Город призраков - Сергей Болотников

— Да, это было.

— На площади у меня случилось видение. Одно, Влад, из первых настоящих видений, так что, считая меня шарлатаном, ты был прав процентов на восемьдесят. Я помню, что упал, ударился головой, а потом как бы воспарил и...

— Увидел себя со стороны, — сказал Сергеев, — да?

— Влад, не смейся. Мне виделось, что я птица, и весь город, и Верхний и Нижний, со всеми его закоулками — подо мной. — Голос Дивера вдруг утратил обычно свойственные низкие интонации, стал почти мечтательным: — Он такой красивый, наш город, никогда не видел его сверху. Полный жизни, полный судеб людей — красивейший из муравейников! Но он был в дымке, такой плотной серо-черной завесе. Это как дым сотни костров, в котором горит человеческая плоть! Она была плотная, эта завеса. Это была Вуаль — черная вуаль, которая не пропускала солнечный свет. И люди, слышишь, Влад, люди ходили под ней, они чувствовали ее, но не могли увидеть. И с их лиц сходили, сходили улыбки, а дети начинали плакать. Они глотали этот дым, понимаешь, глотали, и он исчезал у них внутри, он каким-то образом... усваивался! Слышишь, Влад, это как невидимый яд!

Сергеев молчал. Откровения «просвященного» Дивера походили на полный бред, но... все бы хорошо, если бы Владислав так ясно не помнил то ощущение навалившейся тоски и черно-белого мира, которое испытал тогда на площади.

— А еще я видел, — голосом безумного пророка продолжил Севрюк, — как дымка сгущается, становится фигурами. Не всегда человеческими, и фигуры эти бродили по улицам, а потом, находя определенных людей, набрасывались на них со спины и намертво вцеплялись в плоть. А их жертвы, они не видели своих мучителей, только начинали чахнуть день ото дня, а иные — наоборот, преисполнялись злобы и ненависти к самым близким своим людям.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросил Влад.

— Просто, чтобы ты знал, — сказал спокойно Дивер, — теперь ты будешь думать над этим и больше обращать внимание на мелочи. Внимание к мелочам — это главное.

— Я понял тебя.

— И знаешь, что еще, — помедлив, произнес Михаил Севрюк, — если вдруг почувствуешь, что становится хуже, — уезжай из города. Бросай все и уезжай.

А если захочешь остаться и разобраться в том, что тебя гнетет, — мой телефон ты знаешь.

«Сплошные предупреждения. Люди оставляют мне свои телефоны. Они что, надеются на меня?» — подумал Влад.

А потом Влад вспомнил, что помимо квартиры на улице Школьной у него есть еще крохотная однокомнатная квартирка в одном из спальных районов Москвы. И он педантично вносил за нее плату. А в Ярославской области построен бревенчатый деревенский дом, где сейчас живут его, Влада, родители.

«Тебе есть, куда отступать, — подумал он, — так, может быть...»

— Хорошо, если запахнет жареным, я уеду, — сказал Влад.

— Только не пропусти, — напутствовал Дивер, — и вот еще, Влад...

—Ну?

— Те крики, что мы слышали на Звоннической, — это была та самая драка. Это были звуки почти недельной давности.

Огорошив напоследок Владислава, Дивер распрощался и положил трубку, оставив Сергеева в растерянности. Он не знал, что и думать, и рациональная часть его боролась в смертном бою с частью другой, темной и мистической, и отзвуки этой эпической битвы отзывались в голове легкой мигренью.

Конца ей пока не предвиделось, и поэтому Влад приземлился на просиженный диван, прикрытый клетчатым пледом, и стал ждать.

В конечном итоге, ничего другого он сейчас делать просто не мог.

7

Ворон поступил просто. Он не стал ругаться и призывать на голову нерадивого своего слуги громы и молнии. Он просто лишил его своего покровительства. И это было ужасно! Рамена чувствовал себя таким забытым, таким беспомощным, таким маленьким!

Охватившая его депрессия была глубока, как Марианская впадина, и черна, как недавно разлитый вар. Она казалась липкой, эта тоска. Брошенный вороном, он мог только сидеть в уголочке своей пустой квартиры да пускать слезу за слезой. Если все прочие чувства давно оставили его, уступив место лишь логической холодности, то всякое нарушение отношений со своим благодетелем — Вороном тьмы — легко исторгало из окаменевшего сердца Рамены бурю эмоций.

К окружающим осталась лишь ненависть, и с каждым новым провалом она становилась все сильнее.

— Прости, — шептал Рамена в полумраке своего убежища, — из меня получился плохой убийца, такой плохой...

Но Ворон не отвечал. Может быть, он покинул его насовсем? Когда пришла эта мысль, Дмитрий тихонько завыл. Только не насовсем, нет, не может птица тьмы бросить верного своего слугу среди тупых и обреченных на закланье людей! Только не сейчас!

Еще он посылал проклятья судьбе, что с упорством дегенерата ставила на его пути препоны. О, если бы он мог добраться до нее, до этой мистической пряхи. О, с каким бы удовольствием он вырвал бы у нее нить своей жизни и задушил бы стерву-судьбу, несколько раз обмотав нить вокруг ее шеи!

Рамена плакал. Черный экспресс безумия следовал без остановок и уносил его все дальше в серые пределы.

В конце концов, Ворон вернулся. Но не просто так, а с новым заданием. Все-таки последняя неудача разозлила его, потому что, мягко паря за окном Дмитриевой квартиры, он сильно утратил четкие птичьи очертания, временами вовсе превращаясь в колышущийся сгусток мрака. Одни только глаза горели как прежде. Темную фигуру словно трепал дикий безумный вихрь, хотя — Рамена мог в этом поклясться — за окном стояло почти полное безветрие.

— Следующая цель будет легче, — сказал Ворон. — Так что даже ты сможешь добраться до нее без проблем. Этот человек, он отвержен всеми, и даже человеческое глупое стадо изгнало его из своих рядов. У него нет дома, нет семьи и друзей. Когда он умрет, о нем никто не вспомнит.

Рамена кивнул, соглашаясь, — такое его устраивало. Надо сказать, это куда лучше, чем отлавливать по детским садам детей.

И он вышел на очередное задание.

Жертва была стреляным воробьем. Никогда не ночевала на одном месте, все время перемещалась и была на взводе. Видимо, кто-то уже успел пощипать этому человеку перышки, а заодно раз и навсегда приучил к бдительности. Ворон дал направление — пяток мест, где на дичь можно наткнуться скорее всего. Одно, старый облупленный дом за рекой, Рамена уже посетил. В подъезде строения пахло, как в общественном сортире, в котором об уборке забыли лет пять назад. Лестница была залита непонятной жидкостью и испещрена следами. Но тут спали — Рамена нашел на самой верхней площадке ворох старой одежды и мятые газеты. Спали в эту или прошлую ночь. Поворошив носком ботинка это подобие кровати, Дмитрий скривился от омерзения. От тряпья пер мощный животный запах, словно здесь ночевал не одинокий, пусть и не мывшийся давно человек, а прайд африканских львов.