Дикая - Шерил Стрэйд

— Где мы?! — прокричала я им через широкую снежную пустошь.

— Что?! — их ответ едва долетел до меня.

Я выкрикивала эти слова снова и снова — где мы, где мы, — пока у меня не заболело горло. Я приблизительно знала, где нахожусь, но хотела услышать, что они скажут, просто чтобы быть уверенной. Я кричала снова и снова, но крики мои до них не долетали, так что я решила попробовать один последний раз, вложив в этот крик все свои силы, и едва не скатилась с горы в результате отчаянных усилий:

— ГДЕ МЫ?!

Возникла пауза, которая говорила о том, что они наконец расслышали мой вопрос, а потом, в унисон, они заорали в ответ:

— В КАЛИФОРНИИ!!

Судя по тому, как они повалились при этом друг на друга, я догадалась, что их одолел неудержимый хохот.

— Спасибо!! — саркастически крикнула я в ответ, хотя весь мой сарказм достался ветру.

Они крикнули мне еще что-то, но я не расслышала, что именно. Они повторяли много раз, но эхо смешивало слова, пока наконец они не прокричали их одно за другим, тогда я смогла их расслышать.

— ТЫ! ЗАБЛУДИЛАСЬ?!

Я пару секунд обдумывала этот вопрос. Если я скажу «да», они спасут меня и я покончу с этим проклятым Богом маршрутом.

— НЕТ!!! — завопила я в ответ. Я не заблудилась.

Я просто перенервничала. Оглянулась и посмотрела на деревья, сквозь которые просачивался угасающий дневной свет. Скоро вечер, а мне еще нужно найти место, чтобы поставить лагерь. Я поставлю свою палатку в снегу, проснусь в снегу и пойду дальше по снегу. И это несмотря на все, что я сделала, чтобы избежать снега!

Я шла дальше, пока не нашла нечто, относительно напоминавшее уютное местечко для палатки — в смысле, уютное тогда, когда у тебя нет выбора, кроме как счесть таким местечком подмерзшую корку снега под деревом. Забравшись в спальный мешок, надев на себя все вещи, которые у меня были, я мерзла, но чувствовала себя сносно, а бутылки с водой лежали рядом со мной, так что они замерзнуть не могли.

Утром стены моей палатки были покрыты узорами инея — паром от моего дыхания, который ночью осел на них и заиндевел. Некоторое время я лежала молча, полностью проснувшись, не готовая снова сталкиваться со снегом, прислушиваясь к песням птиц, которых не знала по именам. Знала только, что их песни становятся для меня привычными. Когда я наконец села, расстегнула молнию на двери и выглянула наружу, то увидела, как птицы перелетают с дерева на дерево, изящные, беззаботные и совершенно равнодушные ко мне.

Я поставлю свою палатку в снегу, проснусь в снегу и пойду дальше по снегу. И это несмотря на все, что я сделала, чтобы избежать снега!

Я достала свой котелок, налила в него воды, всыпала заменитель молока, потом добавила гранолы и уселась завтракать перед открытым входом в палатку, надеясь, что по-прежнему нахожусь на МТХ. Доев, поднялась, вычистила котелок горстью снега и осмотрела окрестности. Меня окружали камни и деревца, торчавшие из-под заледенелого снега. Я по-прежнему ощущала дискомфорт из-за дурацкой ситуации, в которой оказалась, и при этом меня ошеломила бескрайняя одинокая красота. Что мне делать — идти дальше или повернуть обратно? Я ненадолго задумалась, хотя мне прекрасно был известен ответ. Он буквально сидел у меня в печенках: конечно, я пойду дальше. Я приложила слишком много усилий, чтобы добраться сюда, и не могла поступить по-другому. Повернуть обратно было бы логично. Я могла бы пройти по собственным следам обратно до Сьерра-Сити, поймать еще одну попутку и поехать еще дальше к северу, туда, где горы были свободны от снега. Это было безопасно. Это было разумно. Вероятно, именно так и следовало сделать. Но ничто во мне не желало так поступать.

Я шла весь день, падая и оскальзываясь, осторожно переступая, сжимая лыжную палку с такой силой, что на ладони появились мозоли. Я переложила ее в другую руку. Но мозоли появились и на другой. Перед каждым поворотом, на каждом гребне, по другую сторону каждой лужайки я надеялась, что снега больше не будет. Но всегда после нескольких прогалин, где была видна земля, снова начинался снег. «Я еще на МТХ?» — гадала я, увидев очередной кусок голой земли. Невозможно было сказать наверняка. Только время покажет.

Мне было жарко, и вся спина мокла там, где к телу прилегал рюкзак, вне зависимости от температуры воздуха или количества одежды, которая была на мне надета. Останавливаясь, я начинала дрожать через считаные минуты, и влажная одежда внезапно становилась ледяной. Мышцы начали наконец приспосабливаться к требованиям долгих переходов, но теперь к ним были предъявлены новые требования, и состояли они не только в том, чтобы сохранять постоянную собранность, стараясь держаться прямо. Если я шла по склону, то приходилось вырубать в снегу каждую ступеньку, чтобы у ног была точка опоры, иначе я бы съехала с горы и врезалась в камни и кусты, а то и деревья, или даже хуже — перелетела бы через край ущелья. Я методично вбивала ботинки в корку наста, покрывавшую снег, шаг за шагом готовя для себя ступеньки. Я помнила, как Грэг учил меня делать это ледорубом в Кеннеди-Медоуз. Теперь я изо всех сил, почти патологически желала, чтобы ледоруб был здесь со мной, представляя, как он бесполезно валяется в ящике для туристов МТХ в Сьерра-Сити. В результате всех этих пинков и напряжения в придачу ко всем старым мозолям на моих ногах появились новые, а кожу на бедрах и плечах по-прежнему стирали лямки Монстра.

Я могла бы поймать попутку и поехать дальше к северу, туда, где горы были свободны от снега. Это было безопасно. Это было разумно. Вероятно, именно так и следовало сделать. Но ничто во мне не желало так поступать.

Я шагала, как приговоренная к этой тропе, и продвижение мое было обескураживающе медленным. По большей части я проходила около 3 километров в час в обычные дни, но в снегу все было иначе: медленнее и с меньшей уверенностью. Я думала, что хватит шести дней, чтобы добраться до Белден-Тауна. Но когда я упаковывала в рюкзак еду на шесть дней, я и представления не имела, что меня ждет. О шести днях в таких условиях не шло и речи, и не только из-за физической трудности продвижения по снегу. Каждый шаг был рассчитанной попыткой оставаться приблизительно на тропе — по крайней мере, я так надеялась. С картой и компасом в руке я пыталась припомнить все, что могла, из книжки «Как не заблудиться», которую сожгла давным-давно. Многие из этих методов — триангуляция, перекрестное пеленгование, брекетинг — приводили меня в недоумение даже тогда, когда я держала книгу в руке. А теперь ими невозможно было воспользоваться даже с мало-мальской уверенностью. Я никогда не отличалась математическими способностями. Формулы и числа просто не держались у меня в голове. Математическая логика имела для меня мало смысла. В моем восприятии мир не был ни графиком, ни формулой, ни равенством. Он был историей. Поэтому я в основном полагалась на описания в своем путеводителе, перечитывая их снова и снова, сопоставляя с картами, пытаясь интуитивно проникнуть в предназначение и нюанс каждого слова и фразы. Я все равно что оказалась внутри вопроса гигантского стандартизированного теста: «Если Шерил взбирается по гребню на север в течение часа со скоростью 2,5 км в час, а потом на запад, на седловину, с которой она видит на востоке два продолговатых озера, значит ли это, что она стоит на южном склоне горы 7503?»