И осталась только надежда… - Наталья Бульба

Перепалка не мешала думать, скорее, создавала нужный антураж. Так уж получилось, что в отличие от своего первообраза я изначально пытался окружить себя теми, кто не просто разделял мои взгляды на будущее нашего мира, но и готов был делом доказывать свои стремления. Мне повезло – я редко был один. Да и решения, которые я принимал, чаще всего являлись результатом весьма яростных обсуждений.

Воспоминания заставили улыбнуться, благо я по какому-то наитию застегнул лицевой платок, так что теперь мог не смущать остальных своими эмоциями. Это теперь Сартарис без малейшего напряжения выслушивал чужое мнение, не всегда совпадающее с его мыслями, а еще тысячу лет тому назад…

Он был не талантлив – гениален. Все, что касалось анализа, предвидения, давалось ему настолько легко, что один из его наставников, опасаясь испортить подающего надежды воина, обратился непосредственно ко мне, надеясь, что мне удастся найти применение его способностям.

Если бы он знал, насколько своевременной стала эта просьба. Идея о создании управления вероятностных прогнозов грозила стать навязчивой, а я все не мог найти подходящую кандидатуру, способную его возглавить и понимать те проблемы, которые оно должно было решать.

Сартарис был молод. Слишком молод, недостаточно сдержан, амбициозен, практически неуправляем.

Тогда ему не было еще и сотни лет.

Если посчитать, сколько раз я готов был отказаться от идеи, которая теперь казалась не столь удачной, сколько раз я намеревался избавиться от него единственным верным способом…

Но каждый раз я находил в себе силы убедить не только себя, но и совет, что только Сартарис сумеет сделать то, что Альтерре жизненно необходимо.

Будь я человеком, мог бы гордиться собой. Я человеком не был, потому гордился им. Ему пришлось многое изменить в себе, но он справился.

С Дарианы пришло сообщение, что они готовы передать новую информацию по базе на Земле, и я всего на пару мгновений отвлекся от спора. Ничего непредвиденного в блоке я не увидел, единственное, что меня заинтересовало, появление в раскладе Маргилу и его внука. Но и этого ожидал, Закиралю пора было начинать укреплять свои позиции, так что он лишь вполне удачно использовал предоставленный ему повод. Не сделай он этого, в ближайшую пару дней мне пришлось бы самому намекнуть ему на необходимость участия талтара в этой заварушке.

От размышлений на эту тему меня отвлек очередной вопрос Сашки. Но обращался он не к Кадинару, а к Сартарису:

– Слушай, – на лице равновесника было написано предвкушение, – а «эффект бабочки» на самом деле существует?

Этот вечер можно было считать неудачным. Сначала мой разговор с Лерой, теперь интерес Александра. Но в ответ на насмешливый взгляд начальника управления я только едва заметно пожал плечами. Еще неизвестно, что опаснее: увести разговор в другую сторону, или удовлетворить его любопытство.

– «Эффекта бабочки» не существует, – усмехнулся довольный Сартарис.

Над этой загадкой он бился довольно долго, на зато теперь мог многое рассказать о вывертах времени, пространства и вероятностей.

– Не существует? – Александр выглядел обиженным.

Опять взгляд воина в мою сторону, и я киваю, разрешая коснуться подробностей. Хватка у советника правителя темных как у саруса. Если сомкнет пасть, разжать будет невозможно.

– Основной, или вероятностнообразующий, мир – весьма устойчивое явление. Чтобы внести изменения в так называемое относительное прошлое, необходимо много энергии. Получить такую можно, только уничтожив время или разорвав его связь с любой из оставшихся двух составляющих.

В глазах Сашки, внезапно посмотревшего в мою сторону, просыпалось безумие. То самое, которое отличало и Сартариса. Он взял след.

– А можно то же самое, но только человеческим языком? – неожиданно подал голос Сизов.

Все это время он сидел настолько тихо, что, если бы я не ощущал его присутствия, уже забыл бы о том, что у нас гости.

– Любой путешественник в прошлое – тот же турист: приехал, посмотрел и уехал. Он не является чем-то существенно важным для того времени, в котором находится. Он может общаться, заниматься охотой, брать сувениры.

– Но если он хочет что-либо изменить, – Сашка перехватил инициативу у моего помощника, – он должен разрушить основополагающие связи. Ну, как взорвать опору у моста. И оказать влияние он может только на события, которые являются точками вероятности, лишь их изменение поможет переписать прошлое.

– Но не только основного мира, но и его вероятностей, – многозначительно фыркнул мой помощник.

– А аналогом взрывчатки… – ухватил мысль равновесника Архангел.

– …является энергия. Но не та, которой оперируете вы, – продолжил вместо Александра Сартарис, – а та, которую мы называем магией. К тому же самая мощная из нам известных, связывающая между собой время, пространство и вероятности.

Человек пытался понять, но я помнил свою растерянность, когда начальник управления посвящал меня в свою теорию. Она выглядела стройной, логически выверенной и безупречно доказанной.

Но принять ее было очень тяжело. А может, и не ее саму, а тот факт, что у нас все-таки есть надежда на устойчивое будущее.

– А вероятностные миры? – Сашка со своим вопросом опередил Сизова.

Я не знал, радоваться этому или нет. Дар предвидения Архангела мог поставить Сартариса перед необходимостью дать слишком однозначный ответ, чего мне бы хотелось избежать. Но и Александр был вполне способен на подобное, именно это он только что и доказал.

– Изменение их прошлого возможно лишь через основной мир либо тот, с которым он связан одной из основ, как на Дариане-2.

– То есть, – советник Олейора смотрел теперь не на моего помощника, а на меня, и его взгляд мне совершенно не нравился, – чтобы избавить Альтерру не только от влияния первой Дарианы, но и Земли…

Закончить я ему не дал. Он мог предполагать все что угодно, но конкретного ответа получить не должен был.

– Многие технологии маров доступны только самим марам. Если мы и сумеем воспользоваться их прибором, то лишь самыми простыми функциями. – И добавил, уже обращаясь к Сизову: – Для установки защитного купола нам потребуются твои друзья. Я могу на тебя рассчитывать?

«Или», которое я не произнес, но он не мог не услышать его в моих интонациях, человека нисколько не смутило, еще раз возвращая меня к тому, о чем я уже неоднократно думал. Эволюция воина требовала определенных качеств. Возведенной в абсолют рациональности, которая исключала или загоняла в глубь души эмоциональность. Способности абстрагироваться от множества присущих практически всем расам качеств, включая эгоизм, обидчивость, гневливость.