Глубинное течение - Барбара Картленд

— Если ты не успеешь вернуться вовремя, то я сама позабочусь об обеде и чае, — заверила девушку тетя Джулия, — не волнуйся.

— Вообще-то я собираюсь вернуться, — отвечала Фенела, но в голосе ее не было уверенности.

Впервые в жизни интересы семьи перестали волновать девушку. «Сами справятся», — решила она.

Фенела поцеловала на прощанье тетушку и подхватила сумочку; она торопливо сбежала вниз по ступенькам крыльца, вскочила на велосипед, прислоненный к стене рядом с задней дверью, и понеслась по дороге.

Через двадцать минут она уже подъезжала к Уетерби-Корт. Честно говоря, девушка надеялась встретить в холле поджидающего ее Николаса, потому что тетя Джулия передала бы ему, если бы он за это время звонил, что Фенела едет в Уетерби-Корт. Но Николаса не было, только леди Коулби вышла из гостиной, наряженная в форму Красного Креста, положенную ей как председателю Совета графства.

— Какая неожиданность, Фенела! — воскликнула она. — Я совсем не ждала тебя сегодня сразу после обеда!

— Да и я не собиралась приезжать… — отвечала Фенела, — но захотела увидеться с Николасом. Он еще не возвращался?

— Нет, он на аэродроме, во всяком случае, туда он отправился с утра. Подождешь его? Прикажи, пусть Даусон принесет тебе чаю, а мне надо спешить, я и так опаздываю на собрание в Манчестер.

— О, не буду вас тогда задерживать, — сказала Фенела.

Она смотрела, как уезжает свекровь, важная и немного смешная в своей униформе, женщина, которая до последнего вздоха не откажется и от малой толики той власти, которую она имеет над ближними.

Оставшись одна, Фенела не стала звать Даусона, а принялась бродить по комнатам первого этажа. Особняк стоял тихий и пустой. Она ждала возвращения детей, отправившихся на прогулку в сопровождении Нэни, и наступил момент, когда Фенела почувствовала, что больше она не вынесет… Необходимо немедленно выяснить, что же случилось! Необходимо узнать хоть что-нибудь и снять эту невыносимую тяжесть, разрывающую душу на части!

Девушку переполняли дурные предчувствия, и хотя она уверяла себя, что все в порядке, сердце твердило свое.

Фенела побрела вдоль по дороге, ведущей к аэродрому, ежесекундно ожидая встретить приближающийся навстречу автомобиль Николаса, но даль оставалась пуста. Она свернула с дороги на проселок и через пять минут достигла аэродрома. Рядом с воротами размещалась небольшая автостоянка; среди полдюжины припаркованных автомобилей, Фенела узнала зеленую двухместную машину Николаса.

Она пошла к знакомой машине, так и не решив, как же ей следует поступить, и тут у нее замерло сердце — со стороны проселка донеслась сирена «скорой помощи».

Фенела стояла, как вкопанная, слушая, как приближается вой сирены, и глядя, как во сне, на въезжающий в ворота аэродрома роковой автомобиль. Итак, предчувствие не обмануло ее! Случилось нечто, подсказанное ей шестым чувством и с утра страшившее ее.

Девушка ждала. Сколько ей пришлось прождать, впоследствии вспомнить она так и не смогла. Обессилев, она уселась на подножку машины.

Должно быть, прошло не менее двух часов, прежде чем в воротах аэродрома показался Ник. За это время много людей прошли через ворота, машины въезжали и выезжали, но Фенеле не было до них никакого дела.

Она ждала одного человека — и только его одного.

И наконец она его увидела. Достаточно было взглянуть на его лицо, чтобы прочесть на нем подтверждение того, что уже знало ее сердце. Ник ковылял к машине, нащупывая в кармане ключ.

Фенела медленно привстала с подножки, едва сознавая, что делает — так она измучилась и устала; ей казалось, что она прождала Ника целую вечность, вечность, за время которой слишком много перемен произошло у нее в душе: весь внутренний мир девушки совершенно преобразился.

Она ничего не сказала мужу. Ник посмотрел на жену, но тоже ничего не сказал, и Фенела поняла, что при виде ее он не испытывает ни удивления, ни радости, потому что все чувства в нем убиты безысходным отчаянием провала.

Ник отворил дверцу автомобиля и наклонился вперед, чтобы отпереть дверь с противоположной стороны для Фенелы. Девушка села, и они в полнейшем молчании тронулись.

Безмолвно они проделали весь путь до поворота на тенистую аллею, ведущую к Уетерби-Корт. Усадьба раскинулась перед их взором, такая уютная в лучах заходящего солнца, а перед домом серебрился ровным зеркалом пруд.

Николас заехал на траву и заглушил мотор.

— Хочешь узнать, что случилось? — спросил он глухо, и такая боль звучала в его голосе, что Фенелу словно поразили в самое сердце.

На какое-то мгновение ей стало страшно — страшно заговорить, страшно ответить ему что-нибудь, и вдруг она ясно поняла, как надо действовать, как можно помочь ему, облегчить эту новую рану.

— Нет, не говори ничего, не надо, — сказала она. — Я знаю, знаю, что случилось. Ах, Николас, как же мне жаль!

Говоря так, она протянула руки и притянула к себе на грудь его голову.

Она не сознавала, что говорит, лишь бы привлечь его к себе, отдать ему часть себя, часть своей души…

Секунду Николас сопротивлялся, но потом вдруг панцирь его гордости словно распался, он повернулся к жене, голова его склонялась все ниже и ниже, пока Ник не уткнулся лицом в шею Фенелы и не прошептал тихо и невнятно, срывающимся голосом:

— Провал, Фенела, полный провал!

— Я знаю, знаю, — донеслись до Фенелы, как чужие, ее же собственные слова, — но это не так уж важно. Ты снова начнешь работать, исправишь ошибки, ведь не все так плохо — просто какой-то один маленький просчет, нельзя же все предусмотреть.

Она почувствовала, как его руки постепенно все крепче и крепче сжимают ее.

— Да, Дик сказал то же самое, — пробормотал он, — но, Фенела, я же так верил в «Кобру»! Она значила для меня слишком многое… Это был мой самолет — мой и твой.

Она почувствовала, как он перевел дух, выговорив эти слова.

— Наверное, я слишком мало принимала в нем участие, — прошептала Фенела.

Слова замерли у нее на губах, потому что она почувствовала, как что-то горячее и мокрое струится у нее по шее, и поняла, Ник плачет.

Ник плачет! Материнский инстинкт, всю жизнь заставлявший ее заботиться об окружающих, вспыхнул в ней с новой силой, отныне и навсегда сосредоточившись на муже.

Фенела крепче обняла его и прижалась щекой к его щеке.

— Ну, не надо, милый, не плачь, — уговаривала она его голосом, каким обычно обращалась к малышам. — Мы начнем снова, милый, вместе, ты и я. Просто ты и я. Ник, ты позволишь мне?

Он отодвинулся, выпрямился и посмотрел на нее, не стыдясь текущих по щекам слез.