Марина - Алия Амирханова

то глаза Марины ослепил красотой своей лес, одетый в багрянец и золотом отливающий в лучах уходящего на покой солнца.

– Какая красота! Вы что же, в лесу живёте?

– Нет. Это наш парк. Мать рассказывала: они, жители, то есть, сто пятьдесят тысяч деревьев после войны собственными руками посадили. Представляете? Какой энтузиазм, какой подъём тогда был. Сейчас такого нет.

– Я на строительстве Саяно-Шушенской маляром работала. Там тоже самоотверженно ребята трудились.

– В общем-то вы правы. Цель нужна. Тогда и работать будем… Почти приехали.

Ноябрь. Темнело рано. Таисия Владимировна ждала их. Она напекла пирогов, налепила пельменей. Около часа потратили на объятия и обустройство. Марине с сыном была выделена отдельная комната. Саша сразу же собрал детскую кроватку, и Сёмушка, потянувшись, сладко заснул на новом месте. На кухне сели ужинать.

– По такому случаю не грех и выпить. Наливай, сынок. Специально для нас купила. Рябиновая наливка. Мне она очень нравится!

– Мам, как себя чувствуешь?

– Да уже выздоровела. Простуда была. Правда, она меня на две недели свалила. Но ничего, отступила.

Сын откупорил бутылку и разлил по рюмкам.

– За встречу, и чтобы у тебя Мариночка всё было хорошо! – тост произнесла Таисия Владимировна.

Марина ей приглянулась сразу – и красотой, и достоинством поведения, бросающимся в глаза сразу.

–Ты, ешь, Мариночка, ешь. С дороги. Смотрю, в холодильник двухлитровую банку молока убрала, значит, дитё грудью не кормишь?

– Нет. Сёмушка козье молоко пьёт, – она с тревогой посмотрела на хозяйку.

Они с Клавой не обсуждали, есть ли коза у свекрови Люды. Подумали тогда, раз в совхозе живёт, то с молоком проблем не должно быть.

– Ну и ладно. У нас тут совсем рядом рынок образовался. Там совхозовские со своих личных хозяйств и сметанкой, и молоком торгуют, да и мясом. Мы, кто при учебном хозяйстве, для них вроде как городские.

Смеётся.

– Да, кстати, вот сметана местная. Из козьего молока. Попробуй, Мариночка, – женщина поближе придвинула чашку.

Марина, зачерпнув маленькой ложкой, намазала сметану на хлеб. Откусила.

– Ну, как?

– Вкусная какая! Чуть язык не проглотила!

– А я что говорю! И привкуса никакого нет. Так что на нашем молоке твой сынуля богатырём вырастет.

Саша в разговоре участия не принимал. Он молча ел. Проголодался и сейчас уплетал за обе щёки. К тому же мать приготовилась к встрече, пирогов напекла. Ел с запасом. Ранним утром уезжать, когда ещё к матери наведается.

– Мам, Марина ваш парк за лес приняла.

– Наша гордость. Вообще, весь наш край, а село Кокино уж подавно, – выдающееся. У нас до войны, Мариночка, в селе, техникум был. Так-то! Кто ещё таким может похвастаться? Я и мой муж войну в эвакуации были. А как вернулись, ахнули. Повсюду немыслимая разруха. Жить негде. В землянках жили. Директор бывшего техникума первым делом стал техникум восстанавливать. Он был очень деловым. Откуда-то привёз пленных немцев нужных специальностей. Там был и один инженер, Франц Фишер. Как сейчас помню… Высокий и серьёзный. Помню его слова нашему директору.

«Господин директор! Вы расстроены, что нет никакого строительного материала? А это что? – и он показал свои ладони. – Это самое главное.»

И стали пленные немцы работать, как нам и не снилось. Запрудили нашу речку и сделали электростанцию. У нас земля – это тебе не украинский чернозём. По глине ходим. Так вот, они из нашей глины стали кирпичи делать. Печь соорудили. И вскоре в ней уже за месяц обжигали по 30 тысяч штук кирпичей. А потом соорудили столярную мастерскую, в которой изготавливали оконные рамы, двери, шкафы, столы. Умеют немцы работать, что говорить. Добросовестные они какие-то. Наш директор нам, местным, не раз повторял: наши враги – фашисты. Немцы нам друзья… Такие времена были.

Таисию Владимировну было не остановить. Соскучилась она, видно, по слушателям.

– Надо сказать, мы тоже немцев удивляли. Первое, конечно, тем, что умеем терпеть. Сорок седьмой голодным выдался. Собирали по полям остатки промёрзшей картошки и из неё оладушки пекли. Немцы поражались, как мы можем такое есть. Всё говорили, что у них в Германии, если нет масла и кофе, то уже все считают, что наступил голод.

– Мам, а может оно и верно. Наше терпение, вернее, наша терпимость делает нас ленивыми. Если бы возмущались, то, гляди, задумались бы, а как сделать, чтобы было лучше.

– Ошибаешься, сынок. Чтобы так рассуждать, нужно образование. А откуда у нашего безграмотного мужика того времени образованность возьмётся?.. Случай расскажу. Со слов нашего директора. Был он в соседнем городе. Так там в зале ожидания поезда повсюду самодельные плакаты весят. После войны дело было. «Не садитесь на подоконники. Ф. Энгельс». «Не матюкайтесь. К. Маркс». «Не плюйте на пол. Р. Люксембург». «Не фулюганьте. Н. Крупская». «Не прите без очереди. Луначарский».

Марина и Саша засмеялись.

– Ну, а что? Замучился начальник станции грязь терпеть, вот и повесил плакатики. Фамилии Энгельса, Маркса, Крупской народ только и знал. Умный начальник станции, что и говорить. Находчивый. Зато постепенно в зале и на перроне чистота установилась. Вождей народ почитал, к советам прислушивался. Так постепенно и окультуривался. А насчёт терпения, сынок. У нас оно особое. Мы, нашу родину, её нужды: радости и горести через свои сердца пропускаем, как личные. Понимаете?

Сейчас ещё пример расскажу. Давно это было. Сразу после войны. Мне этот случай рассказала дочь нашего директора техникума, а она уже от отца услышала, который принимал самое активное участие в произошедшем.

По весне не выдержал мартовский лед, и единственный в хозяйстве трактор пошел на дно Десны. Мариночка, это речка наша. И тут к Петру Дмитриевичу, нашему директору техникума, прибегает худенький пожилой колхозник и говорит: «Могу помочь трактор вытащить». И стал он свой план выкладывать. Неподалёку, оказывается, воинская часть расположилась, и они привезли свою технику, а это военные тягачи: что-то строить намеривались. Так вот, говорит мужичок директору. Тягач подгоните, а я под лёд нырну, зацеплю трактор. Тягач его и вытянет. Представляете, так и сделал! Разделся до нижнего белья, перекрестился. Лёд топориком проломил. Сначала трос спустил, а вслед за ним сам нырнул. Видно, зацепил, потому как через десять секунд вынырнул и кричит.

– Ташшыте! Ташшыте, мать вашу!..

Тягач с первого же раза вытащил трактор.

Вот такой наш народ. А ты, сынок, подменяешь великое слово терпение на терпимость. Терпит мать своё больное дитя. Страдает, муки принимает, молит о выздоровлении, но не отвергает. Терпеливо несёт свой крест. Так и народ наш.

– Интересно ты рассказываешь, но мне спать пора. Завтра рано вставать. Не хочется от тебя, мамочка, уезжать,