Современная финская новелла - Мартти Ларни

Потеха снимал комбинезон.

— Все в порядке. Красивая работа.

Ночью я проснулся от грохота. Встал с постели и поспешил вниз. Плохо прикрепленный к стене запасной бак лежал на полу.

В последний день работы Потеха назначил испытание всей системы под давлением. Я с опаской осторожно приоткрыл главный вентиль. Прислушался: тишина. Я открутил побольше, потом — полностью.

Мы проверили все краны, сварочные швы и соединения, Потеха перетрогал все гайки. Вроде бы все было в норме.

Я сварил кофе: надо же было отметить окончание работы. Мы долго сидели за столом, вспоминая свои беды и радости.

— Случается то одно, то другое, но в конечном счете это все одна цепь событий. У события нет собственной ценности: хорошо или плохо, решает человек, а само событие — это холодное, можно сказать бесчувственное явление…

Пока я это излагал, меня постепенно охватило какое-то облегчение, освобождение, что ли… А Потеха улыбался. Не знаю, понял ли он меня. Возможно, таким людям и не нужны подобные рассуждения.

Я расплатился с ним. Отсчитал купюры на его огромную ладонь. Он усмехнулся и небрежно сунул деньги в карман. Он обещал приехать завтра удостовериться, что все в порядке.

Ночью наверху потекло в нескольких местах. Я закрыл воду. Утром позвонил Потехе, но не застал его и попросил ответившую мне женщину передать мастеру мою просьбу заехать.

Прошло два дня. На третий во дворе появился знакомый «пикап». Я подождал, но из машины никто не выходил. Мне стало как-то не по себе, словно машина сама прибыла по своим делам. Я вышел во двор, открыл заднюю дверь «пикапа».

Потеха сидел на ящике с инструментами, уставившись в пол. Матрац и одеяло были сбиты в кучу, точно человек плохо спал и всю ночь ворочался в постели.

Наконец он медленно повернул голову, взгляд его коснулся меня.

— Сын убил себя, — сказал он.

Я поднялся в машину, сел на баллон с кислородом.

— Проповедник?

Он разглядывал свои руки, поворачивал их ладонями вверх-вниз, потом ответил горестно:

— Это-то и есть самое потешное.

История дорожного мастера

Перевод с финского А. Хурмеваара

Дорожный мастер оставался на платформе до тех пор, пока поезд не скрылся за поворотом. Ночью выпал снег, и на нем отпечатались следы его жены, только что севшей в вагон. С мастером поздоровался станционный рабочий, одетый уже по-зимнему. Рабочий толкал пустую тележку и замедлил шаг, ожидая какого-нибудь замечания мастера. Но тот промолчал, едва взглянув на рабочего.

Дорожный мастер изменился с некоторых пор, как-то притих.

Станция была маленькая и находилась в стороне от густонаселенных мест. Кроме основного пути, на ней имелось две боковых ветки, одна вела в пакгауз. Когда-то грузов было много, о чем свидетельствовал обшарпанный вид грузовой платформы. В те времена, когда дорожный мастер принял этот участок, отправляли и получали довольно много грузов и работы было достаточно. Сейчас хватало только одному станционному рабочему. Погрузку леса прекратили здесь уже несколько лет назад. Улетучился горький запах дубильной коры. Дорожный мастер понимал, что участок потихоньку умирает. На тупиковой ржавой колее, в летнее время зараставшей травой, стояли два снегоочистителя и еще какие-то машины, которыми за все годы его работы на станции никто никогда не пользовался. А проработал он здесь уже десять лет.

Незаметно для себя дорожный мастер очутился в зале ожидания. На его сапогах таял снежок. На истертых до блеска скамьях сидели немногочисленные пассажиры. Ощущение застоя, неподвижности усиливали висящие по стенам яркие рекламы банков и тракторных заводов.

Дорожный мастер почувствовал, что у него кружится голова. Теперь это случалось с ним часто. Потом, непонятно почему, он ощутил, как чуждо ему все окружающее, такое обычное, хорошо знакомое ему до последней мелочи: истоптанный пассажирами пол, заметно понизившийся перед окошком кассы; латунная ручка входной двери; особый воздух в зале ожидания, в котором смешивались запахи застарелой грязи, теплой железной печки и кучи березовых дров в углу. Мастеру вдруг показалось, что все здесь дожило до своего конца. Что скамейки только кажутся скамейками, а если подойдешь и дотронешься, рука повиснет в пустоте. Отчего это головокружение и внезапная слабость в ногах? Может, потому, что пол уже изъеден этой удивительной личинкой отчуждения, нереальности?

Начальник вокзала из окна своего кабинета давно следил за дорожным мастером и постучал ему карандашом по стеклу. Мастер вошел в кабинет и сказал после не долгого молчания:

— Ветку разберут!

Начальник вокзала, словно оцепеневший за своим столом, посмотрел на дорожного мастера, потом стал разглядывать стоящие на столе предметы. В тишине кабинета громко поскрипывали старые стенные часы. Дорожный мастер взглянул на них и вдруг подумал, что маятник раскачивается взад-вперед точно так же, как мысли в его голове в эти последние дни.

— Что за чертовщина!

Начальник вокзала, живший с семьей в тесной квартире, прежде всего обрадовался: ведь перевод дорожного мастера на другой участок дороги означает, что освободится его домик.

— Жене я еще не говорил, — сказал дорожный мастер. — А ты что-нибудь слышал об этом?

Начальник вокзала кивнул задумчиво. Дорожный мастер вышел из кабинета, а начальнику захотелось немедленно пойти и рассказать новость жене. Или пока подождать? Наконец-то его семья получит в свое распоряжение дом дорожного мастера. А в квартиру начальника тогда переселится станционный рабочий.

Семья дорожного мастера занимала казенный дом рядом со станцией. Дом построили в начале пятидесятых годов, он был из бревен, позже его обшили досками и выкрасили в желтый цвет. Неподалеку за насыпью и высокими березами, увешанными скворечниками, проходила одноколейка. Из окон дома была видна станция. Летом в комнаты проникал запах нагретой щебенки, любимый привычный запах.

Во дворе тоже росли старые, но еще крепкие березы. Удобств в доме не было, и сколько ни просил дорожный мастер, к этим капитальным работам так и не приступили. Возможно, высшему начальству давно было ясно, что место это в недалеком будущем опустеет. У дорожного мастера были свои рассчеты: он требовал переделок не только для того, чтобы в доме появились водопровод и туалет. Он хотел, чтобы государство вложило бы в дом побольше средств, надеясь, что это в случае чего задержит ликвидацию ветки, чего он так боялся. Но в последние дни он начал понимать, насколько наивными были его хитрости.

Потолки в доме были высокие, комнаты просторные, с хорошими печами. Почему-то государство предпочитало строить такие дома для своих служащих. Ежегодно осенью мастер получал от государства уже готовые наколотые дрова: их доставляли прямо к сараю. В колодце, не высыхавшем даже в самые жаркие летние месяцы, была вкусная и чистая вода.

Дорожный мастер сидел в своем кабинете перед расписанием поездов. Свет, особенно яркий от первого снега, лился на цифры и строчки, и вдруг в глазах мастера помутилось. Карандашные пометки показались ему рабочими, трудившимися на рельсах. Отчего эта тяжесть в висках? Может, надо сменить очки? Дорожный мастер убрал листы с расписанием в стол: успеется, подождет до завтра. А вот хорошо бы этой ночью выспаться как следует.

Значит, с начала года работы для него не будет.

Дорожный мастер вспомнил, и как бы снова пережил утро в среду, когда пришло извещение о приказе начальника железнодорожного округа. Все вдруг замерло без движения, как машины на яркой рекламе, висящей в зале ожидания, как этот нарисованный трактор на поле, которое никогда не покроется снегом, на взрыхленную землю которого никогда не сядут скворцы. Где останется навечно осенняя пахота, бесснежное, бесплодное время, когда лето уже кончилось, а зима еще не началась.

Начальник уже накануне говорил с ним по телефону. После этого разговора на следующее утро мастер почувствовал, что он больше никогда не сможет выйти на линию, встретиться с рабочими. Словно в одно мгновение пролетели эти часы и дни от среды, от конца октября до Нового года. Но сейчас ему еще предстояло через силу прожить время, которого уже не существовало.

Дорожный мастер прижал пальцы к мраморной столешнице. Разве мало его перебрасывали с места на место? Разве мало того, что он, мужчина в возрасте, приближающемся к пенсионному, уже сделал: строил железную дорогу в лесной чаще Кайнуу, жил со своей семьей в полном одиночестве, слушал тишину, нарушаемую только тяжелым грохотом снегоочистителя да обдумывал неопределенные обещания о вакансиях на юге страны.

А годы, когда он был прорабом? Несколько послевоенных лет в красном домике у железной дороги. В домике сначала жил дорожный сторож. Фасад был украшен резным деревянным кружевом, во дворе хлев, сарай, погреб с кирпичным входом. В июле он косил сено для своей коровы вдоль железной дороги и свозил его на дрезине домой. Иногда случалось, что стог сена сгорал от паровозных искр. А когда меняли шпалы, разрешалось пилить и колоть на дрова старые. Это были годы сорок седьмой, сорок восьмой и сорок девятый. В середине пятидесятых ему наконец дали звание дорожного мастера и назначили на север. Было написано много заявлений, и когда прибыло сообщение о переводе на этот участок дороги, он подумал, что получил место, на котором проработает до пенсии.