Пле(мя)нница - Ая Сашина

— Ты про нас? — опускаю глаза вниз и топаю ногой по знаку, нарисованному на асфальте. Мы с Субботиным стоим посреди велосипедной дорожки. Пешеходная дорожка находится правее.

— Бывает, — констатирует он, признавая свою неправоту.

Мы смещаемся вправо и продолжаем неспешно идти вперед.

— Расскажи, что Тома говорила, — просит Субботин. — Она не обидела тебя?

Хорошее настроение тут же покидает меня. Нам предстоит серьезный разговор. От него никуда не деться. Хотя можно было бы сегодня вообще не заводить тему о том, как Егор появился в семье своих родителей, но я не хочу оттягивать этот момент на потом.

— Не обидела, — не буду говорить о том, что несколько разочаровалась в маме. Надеюсь, это скоро забудется, и я смогу простить её. И, надеюсь, она меня тоже простит.

— Она до сих пор настаивает на том, чтобы ты выбрала кого-то из нас двоих?

Собираюсь с духом. Настраиваю себя мысленно на то, что всё будет хорошо.

— Нет. Обстоятельства изменились, — слова застревают в горле. Но я заставляю себя говорить. Чем раньше мы откроем этот ларец с тайнами, тем скорее сможем преодолеть этот трудный путь и, надеюсь, стать счастливыми и свободными в своих желаниях и действиях.

— Какие обстоятельства? — брови Егора сдвигаются к переносице.

Мои шаги замедляются. Сердце же, наоборот, бьется в груди всё быстрее.

— Алин? — Егор останавливается, берет меня за руки. Большими пальцами обеих рук поглаживает мои ладони с внутренней стороны. — Расскажи, не бойся.

Не бойся? Знал бы Субботин, что бояться нужно ему самому. Хотя нужно ли бояться правды? Бояться нужно, скорее, лжи. Но как быть, если ты жил во лжи всю жизнь? Легко ли будет теперь принять правду и смириться с нею? Я очень переживаю за Егора.

— Егор, ты думал когда-нибудь о том, что было бы, если бы мы не оказались родственниками?

— Я об этом часто мечтаю, — признается он, криво улыбаясь. — Жаль, не все мечты сбываются.

Я глубоко дышу. Один… Два… Три!

— Не все. Но эта твоя мечта сбылась! — словно падаю с обрыва и лечу вниз.

Егор всё ещё не понимает серьезности ситуации. Всё еще улыбается. Лучики мелких морщинок всё еще разбегаются вокруг его глаз.

— Если бы… Я бы многое за это отдал.

— Егор, послушай, — теперь уже я глажу его ладони своими пальцами. — Я серьезно говорю. Мы с тобой не родственники.

Потихоньку его улыбка превращается в гримасу. Тоска сжимает мою грудь. Никогда в жизни не хотела бы причинить боль любимому человеку, но судьба, видимо, предопределила иначе.

— Это невозможно, — уверенно говорит он. — С чего ты вдруг такое взяла?

— Мама сказала.

— Что именно? — Егор застыл. Лишь его глаза полыхают нетерпеливым огнем.

— Прости меня… — мне, честно, сейчас физически больно. Но я не имею права молчать. — Мама сказала, что ты… Ты… Тебя усыновили.

— Что? — реакция моментальная. Егор не верит тому, что я сказала. — Бред какой-то.

— Я не знаю, — начинаю паниковать. — Она так сказала. Я верю ей.

Дождь начинает усиливаться. Капли падают с неба гораздо чаще. Погода словно подыгрывает Субботину — портится в унисон с его настроением.

— Что именно она сказала? — Егор осторожно выдергивает ладони из моих рук, лезет в карман куртки за сигаретами. Берет одну из них в зубы, пытается прикурить. Но зажигалка, как назло, щелкает впустую. Егор тихо матерится, и я понимаю, что это происходит совершенно не из-за того, что не удается прикурить.

— Подробностей мама не рассказывала. Она сама их не знает. Просто сказала, что тебя усыновили, и что она никому ни при каких обстоятельствах не должна была об этом рассказывать.

Субботин наконец прикуривает. Глубоко затягивается сигаретным дымом. В последнее время при мне он вообще старался не курить, сейчас же, я понимаю, ему не до самоконтроля.

— Егор… — я пытаюсь словить его взгляд.

Но Субботин не смотрит на меня. Поднимает голову вверх, вглядывается в серое небо. Крупные капли дождя падают ему на лицо, но он будто не замечает их.

— Егор… — снова пытаюсь достучаться до него. Беру его ладонь, в которой нет сигареты, сжимаю её. — Скажи что-нибудь, — молю хотя бы об одном слове. Мне страшно. Я никогда прежде не видела Субботина таким.

— Дай мне пару минут, — просит, не глядя на меня. Голос чужой, словно незнакомый.

Мне очень хочется помочь Егору, но не знаю, как это сделать. Сказать, что мне жаль, что я разделяю его боль? Всё не то. Осторожно обнимаю Субботина, прижимаюсь щекой к его плечу.

Не знаю, сколько мы так стоим. Дождь усиливается еще больше. Вода начинает капать с носа, с волос. Сигарета тоже намокает, Егор со злостью её отшвыривает.

— Идем в машину, — он наконец смотрит на меня. Взгляд равнодушный, пустой.

Становится ещё страшнее. А вдруг Егор предпочел бы не знать этой правды? Возможно, я совершила ошибку? Возможно, наше расставание Субботин перенес бы легче, чем новость о том, что он не родной?

Когда мы выезжаем на дорогу, я достаю из сумки телефон, набираю номер мамы.

— Мам, я не приду ночевать, — произношу это твердо, без намека на неуверенность.

— Почему не придешь? Где ты? — её голос взволнован. Это понятно, что она так всполошилась.

— Я с Егором. Мы переночуем в гостинице. Завтра приедем, — не ожидая ответа, заканчиваю разговор, прячу телефон обратно в сумку.

Егор никак не комментирует. Молча едем в гостиницу, регистрируемся, заходим в номер. И лишь там Субботин наконец притягивает меня к себе и прижимает с такой силой, что я едва выдерживаю подобный натиск.

— Я тебя люблю, — шепчу, глядя в его глаза, в которых плещется боль. — Очень люблю.

— Спасибо, что приехала сюда со мной, — шепчет он, склоняя голову и прижимаясь лбом к моему лбу.

За что он благодарит? Да я бы за ним сейчас хоть в космос отправилась. Как я могла бы оставить его в таком состоянии?

— Ты вся промокла, — замечает Егор через несколько минут, когда капля воды с моих волос падает ему на руку.

Убираю волосы в сторону. Мы действительно промокли едва ли не насквозь.

— То тоже мокрый, — веду рукой по его влажной шевелюре. Пытаюсь улыбнуться, чтобы хоть немного растворился смог из печали и горя, который окутал нас этим вечером.

— Нужно согреться, — Егор, не мешкая, начинает раздевать меня. Снимает куртку, свитер, затем переходит к джинсам. — Идем в душ, — тянет за собой, когда я остаюсь в одном белье.

Моемся долго. Субботин тщательно намыливает мои волосы, каждый сантиметр моего тела. Делает всё это так скрупулезно, так филигранно, будто ничего важнее этого в жизни сейчас нет.