Безответная любовь - Рюноскэ Акутагава

не тем, который Янькэвэнь видел когда-то в доме Чжана. Это был Хуан Ифэн, но далеко не самый лучший.

Собравшиеся – и сам Ван, и его приживальщики – не спускали с меня глаз. Поэтому я должен был следить за собой, чтобы они ни в коем случае не заметили на моем лице разочарования. Но, как я ни старался, мне, очевидно, все же не удалось скрыть досаду. Выждав некоторое время, Ван озабоченно спросил:

– Каково ваше мнение?

Я ответил решительно:

– Написано кистью гения! Неудивительно, что учитель Янькэ был в таком восторге.

Лицо Вана постепенно разгладилось. И только еле заметная морщинка меж бровей свидетельствовала о том, что мои похвалы не до конца убедили его.

Как раз в тот миг и появился учитель Янькэ, от которого я впервые услышал об одухотворенной красоте «Осенних гор». Не переставая радостно улыбаться, учитель приветствовал Вана.

– Пятьдесят лет назад я видел эти «Осенние горы» в заброшенном жилище Чжана, а сегодня мне посчастливилось снова встретиться с ним здесь, в вашем прекрасном доме. Воистину неисповедимы пути судьбы!

Так говоря, учитель Янькэ не отрывал глаз от висевшего на стене свитка. Уж он-то должен знать – та ли это картина, которую он видел когда-то, или другая. Поэтому и я, и Ван внимательно следили за лицом учителя, пока тот рассматривал свиток. И вот – не знаю, показалось это мне или было на самом деле? – будто легкая тучка набежала на его черты.

После долгого молчания Ван, явно обеспокоенный, робко спросил учителя:

– Каково ваше мнение? Только что учитель Шигу весьма лестно отозвался о картине.

У меня все похолодело внутри. Неужели прямодушный учитель Янькэ выложит все как есть? Однако, очевидно, учитель пожалел Вана и не захотел его разочаровывать. Закончив рассматривать картину, он почтительно ответил хозяину:

– Вам повезло, что в ваши руки попала эта картина. Думаю, что теперь все сокровища, хранящиеся в вашем доме, засверкают еще большим блеском.

Но увы, лицо Вана все больше мрачнело. И если бы не пришел запыхавшийся учитель Ляньчжоу, нам, несомненно, пришлось бы очень туго. Появившись как раз в тот миг, когда похвалы учителя Янькэ готовы были иссякнуть, новый гость тут же присоединился к беседе:

– Это и есть те самые «Осенние горы»?

Небрежно поклонившись хозяину, учитель Ляньчжоу устремил свой взгляд на картину Хуан Ифэна. Некоторое время он молчал и только покусывал усы.

– Учитель Янькэ говорит, что пятьдесят лет назад уже изволил видеть этот пейзаж, – объяснил Ван, и в голосе его прозвучало растущее беспокойство. А надо сказать, что учитель Янькэ никогда не рассказывал учителю Ляньчжоу о выдающемся творении Хуан Ифэна. – Так что же вы скажете? Каково ваше просвещенное мнение?

Учитель, вздыхая, по-прежнему не отрывал глаз от картины.

– Скажите же всё, что думаете, не обинуясь… – принужденно улыбаясь, торопил учителя Ван.

– Что я думаю? Но ведь это… – И учитель Ляньчжоу снова умолк.

– Так что же?

– Это одно из лучших творений учителя Дачи. Взгляните на тоновые переходы в этих облаках и клубах дыма. Разве они не сочатся жизненными соками? А как выполнена листва? Человеку не под силу создать такое, это истинно творение Небес. А видите ту далекую одинокую вершину? Как оживляет она общую композицию!

До сих пор молчавший учитель Ляньчжоу повернулся наконец к Вану и, расписывая достоинства каждого мазка, начал искренне восхищаться картиной. Стоит ли говорить о том, что с каждым его словом лицо Вана все больше прояснялось?

Воспользовавшись моментом, я тайком обменялся взглядом с Янькэвэнем.

– Учитель, это действительно те самые «Осенние горы»? – тихонько спросил я, а Янькэвэнь покачал головой и как-то странно подмигнул мне.

– Все это словно сон. Не иначе как тот Чжан, который принимал меня, был лисом-отшельником.

– Вот и вся история об «Осенних горах».

Закончив рассказывать, Ван Шигу неторопливо отхлебнул чай.

– Да, странная история, – отозвался Юнь Наньтянь, который давно уже, не отрываясь, вглядывался в пламя светильника.

– Говорят, что потом Ван потратил немало усилий, чтобы добраться до истины, но похоже, что ни о каких других «Осенних горах» Чжанам не было известно. Поэтому то ли тот свиток, который видел когда-то учитель Янькэ, до сих пор прячется где-то, то ли учителя просто подвела память. Во всяком случае, ничего более определенного сказать невозможно. Вряд ли и дом Чжана, и сама картина были просто наваждением…

– Тем не менее тот странный осенний пейзаж весьма отчетливо запечатлелся в душе учителя Янькэ. Да и в вашей душе тоже…

– Мне кажется, что я и сейчас живо вижу и сине-зеленые тона гор, и киноварь красной листвы.

– А раз так, даже если этой картины и не существует, стоит ли о том горевать?

Тут великие художники Юань и Ван, церемонно сложив ладони, усмехнулись.

1920

Странная встреча

I

О-Рэн стала содержанкой и в начале зимы 1895 года поселилась на улице Ёкоами в районе Хондзё.

Снятый для нее крохотный одноэтажный домик стоял на берегу реки у моста Окураба. Когда она смотрела из сада на реку, на умиротворенный, спокойный пейзаж, совсем не похожий на городской, он не казался ей унылым: там, где сейчас станция Рёгоку, тянулись, заслоняя пасмурное, готовое пролиться дождем небо, густые заросли кустов и деревьев. Но по ночам, если с О-Рэн не было господина, ей становилось порой невыразимо тоскливо.

– Бабушка, кто это кричит?

– Это? Кваква.

Так О-Рэн, когда ей было не по себе, переговаривалась со служанкой, поддерживая в лампе огонь.

Примерно раз в три дня появлялась плотная фигура ее господина – Макино в интендантской форме, который заглядывал к ней еще засветло прямо со службы. Случалось, что он приходил и после захода солнца, уже из дому – он жил напротив моста Умаябаси. У Макино была семья – жена и двое детей, мальчик и девочка.

О-Рэн, которая с недавних пор стала причесываться как замужняя женщина, собирая волосы в пучок, вечерами сидела у жаровни напротив Макино, посемейному, и пила с ним саке. На разделявшем их чайном столике стояли тарелочки и мисочки с закуской – сухой соленой икрой, солеными потрохами трепанга…

В такие минуты перед О-Рэн нередко проносилась в памяти вся ее прошлая жизнь. Вспоминая многочисленную семью, подруг, она еще острее ощущала свою полную беззащитность в этой чужой, далекой стране. Иногда ее вдруг охватывала жгучая ненависть к разжиревшему Макино.

А Макино в это время с истинным удовольствием маленькими глотками, смакуя, пил саке. Он то и дело отпускал шутки, заглядывал при этом в лицо О-Рэн и громко хохотал – такая