Шаг в аномалию - Дмитрий Хван

– Ну а вам, господа, ещё предстоит доказать свою полезность нашему обществу, чтобы пользоваться его благами, – продолжил полковник, обращаясь к оставшимся десяти солдатам. – Кто готов к этому, выйти из строя! – Вперёд подались четверо американцев. – Что же, хорошо. Ринат, займись этими парнями, остальных запереть в хатысмовой тюрьме. Полковника их ко мне в избу. Ринат, поешь и тоже ко мне. Всё, разойтись. – Поманив из четвёрки вышедших из строя американцев Брайана, полковник негромко сказал ему: – Белов, чем быстрее ты вспомнишь, что ты русский, тем лучше будет для тебя и для нас.

Брайан, покраснев, задумался.

В стоящем на столе блюде дымилось ароматное мясо, айсбергом торча из наваристого бульона, в котором утонул картофель и плавала нарезанная кружочками морковь, а сверху это великолепие было посыпано терпкой травкой. Мак-Гроу, не в силах отвести взгляда от блюда, одними губами читал молитву, с надеждой ожидая, когда же ему разрешат приступить к трапезе.

Два с половиной месяца, проведённые в этих диких местах, стали для Генри сплошным кошмаром. Постоянное недоедание, регулярное недосыпания, побои и издевательства стали нормой для полковника. Это испытание подкосило его и физически и морально, он стал ненавидеть себя за своё малодушие, за малодушие своих подчинённых, которые не смогли или не захотели оставаться солдатами армии США, а моментально превратились в сборище бандитов и насильников. Малик и Омар с первого же дня в новом мире отказались подчиняться его приказам, отобрав оружие, заставив присоединиться к ним Стивена и Томаса. А остальные оказались против них слабаками.

В глазах и носу предательски защипало, Генри закатил глаза, пытаясь остановить слёзы, но они всё равно потекли по осунувшимся щекам. Плечи его дёрнулись. А вскоре, уронив голову на грудь, он хрипло разрыдался.

Поморье, Святица. Весна 7138 (1630).

Реки очищались ото льда, свинцовые воды несли в Белое море к устью сталкивающиеся и лопающиеся льдины, которые создавали непрекращающийся рокочущий шум. Край смелых людей, отважных мореходов, умелых кораблестроителей, осваивающих для Новгорода, а потом и Московской Руси холодный неприютный Север, родина великого Ломоносова – это Поморье. Край населяли не бесправные, закрепощённые и лишённые Годуновым права на переход от одного хозяина к другому в Юрьев день крестьяне, здесь жили свободные, не знавшие кабалы люди. Приход весны означал скорое начало морских промыслов, жившие ими поморы уже готовили свои корабли и снаряжение к выходу в море.

Староста беломорской деревни Святица Вигарь в сильной озадаченности почёсывал затылок, надвинув шапку на лоб. То, что предлагали эти двое молодцов, совершенно выбивало почву из-под ног. Савелий Кузьмин после обстоятельного разговора с Дмитрием Борецким указал сыну местность для сбора людей и место отправки в путь до Сибирской землицы. Это земли, некогда принадлежавшие семье Борецких, а именно знаменитой Марфе-посаднице, известной своей непримиримостью к Москве да лояльной Литве. Она была последней хозяйкой этих земель, а после того как Новгород окончательно стал частью Московского царства, земли у Борецких отняли в казну.

В близлежащих деревеньках удалось соблазнить на новые земли шестнадцать семейств, являвшихся язычниками для остальных людей. Желание, изъявленное ими, было вполне осознанным, так как после того как многие в округе земли беломорских островов были переданы под епархию Соловецкого монастыря, житьё таких людишек стало тревожным: не ровен час, донесёт кто из ревнителей веры про языческие обряды, ими отправляемые, да нагрянут по их душу слуги Господни. А тут как раз добрые люди о свободной да богатой землице молвят, где нет гонений на веру отчую. Никак, знак богов это. Шесть семей пришло с Белоозера, это уже людишки Авинова постарались. Позже пришлось Кузьмину тридцать рублей подъёмных, данных им Авиновым, за них уплатить. Итого вышло сто шестьдесят восемь душ, да со скарбом и скотиной мелкой.

Вот и пришли Тимофей Кузьмин да Никита Микулич к старосте Святицы – нанять кочи малые для доставки людей и груза к устью Енисея, а там и по реке до острога Енисейского. Вигарь, ещё с отцом ходивший в Мангазею, знал маршрут не понаслышке, как и то, что устья рек, впадающих в Студёное море, очищаются ото льда лишь летом. Староста пробормотал, что необходимо с главами семейств, кочами владеющими, перемолвиться, дело серьёзное донельзя, мол.

– Оно понятно, что дельце важное, да и мы не поскупимся, – уверил Тимофей.

Оплатить они были готовы золотом, а на месте и мягкой рухляди добавить за старание. Перемолвка затянулась до глубокой ночи, при свете лучины мужики решали, как всё же поступить – рискнуть и, взяв золото, отвезти этих странных людей до Енисея или всё-таки выходить в море, ловить рыбу, бить зверя и торговать с нурманами. В итоге победили сторонники первого варианта, о чём было заявлено Тимофею глубокой ночью, когда Вигарь, ввалившись к спящему Кузьмину, заявил о мирском решении. В итоге семь кочей согласных мужей были отданы под путешествие по Студёному морю.

Енисей. Лето 7138 (1630).

Вигарь, пройдя почти весь мангазейский морской ход, направил кочи далее, в енисейское устье. И хоть кое-где у берега было много льда, река была свободна, и кочи устремились в глубь Сибири. При подходе к Енисейску вереница из семи кораблей собрала внушительную толпу острожных людей у реки. Даже глухо и раскатисто бухнула пушка, однако Вигарь, следуя приказу Тимофея, у Енисейска не останавливался, уходя на Тунгуску.

– Налегай на вёсла, мужики! – зычно крикнул Вигарь.

Вскоре башни Енисейского острога исчезли из вида, кочи вышли на приток Енисея. Буйства природы и прекрасные виды окрестного моря зелёной тайги на многие вёрсты вдаль производили сильное впечатление на поморов, а на беломорских и белозёрских крестьян и подавно. Утомлённые долгой дорогой, они тем не менее не уставали дивиться величию окружавшего их края. За время частых остановок поморы и охотники из крестьян уходили в лес, добывая для людей свежее мясо да травы и коренья. Но до первых порогов шли без остановок, туземцы окрест тоже не встречались.

Преодоление двух порогов заставило путешественников выгружать кочи, стараясь максимально их облегчить, чтобы потом их волоком по обтёсанным стволам протащить вокруг порогов. Иные пороги преодолевали по реке, но опять же приходилось заниматься разгрузочно-погрузочными работами. Лишь к последнему месяцу лета кочи вышли на Ангару. Люди были измотаны, многие ослаблены, некоторые и вовсе тяжко заболели. Никита стал всерьёз опасаться, что ангарскому воеводе он привезёт уполовиненный в людях караван. В числе занемогших был и Тимофей Кузьмин, чей организм не выдержал сильных нагрузок, так как молодой, полный кипучей энергии парень всюду рвался быть первым. Будь то разгрузка, волок, ночной дозор или охота.

– Тимоша, за всем не уследишь, всего не сделаешь! Твоё дело – управу учинять над людишками, а ты невместные дела творишь – тяжести таскаешь да по лесу скачешь, аки заяц лопоухий, – приговаривал Никита, протягивая Тимофею горячее питьё.

– То моё дело, как себя пред людьми ставить, – слабым, но не терпящим возражений голосом отвечал молодой Кузьмин.

– Токмо ты ведать должон, что батюшка твой, Савелий Игнатьич, завещал тебе. Да к чему он казну свою тебе отрядил. А ежели ты так, прихотью своей, загонишь себя в сыру землю?..

– Цыц! Говори, да не заговаривайся, Никитка! – задохнулся от гнева Тимофей.

Никита опешил, он встал и уже собирался уйти, как Тимофей, сменив гнев на милость, смущаясь, сказал:

– Не держи обиду, друже, прости. Знамо, как ты обо мне печёшься. – Никита заулыбался, а Тимофей, спрятав ехидную улыбочку, продолжил: – Печёшься обо мне, а как я в сыру землю-то лягу, об ком ты печься будешь, как не об отчей казне. Думы тяжкие…

Никита мгновенно выпрямился, сверкнул глазами. Не в силах вымолвить и слова, покрывшийся пунцовыми пятнами от гнева, Никита запустил в смеющегося Тимофея пустой плошкой и ушёл, провожаемый смехом, тут же перешедшим в яростный, удушающий кашель.

Глава 13

Енисейский острог. Весна – лето 7138 (1630).

Ждан Кондырев, присланный из Тобольска на Енисейское воеводство взамен боярина Шаховского, убитого заговорщиками во главе с бывшим енисейским атаманом, немедля взялся за укрепление положения Енисейска. Высокий да широкий в плечах мужик с чертами лица будто вытесанными из камня, он и являл собой настоящую каменную глыбу. Из мелких дворян, выходцев из Литвы, башковитый, прямой и честный, да с неуловимой для чужака хитринкой, Ждан был настоящим воеводой, который, если что, не будет искать вспоможение товарищей, а сам укажет ослушникам их место.

Вместе с новым воеводой в Енисейск прибыло сто тридцать казаков и служилых стрельцов, а также шесть крестьянских семейств для занятия огородничеством.