар. Не все… Но Каара достоин, да?

– Да! – выкрикнул Луар, повернулся и кинулся бежать.

В тот вечер он долго стоял перед зеркалом, с двух сторон освещая свое лицо двумя длинными свечами.

Он хотел увидеть в нем то, что увидел старик. Он хотел знать, как выглядит Фагирра.

Старая нянька, чьим заботам вверена была маленькая Алана, много дней подряд не находила себе места.

Загородный дом Соллей, большой и удобный, пустовал без слуг; из обитателей в нем остались только сама госпожа Тория да девочка с нянькой. Хозяйство приходило в упадок; нянька сбивалась с ног, стараясь всюду поспеть, готовила и убирала, кормила лошадей, чистила стойла – и одновременно пыталась приглядеть за воспитанницей, которая с каждым днем все больше отбивалась от рук.

Уютный мирок Аланы развалился окончательно. Она потеряла отца и брата, а теперь потеряла еще и дом – потому что привычный быт ее ухоженного детства отличался от нынешнего, как морской берег от малярийного болота. Она сделалась мрачной и капризной, угрюмой, как звереныш, и все чаще отвечала на нянькины заботы откровенной грубостью – добрая женщина не решалась ее наказать, потому что в последние дни Алана потеряла и мать тоже.

Госпожа Тория Солль заперлась в своей комнате и не желала никого видеть. Нянька часами простаивала под дверью, умоляя госпожу съесть хоть яблоко, хоть ломтик мяса, – само упоминание о пище вызывало у Тории отвращение. Она не объявляла голодовки – она просто не могла есть, только жадно пила приносимую нянькой воду. Увидев ее сквозь дверную щель, старая женщина долго потом маялась и плакала – Тория постарела лет на двадцать, коже ее плотно облегала кости, и на исхудавшем, белом до синевы лице лихорадочно блестели воспаленные, нездоровые глаза.

Однажды – это случилось вечером, когда нянька на кухне кормила Алану остывающей кашей – госпожа спустилась к ним. Неверным шагом пройдя мимо обмершей женщины, она молча подхватила Алану на руки и судорожно прижала к себе – так, что глаза девочки расширились от боли. Тория трясла ее и тискала, истерично целуя, путаясь пальцами в растрепанных волосах, постанывая и приговаривая чуть слышно: «Малыш… Мальчик мой… Маленький… Сынок…» Потом до Аланы дошел весь ужас происходящего, и, забившись от страха, она закричала во все гордо, заплакала так, что слезинки разлетелись веером; будто протрезвев от этого крика, Тория безвольно опустила руки, позволяя девочке выскользнуть на пол, повернулась и ушла, не говоря ни слова.

Всю ночь старая женщина и маленькая, дрожащая Алана скулили и плакали, тесно прижавшись друг к другу.

Глава пятая

Утро он провел в одиночестве, как, впрочем, и предыдущий вечер, и утро перед тем. Попойки в доме Соллей постепенно сошли на нет; для жителей Каваррена не осталось тайной его странное нежелание исполнить свой воинский долг – явиться на зов и возглавить гарнизон в борьбе с разбойниками, о которых уже и в Каваррене говорили, что они необычайно жестоки и наглы. Город, как и прежде, жил слухами – но и слухи не вечны, кто-то уже потерял интерес, кто-то пожал плечами, а кто-то и прямо объявил Эгерта Солля изменщиком и трусом…

Он усмехнулся. Горожане могли предположить, что их, горожан, мнение мало заботит Солля – но у них не хватило бы воображения понять, в какой колоссальной степени ему наплевать на все их пересуды. Он сидел у окна и равнодушно смотрел, как пузырятся под дождем лужи, как бродят по двору псы и время от времени гремят по мостовой кареты с кичливыми гербами.

В дверь нерешительно стукнули; горестный лакей просунул в щель свой круглый, пуговкой, нос:

– Господин… Там… Спрашивают…

Эгерт вяло отмахнулся. Посетители не интересовали его.

Лакей ушел – однако через минуту вернулся снова, несколько возбужденный:

– Господин… Она говорит… что это важно… Что она…

– Кто – она? – Эгерт удивился. Визит к нему дамы в самом деле был диковинкой.

Лакей помялся. Тихонько вздохнул:

– Девчонка, мой господин. Такая… девчонка, одним словом.

Эгерт подумал, разглядывая дождь. Погода казалась мало подходящей для визитов, и он рассудил, что, возможно, таинственная посетительница и впрямь слишком хочет его видеть.

– Проси, – бросил он лакею. Тот снова замялся:

– Так она… Мокрая, господин мой, грязная, ковер замарает…

– И ты не в состоянии избавить меня от визитов замарашек? – спросил Эгерт холодно. Лакей засуетился:

– Так… гнать, что ли?..

Эгерт со вздохом поднялся.

Девушка ждала у дверей; она действительно походила на искупавшегося в тине ежа, черные волосы слиплись и висели сосульками, под подошвами прохудившихся башмаков натекла уже целая лужа, и потому Эгерт узнал ее не сразу, а только тогда, когда она шагнула ему навстречу и хрипловато, простужено пробормотала:

– Господин Солль… Я приехала, чтобы… Луар.

Этого имени она могла бы и не произносить. Он и без того прекрасно помнил осенний праздник с бродячим театром, искрометную комедиантку, вызывающую всеобщий смех, и своего сына в сером плаще служителя Лаш. Девушка по имени Танталь была связана в его памяти с шоком, ужасом и болью открытия – а потому он и сейчас поморщился, как от боли:

– Что – Луар?

Она захлопала ресницами, то и дело судорожно сглатывая. Кажется, его равнодушие и неприязнь оказались для нее неожиданным ударом – и сейчас она изо всех сил искала слова, чтобы задобрить его:

– Луар… Я хочу поговорить с вами. Господин Солль, я виновата, но так вышло, что я все знаю…

За плечом у Солля навострил уши любопытный лакей. Солль подавил в себе малодушное желание отослать его.

– Что – все? – спросил он нарочито громко, чтобы доказать и себе и лакею, насколько безразличны ему все на свете тайны. Впрочем, в глубине души он был уверен, что девчонке известно что-то совсем другое, мелкое, незначительное.

Она перевела дыхание. Покосилась на лакея; попросила тихо и жалобно:

– Наклонитесь… Я скажу…

Пожав плечами, он наклонил голову – и тогда, приблизив свои синие от холода губы к его уху, она прошептала чуть слышно:

– У него медальон… Он ходил на могилу… Но он не виноват. Он был в Башне Лаш… Он станет, как Фагирра. Нельзя… Почему вы его бросили?!

Лакей ничего не расслышал и обижено засопел. Эгерт стоял, забыв выпрямиться, и поэтому воспаленные глаза девчонки оказались совсем рядом с его глазами. Умоляющие, мокрые, испуганные собственной дерзостью глаза:

– Господин Солль… Я, конечно, не имею права… Но больше ведь некому вам это сказать… Простите…

Он с трудом разогнул сразу занемевшую спину. Тяжело направился к себе; у подножия лестницы оглянулся: