Гусман де Альфараче. Часть первая - Матео Алеман

Медальон этот, по словам дамы, принадлежал ее мужу, и она, весьма встревожившись, тут же поднялась со стула, чтобы поскорей вернуться к себе и посмотреть; не забыла ли медальон дома. И хотя я предложил подарить ей другой такой же и наговорил множество любезностей, мне не удалось упросить ее побыть со мной еще немного.

Дама удалилась, дав слово посетить меня еще раз, а когда придет домой, послать ко мне служанку, чтобы сообщить, нашлась ли пропажа.

Я весьма огорчился, что она так ушла, — как я уже говорил, это была на редкость красивая, изящная и умная особа, — но мне очень хотелось спать, и вскоре я забылся. Проспал я всего каких-нибудь два часа, так как у меня уже появились дела и я хотел поскорей за них приняться. Пока одевался, наступил час обеда; я сел за стол, и тут появилась служанка дамы. Хитрая эта девка поболтала со мной, пока я не насытился, а затем сказала, что вернулась посмотреть, не уронила ли ее хозяйка медальон у меня в комнате, когда играла четками. Мы принялись за поиски, но медальона, конечно, не нашли, потому что никто его не терял.

Служанка стала толковать мне, что дама огорчена пропажей не из-за ценности вещи, а из-за того, что она принадлежит мужу. Описав форму и отделку медальона, девушка в учтивых выражениях умоляла меня купить ее госпоже другой такой медальон и уверяла, что завтра же на рассвете красавица придет ко мне, сказав мужу, будто отправляется на богомолье.

Мы с девицей обошли всех ювелиров, и у одного из них я купил прехорошенький золотой медальон в виде книжечки, выбранный служанкой, и, верно, уже давно приглянувшийся ее госпоже. Так они получили медальон, и больше я их в глаза не видел, ни госпожу, ни служанку.

Было уже три часа пополудни; меня мучило желание узнать правду о давешнем ночном приключении — действительно ли меня одурачили. Забыв обиду, я снова отправился на ту улицу.

Дама, вероятно, поджидала меня, лицо ее было печально. Она поманила меня, а затем, приложив палец к губам и оглядываясь, словно кого-то боялась, вышла из дому и велела мне идти вперед по направлению к собору.

Так я и сделал, в собор мы вошли почти одновременно. Пройдя меж двух хоров к выходу на улицу Чапинери́а, дама знаком велела мне следовать за ней. Я повиновался. Она вошла в одну из лавок Торговых рядов и там стала оправдываться, клянясь и божась, что ни в чем не виновата и ничем не могла мне помочь. Ее слова вскружили мне голову, я поверил искусно состряпанной лжи. Красотка пообещала, что этой же ночью поправит дело, даже если бы это угрожало ей гибелью, уверяя, что готова отдать жизнь, лишь бы доставить мне удовольствие. Растроганный этими речами, я стал мягок как воск.

В лавке дама сделала несколько покупок, реалов на полтораста, а когда надо было расплачиваться, сказала торговцу:

— Сколько я должна вносить еженедельно в счет этого долга?

Тот ответил:

— Я, сеньора, так не согласен, в долг я не отпускаю; принесете деньги, тогда и заберете все покупки, если же нет — не прогневайтесь.

Тогда я сказал:

— Полно, сеньор! Эта дама пошутила, денег расплатиться с вами у нас хватит. Я их дворецкий и ношу кошелек. — Достав из кармана несколько эскудо, чтобы пустить пыль в глаза, я заплатил и тем избавил себя от стыда, а даму — от долга.

Мне показалось, что скорее всего это хитрость, придуманная для того, чтобы получить с меня вперед и не остаться при пиковом интересе, как бывает порой. Все же я не рассердился, полагая, что моя щедрость обяжет красотку к благодарности; и право, хлопоты, доставленные мне в этот день обеими дамами, я не променял бы на все богатства Мексики и Перу. На мой вопрос, надежно ли ее обещание и когда мне прийти, красавица заверила, что все будет исполнено, и назначила встречу на десять часов.

Она пошла домой, а я провел остаток дня, воображая, что поймал двух зайцев сразу. В назначенный час я надел старое платье и вернулся к своей нории. Стал я снова ходить вокруг дома и, как мы условились, постукивать камешком в окно, но с таким же успехом мог бы стучать по мосту в Алька́нтаре[157].

Я подумал, что ошибся временем или что дама чем-то занята. Подождал еще немного, и еще, и этаким манером проторчал до полуночи, то и дело подавая условный знак — да куда там, поди поговори с каменным собором святого Иоанна! Все это был обман. Мужчина, которого дама называла своим братом, был ее любовником, и оба они кормились от таких проделок, устраивая их с полюбовного согласия.

Родом они были из Кордовы и одевались вполне пристойно. Среди многих желторотых птенцов, попавших в их сети, оказался некий молоденький писец, недавно женатый. Клюнув на приманку, он, как и я, подарил красотке несколько безделушек в надежде заслужить награду, но его только обирали, морочили и водили за нос. Догадавшись, что с ним плутуют, писец решил отомстить.

И вот когда я, как ты уже слышал, устав от бесплодного ожидания, решил убраться восвояси, на улице вдруг показалась целая толпа. Подавшись вперед, я разглядел, что это служители правосудия, и услышал, что они стучатся в дверь моей красотки. Я подошел поближе узнать, чего надо этой ораве, и тут один из крючков громко приказал именем короля открыть дверь. Они вошли в дом, а я пристроился у входа, чтобы увидеть, как дело дальше пойдет. Альгвасил обшарил весь дом, но не нашел того, кого искал. Меня так и подмывало крикнуть: «В кадки, в кадки загляните», — а затем убежать. Но писцу, видать, тоже довелось проверить, хорошо ли эти кадки просмолены, и он попросил их осмотреть. Они оказались пустыми. Однако в подобных делах редко удается замести все следы, — стоит взяться как следует, и плутни выходят наружу. Кто-то заметил на полу мужской пристяжной манжет, который, должно быть, упал, когда прятали одежду мнимого брата. И так как стражники — все друзья-приятели писца — весьма старались, то один из крючков сказал:

— У этого манжета должен быть хозяин.

Дама стала отпираться, но дом обыскали еще раз, более тщательно. Взглянув на большой сундук, где вполне мог поместиться человек, альгвасил приказал его открыть, — тут-то и сидел наш молодчик. Ему и даме велели одеться, и, как положено, повели их в тюрьму.

Я был и обрадован и огорчен. Радовался я тому, что не меня нашли в этом доме, а огорчался тем, что и меня одурачили. Остаток ночи я провел без сна, размышляя о случившемся и о другой сеньоре, которую ожидал, надеясь утешиться с ней в своих невзгодах. Она представлялась мне женщиной совсем иного нрава и поведения.

Прождал я ее весь день, но она и весточки мне не прислала; так я и не узнал, кто она и где живет. Вот и посуди, славно ли я услужил своим двум дамам и не лучше ли было мне купить на мои деньги полсотни баранов.

Отчаяние овладело мной, а тут в довершение всех бед, придя вечером в гостиницу, я застал альгвасила, который о ком-то расспрашивал. Сам понимаешь, что я тут почувствовал. Шепнув слуге, чтобы ждал меня к утру, я ушел из города через Камбронские ворота и всю ночь бродил, ломая голову над тем, что привело альгвасила в гостиницу и кого он ищет. Лишь когда рассвело, я отважился возвратиться в город, чтобы сменить платье и квартиру. Оказалось, что тревога была ложной; альгвасил, как мне сообщили, искал не меня, а другого человека.

Я вышел на площадь Сокодовер. Там оповещали народ, что в Альмагро[158] отправляется погонщик с двумя мулами. Я тут же договорился и немедля выехал из Толедо. В этом городе мне уже всюду чудился запах пеньки и земля жгла мне подошвы.

В тот же вечер я добрался до Оргаса[159], а на следующий — до Малагона. После всех треволнений, пережитых в прошлые ночи, я был такой сонный, что, как говорится, спал на ходу, но в Малагоне от меня отогнала сон новая забота. Когда я въехал на постоялый двор, ко мне подошла взять вещи девчоночка, похожая больше не на служанку, а на хозяйскую дочку, да такая ладненькая, миленькая и речистая, каких нарочно подбирают хозяева для привлечения постояльцев.

Я что-то ей сказал, она бойко ответила. Слово за слово мы договорились до того, что она пообещала прийти потолковать со мной, когда хозяева лягут спать. Красотка подала мне ужин, я угостил ее грудкой каплуна, потом выпил за ее здоровье, а она за мое. Но когда я попытался взять ее за руку, она увернулась. Я потянулся за ней, она от меня, и я свалился на пол. Стул, на котором я сидел, был с подлокотниками. Падая, я наткнулся на них и пребольно ушиб себе бок; но могло быть и хуже, потому что в этот миг у меня выскочила из ножен шпага и рукояткой уперлась в пол, а острием — в один из подлокотников; лишь чудо спасло меня от смертельного удара, который, прикончив меня, доставил бы радость тем, у кого я был в долгу.

Я снова стал упрашивать девушку прийти ко мне. Она сказала, что, когда понадобится, я ее увижу, и, отпустив несколько вольных шуточек, ушла. Я уже говорил тебе, как плохо провел предыдущие ночи. Теперь мне стало совсем невмоготу, но я так хотел встать пораньше, что готов был и вовсе не ложиться. Поэтому я приказал слугам занести в дом солому и ячмень для утренней кормежки мулов. Те поставили мешок и корзину у порога моей комнаты и, позабыв закрыть дверь, пошли спать.