Безответная любовь - Рюноскэ Акутагава

сделать картину своей собственностью. Что толку брать картину на время, не лучше ли подождать, – может быть, когда-нибудь она все-таки попадет к нему в руки. Воодушевленный этой надеждой, Янькэвэнь в конце концов уехал из Жуньчжоу без картины.

Через год он снова оказался в Жуньчжоу и решил заглянуть к Чжану. Там все было по-прежнему: все тот же плющ свисал с изгороди, та же трава заглушала сад. Вышедший к гостю слуга сообщил, что хозяина нет дома. Янькэвэнь стал просить хотя бы показать ему свиток, раз уж невозможно встретиться с Чжаном. Но сколько он ни просил, слуга решительно отказывался пустить гостя в дом в отсутствие хозяина. Более того, в конце концов он перестал отвечать и ушел, оставив ворота закрытыми. Что было делать? Думая о картине, спрятанной где-то в глубине этого заброшенного жилища, Янькэвэнь уныло побрел восвояси.

Спустя некоторое время Янькэвэнь снова встретился с учителем Юаньцзаем, и тот сообщил ему, что в доме Чжана хранятся не только «Осенние горы» Дачи, но еще и такие шедевры, как «В дождливую ночь останавливаюсь на ночлег» и «К своему юбилею» Шэнь Шитяня.

– В прошлый раз я забыл вам об этом сказать. Эти две картины такие же диковины в саду живописи, как и «Осенние горы». Я вам напишу еще одно письмо, обязательно посмотрите и на них тоже.

Янькэвэнь немедля отправил посыльного в дом Чжана. Помимо личного письма Юаньцзая, посыльный имел при себе еще и мешочек денег, чтобы выкупить все три картины. Однако Чжан по-прежнему ни за что не хотел расставаться с Хуан Ифэном. В конце концов Янькэвэню пришлось смириться с мыслью, что «Осенние горы» никогда не будут принадлежать ему.

Тут Ван Шигу умолк.

– Эту историю мне рассказал некогда сам учитель Янькэ.

– Значит, уж он-то, по крайней мере, наверняка видел «Осенние горы»? – Юнь Наньтянь, поглаживая бороду, вопросительно смотрел на Ван Шигу.

– Учитель говорит, что видел. Но наверняка или нет, этого никто не может понять.

– Однако, судя по тому, что вы только что рассказали…

– Сначала послушайте, что было дальше. Когда вы услышите эту историю до конца, у вас может сложиться иное мнение.

И Ван Шигу, забыв о чае, с воодушевлением продолжил свое повествование.

Янькэвэнь впервые рассказал мне эту историю лет через пятьдесят после того, как видел «Осенние горы», пятьдесят раз звезды вершили свой путь по небу, пятьдесят раз на землю ложился иней. За это время скончался учитель Юаньцзай, да и в доме Чжана сменилось уже три поколения. Кто знает, в чьем доме хранится теперь свиток Хуан Ифэна? Да и хранится ли вообще или утрачен, как драгоценные панцирь черепахи и нефрит? Рассказав во всех подробностях чудесную историю картины Хуан Ифэна, Янькэвэнь сокрушенно добавил:

– Тот свиток Хуан Ифэна сродни танцу с мечами Гуньсунь Данянь. Вроде бы есть и тушь, и кисть, но ни того ни другого не видно. От картины к тебе непосредственно передается биение души. Точно так же, как видишь полет дракона, но не замечаешь ни человека, ни меча.

Случилось так, что примерно через месяц после этого разговора я, влекомый теплым весенним ветерком, собрался один в путешествие по южным провинциям. Когда я сообщил о том Янькэвэню, он сказал:

– Это прекрасный случай, которым нельзя не воспользоваться. Постарайтесь найти и увидеть «Осенние горы». Их новое явление миру будет чрезвычайно радостным событием в саду живописи.

Поскольку я и сам желал того же, я тут же попросил учителя написать письмо. Но дорога вела меня то в одно, то в другое место, и я долго не мог выбрать время, чтобы навестить дом Чжана в Жуньчжоу. Уже стали кричать кукушки, и я все бродил с письмом учителя в рукаве, а до «Осенних гор» так и не добрался.

Тут до меня дошел слух, что отпрыск одного аристократического семейства по фамилии Ван приобрел «Осенние горы». Во время своих странствий я многим показывал письмо Янькэвэня, очевидно, среди них были и знакомые этого Вана. Они-то и сообщили ему, что в доме Чжана хранится свиток Хуан Ифэна. Если верить слухам, то, получив письмо от Вана, внук Чжана тут же явился в его дом и вместе с фамильными треножниками и образцами каллиграфии преподнес ему «Осенние горы» Дачи. Разумеется, Ван был вне себя от радости, усадил внука Чжана на почетное место, позвал наложницу, чтобы прислуживала гостю, услаждал его слух музыкой, устроил пышный пир, а потом еще и преподнес ему тысячу золотых монет. Я едва не запрыгал от радости. Чего только не случилось за эти пятьдесят лет, а свиток Дачи был в целости и сохранности. К тому же он попал в руки к Вану, с которым я был лично знаком. Как ни старался Янькэвэнь еще раз увидеть свиток, все его попытки неизменно кончались неудачей, можно было подумать даже, что он навлек на себя гнев злых духов. И вот эта картина сама собой, словно мираж, снова возникла перед нами, причем Вану не пришлось и пальцем шевельнуть, чтобы получить ее. Что тут можно сказать? Только одно – свершилось то, что было предопределено Небесами. Разумеется, я тут же отправился к Вану в Цзиньчан, чтобы посмотреть на «Осенние горы».

Я до сих пор прекрасно помню пионы, горделиво цветущие в саду Вана за украшенными драгоценными камнями перилами. Стоял безветренный летний день. Увидев Вана, я разразился невольным смехом, не успев даже завершить церемониального поклона.

– Значит, «Осенние горы» уже здесь, в этом доме? А ведь скольких душевных страданий стоила эта картина учителю Янькэ! Но теперь-то он наконец успокоится. Как же я рад за него!

Ван самодовольно усмехнулся:

– Сегодня сюда должны пожаловать учитель Янькэ и учитель Ляньчжоу. Но вы пришли первым, поэтому начнем с вас.

И Ван распорядился, чтобы свиток немедленно повесили на стену. На берегу водного потока – деревушка под сенью алой листвы, гряда белых облаков, нависших над ущельем, а над всем этим – синева многослойных вершин, ширмой заслоняющих небо… Словом, перед моим взором возник мир, созданный старцем Дачи, и мир этот был, пожалуй, еще совершеннее и чудеснее, чем реальный. Не помня себя от радости, я так и впивался взором в висящую на стене картину.

Эти облака, дымки, ущелья, горные вершины – подлинный Хуан Ифэн, в этом не было никакого сомнения. Никто, кроме него, не мог, применяя канонические приемы в прописи косопоставленной кистью, передавать живую пульсацию туши, плотно накладывая краски, сохранять звучание кисти. И все же… Все же этот свиток явно был