Глубокие воды - Патриция Хайсмит

пузырьков – и краем левого глаза заметил футах в трех под водой светлую плиту, соприкасавшуюся с каменной площадкой, будто длинный край надгробия. Неизвестно, сколько гигантских каменных ступеней скрывалось под водой, но там, куда Вик столкнул Камерона, по слухам, было сорок футов глубины. Как только вода успокоилась, он заметил, что футов на пятнадцать-двадцать ниже мрачно белеет еще одна ступень, будто секционный стол в морге. На ней вроде бы ничего не лежало, – наверное, тело Камерона с нее соскользнуло.

Роджер весело залаял, уперся передними лапами в край площадки, сунул мордочку в воду и отпрянул, отряхивая голову и виляя хвостом. Щенок смотрел на Вика и улыбался, если оскал боксера можно назвать улыбкой, и крутил куцым хвостиком, будто хотел сказать: «Неплохо получилось!»

Вик наклонился и ополоснул руки в воде. Потом подошел туда, где упал Камерон, увидел на камнях пятна крови и затер их туфлей, засыпав мелкими обломками породы и известняковой пылью, чтобы их не было видно с утеса. Однако же сейчас продолжить обычные дела было важнее, чем заметать следы, поэтому он свистнул Роджеру, и они отправились по тропинке обратно.

Вернувшись к машине, Вик тщательно стер с туфель известняковую пыль, глянул, нет ли на них царапин и крови, потом осмотрел бока «олдсмобиля». Летом он часто ездил по узким дорогам и тропам, заросшим густым кустарником, так что на крыльях и по бокам корпуса было много царапин. Новых глубоких царапин не появилось.

– Роджер, запрыгивай! – позвал Вик.

Щенок послушно вскочил на переднее сиденье и встал, выглядывая в открытое боковое окно.

Вик медленно поехал обратно, предусмотрительно сигналя перед крутыми поворотами, на случай встречных машин, но никаких машин не было, а если бы и были, это его бы нисколько не обеспокоило, думал он. Скорее всего, он знал бы того, кто едет, или был бы знаком с ним хотя бы шапочно; они любезно предложили бы друг другу проехать. В конце концов Вик дал бы задний ход, уступая дорогу, с улыбкой перебросился бы парой слов со встречным и продолжил свой путь.

Вик приехал в Бэллинджер к прямоугольному, увитому плющом зданию школы, где на обочине, у подъездной аллеи, стояло с полдюжины школьных автобусов. Родители продолжали прибывать, на машинах и пешком, но торопливо, будто боялись опоздать, хотя было только без пяти двенадцать. Вик припарковался за одним из автобусов и вместе с другими родителями пошел к боковому входу в здание. Он предъявил билет – белый картонный прямоугольник, который ему почти неделю назад дала Трикси. В билете было написано: «На двоих».

– Здравствуйте, Вик!

Вик обернулся и увидел Чарльза Петерсона с женой.

– Добрый день! Джейни сегодня поет?

– Нет. У нее коклюш, – сказал Чарльз. – Мы хотим послушать ее подруг, а потом ей все рассказать.

– Джейни очень расстроилась, что не сможет выступить, – сказала Кэтрин Петерсон. – Главное, чтобы Трикси коклюш не подхватила. Она же за последние пять дней два вечера провела с Джейни.

– Трикси уже переболела коклюшем, – сказал Вик. – Кстати, вы не пробовали микстуру Адамсона? Очень рекомендую. У нее вкус малинового сиропа, Джейни понравится.

– Нет, не пробовали, – сказал Чарльз Петерсон.

– Спросите в аптеке на Черч-стрит, там такие старомодные бутылочки. В центральной аптеке этой микстуры нет. Трикс так понравилось, что она готова была выпить все сразу. Действительно помогает от коклюша.

– Микстура Адамсона, – повторил Чарльз. – Что ж, надо запомнить.

Вик помахал им рукой и отошел, чтобы сесть в зале где-нибудь одному. Он поздоровался еще с двумя или тремя мамами подружек Трикси, которых едва знал, но сесть ему удалось рядом с людьми незнакомыми. Ему хотелось в одиночестве послушать выступление Трикси, но не из-за того, что он только что совершил в каменоломне. На таких концертах он всегда предпочитал сидеть отдельно. По обеим сторонам зала были высокие панельные окна, вверху – балкон. На огромной сцене дети, все не старше десяти лет, казались совсем крошечными. Он внимательно прослушал колыбельную из «Гензеля и Гретель»[41] в исполнении одного из хоров, потом бойкую скаутскую песенку о кострах, лесах и деревьях, вечерних зорях и ночных купаньях. Затем прозвучала очаровательная, мелодичная колыбельная Шуберта, а потом хор Хайлендской школы спел «Лебедя» Сен-Санса.

Блеском луны голубой залит,Лебедь плывет в тишине[42].

Хор был смешанным, мальчишечьи голоса звучали звонче, но девочки пели громче и с большим воодушевлением. Припев был хорошо знаком Вику, потому что Трикси мурлыкала его вот уже несколько недель. Когда слова зазвучали тише, что символизировало удаляющегося лебедя, Вику показалось, что со сцены раздается только голос Трикси. Она стояла в первом ряду, то и дело приподнимаясь на цыпочки, запрокинув голову и старательно раскрывая рот.

Сном непробудным подруга спит,Песню поет ей волна.

У него было чувство, что она, забыв о лебеде, радостно восславляет исчезновение Камерона. «То, что надо», – подумал Вик.

22

Когда Вик вернулся с работы, Мелинда разговаривала по телефону у себя в комнате, но повесила трубку, как только он вошел в дом, и с недовольным выражением лица прошествовала в гостиную.

– Здравствуй, – сказал Вик. – Как ты сегодня?

– Прекрасно, – ответила Мелинда.

В одной руке у нее была сигарета, в другой – стакан.

В гостиную заглянула Трикси:

– Привет, пап! Ты слышал, как я пела?

– Конечно! Ты молодец. Твой голос я слышал лучше всех других. – Он схватил ее в охапку и приподнял.

– Но первое место нам не досталось! – завизжала она, брыкаясь и хихикая.

Вик увернулся от коричневых туфелек и поставил ее на пол.

– Зато досталось второе. Разве это плохо?

– Но не первое же!

– Ну да. А мне все равно понравилось твое выступление. Ты пела превосходно.

– Слава богу, все закончилось! – Трикси, закрыв глаза, томно провела рукой по лбу – этот жест она переняла у матери.

– Почему?

– Меня от этой песни уже тошнит.

– Еще бы.

Мелинда тяжело вздохнула: разговоры отца с дочерью ее раздражали.

– Трикси, ступай к себе.

Трикси с напускной обидой посмотрела на мать и вприпрыжку унеслась по коридору к себе в комнату. Как ни странно, Трикси всегда слушалась Мелинду, и это успокаивало Вика: энергичную, открытую натуру Трикси ничто не задевало.

– Я посадил Брайана на одиннадцатичасовой поезд, – сказал Вик, сунул руку во внутренний карман пиджака и достал стихотворение Брайана. – Вот, он просил передать тебе. Ночью сочинил.

Мелинда с безучастным выражением лица взяла листок, мрачно просмотрела и небрежно швырнула на коктейльный столик, а потом со стаканом в руке медленно отошла к окну. На ней были узкая черная юбка, новая белая блузка и туфли на высоком каблуке – наряд, подходящий для официальной встречи; правда, рукава блузки были неаккуратно закатаны.

– Тебе уже смазали машину? – спросил Вик.

– Нет.

– Хочешь, я завтра ее отвезу? Это нужно было сделать еще дней десять назад.

– Нет, не хочу.

– Так… А ты подала на развод? – спросил Вик.

После долгой паузы