Уинстэнли - Татьяна Александровна Павлова

Впервые он оказался перед столь ясным политическим выбором. Принять ли республику, уже показавшую себя не с лучшей стороны, посадившую на место изгнанных тиранов новых, которые по-прежнему угнетали бедняков и умножали несправедливости на земле? Принять ли республику, которая ничего не сделала для того, чтобы защитить, оправдать праведный труд диггеров, по наоборот, разрешала и поощряла их преследования? Совсем на днях, 23 февраля, Государственный совет опять сообщил Фэрфаксу о жалобах из Серри на порубки общинных лесов и дал указание принять меры. Ибо такие действия, говорилось в послании, «помимо потерь, ободряют самый низкий и неспокойный отряд людей к более смелым действиям».

Но если ее отвергнуть, что предпочесть взамен? Возвращение к трижды проклятому режиму Стюартов? Или к ханжескому пресвитерианскому правлению, которое в конце концов опять-таки приведет в страну Стюартов? Или, может быть, подождать, когда вернется из Ирландии Кромвель, и добровольно подставить шею под ярмо военной диктатуры? Ведь до царства равенства и справедливости, где не будет угнетения и тирании, еще очень далеко — Уинстэнли теперь хорошо это понимал.

Так принять ли республику, пойти ли на компромисс с ней, чтобы этим путем отстоять хотя бы то немногое, на что можно сейчас надеяться?

Он говорил с людьми, быть может, съездил в Лондон, в другие графства. И увидел, что простой народ, бедняки, в словах которых он привык чувствовать высшую правду, согласны поддержать республику. Не для того, чтобы слепо ей подчиниться, а чтобы вести ее путем правды, строить в ней и с ее помощью новое свободное царство.

И Уинстэнли в конце февраля или в начале марта 1650 года пишет новый памфлет. Он называется «Раскрытие духа Англии, или Ободрение принять обязательство. Где показана цель того дела, которая была впервые объявлена в начале войн против короля».

Двое друзей, А. и О., беседуют после долгой разлуки. — Где ты был так долго? — спрашивает один.

— Я ездил по стране, чтобы понять состояние духа и мнение народа.

— Ну и как ты его нашел?

— В одних дух угнетен тройным игом, а в других освобождается от оков. Но больше всего сейчас спорят об «Обязательстве».

— И как народ к нему относится?

— Большинство принимает его, и суть дела вот в чем. Если мы поддержим настоящее правительство, говорят они, без короля и палаты лордов, — мы будем находиться под властью сменяемых парламентов. И тем самым освободимся от продажности постоянных правителей. Ибо если одни и те же люди бессменно будут сидеть в кресле властителей, они покажут себя столь же скверными или еще хуже, чем король и лорды. И во-вторых, ведь настоящее республиканское правительство отменило королевскую тиранию и тем самым дало всем жителям страны право на землю, освободив их от нормандского ига. То есть земля теперь стала общей сокровищницей для всех англичан.

— А еще почему народу нравится «Обязательство»? — спрашивал опять первый.

— В нем сказано, — следовал ответ, — о сменяемости парламентов и о том, что отныне устанавливается свобода для всех выбирать в парламент своих представителей. Ибо раньше лорды рассылали повсюду своих людей, которые заставляли англичан голосовать за них или их ставленников.

Первый собеседник задавал новый, очень коварный вопрос:

— Но не может ли нынешний парламент показать себя столь же тиранической властью, как палата лордов или король, и какое средство есть у народа против этого?

— Нет, не может, — отвечал мудрый друг, — ибо представители в парламенте не будут находиться у власти вечно, но добровольно сложат с себя обязанности, чтобы дать место другим. А кто попытается утвердиться у власти, подобно королю или палате лордов, тот сам нарушит данное обязательство и объявит себя предателем английской свободы.

— И так думает весь народ?

— Да, все беспристрастные люди, которые любят английскую свободу; но есть и такие, кто резко протестует против «Обязательства» и отказывается принять его.

— Кто они?

— Это лорды маноров, живущие на десятину священнослужители, проповедующие в пользу короля и лордов, светские собственники церковных владений, юристы, жадные ростовщики и угнетатели-лендлорды.

— Чем же ущемляет их «Обязательство»?

— Навязанная народу власть — основа их благосостояния; они хотят сохранить за собой эту власть завоевателей, и потому они враги народной свободы. Если эту власть отнять у них, они станут равными другим англичанам, их братьям, и должны будут позволить им жить на земле в том же достатке, что и они, а этого их алчность и гордыня допустить не могут.

— Значит, если будет принято «Обязательство», — продолжал доискиваться любознательный А., — эти люди потеряют что-то в своем положении и правах?

— Нет, — отвечал О. — Они будут пользоваться своими прирожденными правами, как и все остальные. Они потеряют только власть завоевателя, которая порождает всяческую тиранию; только эта власть будет отобрана у них.

— А будет ли парламент сам выполнять это «Обязательство» и побуждать всех остальных исполнять его?

— Без сомнения. Ибо если сам парламент будет действовать вопреки своим клятвам, особенно в делах свободы, народ выступит против него. И каждый город или графство сможет отозвать своих представителей из этого вероломного парламента и избрать новых на их место.

И опять первый собеседник задавал искусительные и коварные вопросы. Опасные вопросы, если принять во внимание реальную власть, управляющую Англией:

— Разве мы не видим, что сильные мира сего, живущие по власти завоевания, делают волю свою законом, как если бы старое правление еще сохранялось?

— Верно, — соглашался второй, — их воля была законом, но теперь они не могут править по своей воле, ибо тот или те, кто попробует сделать это, вернут в Англию королевскую власть и снова установят тиранию; они сами нарушат «Обязательство» и покажут себя предателями республики. Народ же, столь чувствительный теперь к свободе, не помилует таких владык.

— Будут ли сторонники побежденной королевской партии иметь какую-либо пользу от «Обязательства»?

— Да, если они примут его и станут соблюдать, они получат одинаковые права с другими, ибо они тоже англичане.

А. размышлял вслух:

— Но право же, люди, которые хотели бы быть тиранами, очень