Глубокие воды - Патриция Хайсмит

откланялся, однако спать не лег, а читал у себя во флигеле часов до двух, пока не вернулась Мелинда. У Брайана все еще горел свет. Вик надеялся, что Брайан не увидит ее пьяной, хотя и сам не знал, захмелела она или нет. Он выключил свет примерно в половине третьего. Через приоткрытое окно послышался счастливый, пьяный смех Мелинды. Интересно, о чем с ней говорит Брайан? – подумал Вик.

На следующее утро Мелинда сказала:

– А твой приятель ужасно симпатичный.

– Он ужасно хороший поэт, – сказал Вик.

Брайан в это время совершал утреннюю прогулку. Наверное, как и вчера, вернется с птичьими перьями. Этим утром, заглянув в его комнату, Вик увидел, что постель заправлена, а посередине письменного стола аккуратным рядком выложены голубое перо, камешек, гриб и сухой лист, будто предметы для созерцания.

– Он тоже считает тебя привлекательной, – сообщил ей Вик, сам не зная зачем: у Мелинды и без того было достаточно высокое мнение о себе.

– Раз уж мы передаем друг другу чужие слова, можешь сказать ему, что он самый привлекательный молодой человек из всех, кого я встречала после того, как окончила школу.

Вик сдержался и не прокомментировал это заявление.

– Ты сегодня встречаешься с Тони?

– Нет, я решила встретиться с Брайаном.

– Брайан занят.

– Ну не весь же день. Он пригласил меня покататься на лодке на Медвежьем озере.

– Ах вот как.

– Но Тони придет вечером, послушать пластинки. Я вчера купила в Уэсли пять новых.

– Я не хочу, чтобы он сегодня приходил, – тихо сказал Вик.

– Неужели? – Она изогнула бровь. – Это почему же?

– Потому что мне нужно поговорить с Брайаном, а музыка будет нам мешать даже у меня во флигеле.

– Понятно. И куда же нам деваться?

– Куда хотите.

Он закурил и уставился на «Таймс», лежавшую на коктейльном столике.

– А что ты сделаешь, если он все-таки придет?

– Попрошу его уйти.

– Между прочим, это не только твой, но и мой дом.

На это он мог ответить так много, что не сказал ничего и затянулся сигаретой.

– Что молчишь? – спросила она, презрительно сузив глаза.

Бесполезно было просить ее вести себя приличнее в присутствии Брайана. Бесполезно. Все бесполезно.

– Повторяю: если он придет, я попрошу его уйти. И он уйдет как миленький.

– Тогда я подам на развод.

Вик чуть улыбнулся.

– Не веришь? А я подам, – заявила она. – И вообще, я готова принять твое предложение об алиментах. Помнишь?

– Помню.

– Я жду.

Она стояла, уперев руки в бока, расслабив длинное тело и набычившись, как всегда в ссорах, словно зверь перед схваткой.

– С чего бы это? – спросил Вик, прекрасно понимая, с чего это. По позвонкам снова пополз холодный ужас.

Мелинда молчала.

– Из-за мистера Камерона?

– По-моему, он намного лучше тебя. Мы с ним прекрасно ладим.

– В жизни важно не только ладить, – быстро сказал Вик.

– Это упрощает жизнь!

Они уставились друг на друга.

– Ну что, поверил? – сказала Мелинда. – Да, Вик, я хочу развода. Ты же сам меня недавно спрашивал, помнишь?

– Помню.

– И твое предложение еще в силе?

– Я никогда не отказываюсь от своих слов.

– Значит, мне нужно подать на развод?

– Так принято. Можешь обвинить меня в супружеской измене.

Она невозмутимо взяла с коктейльного столика сигарету и закурила. Потом ушла к себе, но тут же вернулась:

– Какие будут алименты?

– Я же обещал тебе щедрое содержание. Оно и будет щедрым.

– Сколько?

Он заставил себя прикинуть сумму и сказал:

– Пятнадцать тысяч в год? Тебе не придется тратиться на Трикс.

Мелинда задумалась. Пятнадцать тысяч в год означало, что Вик не сможет каждый год печатать столько книг, что придется расстаться со Стивеном или урезать ему зарплату – на что Стивен, пожалуй, согласится. Из-за каприза Мелинды Стивену и его семье придется сесть на скудный паек.

– Я согласна, – наконец сказала она.

– К тому же Камерон не бедствует.

– Он замечательный! Настоящий мужчина, – ответила она, как будто он отозвался о нем уничижительно. – Значит, решено. В понедельник я всем займусь. – Она кивнула и снова ушла к себе.

Чуть погодя вернулся Брайан, и они с Виком пошли во флигель, отбирать шестьдесят стихотворений из ста двадцати в рукописи. Брайан разбил стихи на три группы: самые любимые, просто любимые и остальные. По большей части он писал о природе, на метафизические и этические темы, что роднило его поэзию с одами и эподами Горация, – правда, Брайан извиняющимся тоном сказал, что не любит Горация и не помнит его стихов, поскольку предпочитает Катулла. Любовная лирика Брайана была полна страсти – платонической, более или менее экзальтированной – и изысканна, как у Донна. Его стихи о Нью-Йорке впечатляли меньше, но Вик решил для разнообразия включить в книгу одно или два. В то утро Брайан легко поддавался уговорам, пребывая в приподнятом, экзальтированном расположении духа, и у Вика несколько раз возникало чувство, что Брайан его не слушает. Однако же, когда Вик предложил красновато-коричневый цвет для суперобложки, Брайан очнулся и возразил, что лучше сделать ее бледно-голубой, особого оттенка. На прогулке он нашел скорлупку птичьего яйца, именно того цвета, который хотел для суперобложки. Он сказал, что цвет для него очень важен. Вик бережно спрятал скорлупку в ящик стола, а потом описал виньетки, которые предлагал разместить на страницах: перо, травинки, паутина, кокон бабочки-мешочницы, и это Брайан с воодушевлением одобрил. Вик уже экспериментировал с офсетной печатью виньеток и добился великолепных результатов.

Брайан нетерпеливо встал и спросил:

– А Мелинда дома?

– Наверное, у себя, – сказал Вик.

– Я предложил ей после обеда покататься на лодке.

Они еще не завершили отбор стихотворений, но, судя по всему, Брайан уже думал о другом. Что ж, можно поработать и после их прогулки, перед ужином.

– Поезжайте, – сказал Вик, ощутив внезапную слабость.

Брайан ушел.

Камерон явился в семь вечера и сидел в гостиной, жизнерадостно улыбаясь в предвкушении отменного ужина. Брайан помогал Мелинде на кухне. Она готовила молочного поросенка. Вик смутно помнил, что Мелинда рассказывала, как Брайан увидел его в мясной лавке в Уэсли и решил купить для сегодняшней трапезы. Для Вика вся вторая половина дня прошла как в каком-то тумане. Он не ориентировался во времени, не помнил, что делал, и каким-то образом угодил себе молотком по большому пальцу левой руки – в пальце пульсировала боль, когда Вик прижимал его к указательному. Более того, он зачем-то завел разговор с Камероном, сам не понимая о чем. Камерон ни на миг не умолкал. Вик усилием воли заставил себя сосредоточиться на его словах.

– …я на кухне особо не кручусь. Сам знаешь: или у тебя есть эта жилка, или нет!

Все остальное Вик снова пропустил мимо ушей, как радиопередачу, которую не хотелось слушать. Его почему-то беспокоило, что Брайан на кухне. Почему он не в гостиной, не разговаривает с ним о том, что интересно им обоим? Тогда бы Камерон заткнулся. Потом Вик вспомнил, что утром потребовал, чтобы Камерон сегодня не приходил, и что Мелинда пообещала в понедельник утром, то