Несовместимость - Илана Л

Сильнее сжав пальцами каждую его мышцу на спине, Рома не выдержал – зарычал, отодвинул пальцами резинку моих трусиков. Внизу пульсировало от желания. Рома гладил мои бёдра, а затем, приподнял меня, толкнулся вперёд, заходя до упора.

Приятная истома разлилась внутри живота. Я застонала. Ромино дыхание опаляло, лишало разума. Обнимая рукой за талию, Рома позволил откинуть мне голову назад, я касалась разгоряченной спиной твердой поверхности приборной панели. Он поддался вперёд, слегка прикусил кожу у основания шеи, быстрее двигая меня в себе. Я жадно глотала ртом воздух, понимая, что уже на грани. Беспомощно цеплялась за Рому, уронив голову ему на плечо. Громко стонала, рассыпаясь на мелкие осколки оглушительного оргазма, потянув вслед за собой того, кого моё сердце безумно любило.

Мы не двигались. Я наслаждалась близостью любимого, его дыханием, которое постепенно выравнивалось. Рукой он гладил мой живот. И в этом жесте было столько ласки, что я полностью отдалась ей, закрыла глаза и была готова молиться, чтобы время остановилось. Боялась нарушить единение наших тел и душ. Страх, что как только Рома заведёт двигатель, всё мгновенно растворится, полностью парализовал мою волю. Я не хотела думать о том, что же будет, как только мы вернемся в Одессу.  Но ещё больше я старалась не думать о другой, о других. Нутро выворачивало от боли при одной только мысли...И спрашивать Рому я ни о чем не хотела.

Мы еще долго сидели, обнимались. Я блаженно улетала в его руках, забывала обо всём, а потом снова вспоминала. Меня опять захлёстывала волна совести и дикого разочарования. Понимала, что эйфория имеет свойство заканчиваться. Пальцами зарылась в его жёсткие волосы, до боли закусив губу, чтобы не расплакаться. Господи, он чужой муж. Как же так можно?

Больше ни слова не было поднято по поводу моей беременности и отъезда в Киев. Рома только отчеканил, что я должна уволиться.

Мы ехали, держась за руки. Уже подъезжав к самой Одессе, я окончательно уснула. Из сладкого плена меня выдернул звук мобильного телефона.

Не моего.

Ромы.

Мне даже не надо было поворачиваться, чтобы увидеть его реакцию. Так механически отлаженно он сбрасывал вызовы только одного человека – Анны. Я сильнее вжалась в сиденье. Обрадовалась, что спала спиной к нему. Он не мог видеть моего несчастного лица и горькую усмешку исказившее его. Господи, да когда же это закончится?

Нет, не так. Аня назвала меня любовницей. Разве я имела право возмущаться?

Разум ножом ударил в грудную клетку, когда машина притормозила и Рома тихо вышел наружу. Звонки от его супруги не прекращались, и он решил спокойно с ней поговорить. Правильно, зачем меня тревожить?

Липкий пот струился по спине, мне дико хотелось кричать. Нет, мне до одури хотелось послать всё к черту и умчаться куда глаза глядят, только бы больше не слышать проклятый звук мобильного телефона и его тихое: «Алло».

Рома вернулся спустя минуту. Рука зудела, так хотелось залепить ему пощёчину. Умом понимала, что ничего страшного не случилось, ну что она первый раз звонит? А сколько раз он прямо при мне с ней разговаривал? Тем не менее, мой мозг был просто скован адским словом «ревность», и я ломала себя изнутри, дабы сдержать себя в руках.

– Дашенька, – измучивши себя болью и обидой, не сразу поняла, что Рома меня звал, – ты как себя чувствуешь? Ты последние несколько часов только и спишь.

– Я, – слова застряли в горле, – всё хорошо, – повернулась к нему. Не говорить же, что его действия причиняли мне боль.

– Если тебе плохо, ты не молчи. Найдем гостиницу и там останемся ночевать, – я вздрагивала от его взволнованного голоса.

Я не могла отпустить Рому, и он не отпускал. Держал крепко, на уровне души. Не смогла жить без него, просто умирала. Потому что любила.  Пусть и вот так, с болью, с непониманием, с горечью. С обидой. Но любила.

–  Не надо, всё хорошо, честно. Просто дорога утомила, – несмотря на тяжесть в сердце, пересилила себя, улыбнулась.

Рома протяжно выдохнул. Не поверил. Наверное, догадывался в чём причина смены моего настроения. Но не сказал.

Мои эмоции улеглись уже при въезде в Одессу.

– Даш, всё хорошо? – в его голосе по-прежнему была тревога.

– Конечно, – уже проезжали по знакомым улицам, а я понимала, что момент расставания неизбежен.

– Я отвезу тебя к своей маме. Надеюсь, ты не против, – мы посмотрели друга на друга. Против? О, нет. Выдержать порцию упрёков от своих родителей я бы просто не смогла, – мы явимся без предупреждения, так что шок неизбежен, – Рома посмотрел на мой живот, намекая, что для Тамары Ильиничны моя беременность будет не меньшим потрясением.

Я ступила ногой на асфальт, вышла из машины. Поёжилась. Дневное солнышко не полностью прогрело воздух, майскими вечерами ещё было довольно прохладно. Рома обнял за плечи, поцеловал в висок. Отворил калитку, и мы пошли к дому по усыпанной гравием дорожке. Он открыл ключом дверь.

– Мам, – крикнул Рома. Из гостиной доносились женские голоса – Кати, младшей Роминой сестры, и его мамы. Рома снял пиджак и сам стянул с меня кардиган. Повесил на вешалку.

– Оба-на. Мам, ты смотри кто к нам пожаловал, – удивленный Катин возглас разнесся по всему дому. Она стояла в дверях, лукаво смотрела на нас.

Вытирая руки о фартук, появилась Тамара Ильинична.

– Дашенька, какими судьбами, – она протянула ко мне обе руки, я вложила ладони, когда заметила, как изумлённо она переводила взгляд с меня, на Рому и живот.

Сказать Тамаре Ильиничне о беременности оказалось нелегко. Радость перетекла в напряжённость, сбила с толку, озадачило всех. Но в какой-то момент, сама не знаю, когда, Тамара Ильинична начала улыбаться, и я чуть расслабилась.

Мама Ромы рассталась, накрыла огромный стол. А мне кусок в горло не лез, как представляла, что Рома сейчас уедет. Что уедет – я не сомневалась. Он ничего не говорил, но это тот случай, когда всё было понятно без слов.

Уставшая и измочаленная, с трудом приняла душ. На распаковку вещей не было сил. Расчёсывала влажные волосы, сидя на кровати, исподлобья наблюдала за Ромой, который полностью погрузился в себя.

– Ты спать идёшь? – отложила расческу, смотрела на Рому и понимала какую спросила глупость. Он развернулся к окну и видеть его лицо я не могла.

Я понимала, что он разрывался. Но неопределённость резала по венам, я