Кайнокъ - Юрий Козлов

Так, коллективы комсомольцев и ремонтников Б.-Юдинского совхоза из утилизованных частей собрали полностью и пустили в ход трактор ЧТЗ, детали и части к нему частично готовили на своих станках, блок выбрали в утильскладе ст. Купино, в других линейных складах подобрали детали заднего моста, гусеницы. Раму имели в совхозе. Радиатор тоже подобрали из утиля. Ремонтники восстановили своими силами 18 радиаторов из утиля пристанционных складов, восстановили машину ГАЗ-АА и Пикап. Кроме того, собрали инструментов к тракторам — 5 комплектов.

Фронтовики-агитаторы

Раненые бойцы, командиры, политработники, вернувшиеся домой, стараются оказать помощь общему великому делу…

Фронтовик той. Маркин Федор, получивший 7 ран и потерявший зрение в борьбе с гитлеровскими мерзавцами, является агитатором. 29 июня он выступил на сессии Брусенцовского сельского совета: «Мы сражались на фронте, не жался своей жизни, потому что мы знали, что сражаемся за Родину…» Тов. Маркин призвал усилить работу по контрактации скота. Его простые слова убедили собравшихся. За четыре для по селу Брусенцово было законтрактовано 146 голов телят.

Извещение

И субботу и воскресенье состоится общегородской смотр подразделений бойцов всеобуча. Построение на площади Свободы. Время построения — 19 часов 30 мин.

Кино

Художественный фильм «Дочь Родины». (В программе звуковой журнал «Репортаж с фронта Отечественной войны».)

Глава тридцать девятая

В кабинете Корней Павлович положил на край стола пачку газет и несколько папок, забрался на стол, вытянулся. Ноги немного повисли над полом, поддерживаемые голенищами сапог. Спать ему не хотелось, но он понимал, что должен хоть немного полежать. С часа на час мог подойти автозак.

«Убит… Убит… — Думал он, как заводной повторяя про себя одно слово. — Убит… Трах — и под откос… Был ли это случай, мгновенная вспышка ярости или намеренное, хитро продуманное преступление?..»

И то и другое не имело разницы для Михаила, было сурово наказуемо, но Пирогова волновала не юридическая квалификация. Тут все ясно как божий день. Пытаясь предугадать — вспышка или умысел, — он надеялся получить представление об убийце. Вспышка, взрыв ярости предполагали поиск и срсди легально проживающих в Ржанце, Покровке, на руднике мужиков. Могли ведь не поделить чего-то. Замысел же уводил к тем, кого Пирогов именовал мысленно динозаврами, на черной совести которых, считал, были жизнь Пустовойтова, разграбленная машина, кражи в деревнях. Замысел не исключал, что и самому Пирогову следует держаться настороже. Сбежавший Сахаров не поскупится на слова, чтоб насторожить пещерных головорезов. Трусы мстительны и беспощадны.

Он задул огонек в лампе. Темнота растворила и шкаф, и вешалку, и ходики на стене, и самого Пирогова. Лишь под дверыо слабо желтел узкий, острый клин света из дежурки. Краем глаза Корней Павлович видел его и не отпускал далеко, будто тот слабый огонек должен наконец высветить закоулки страшного, темного дела.

«Все-таки это было продуманное убийство. Продуманное и хорошо обставленное… В сейфе у Михаила лежал патрон марки „кайнокъ“. Да, именно в тот день он, Пирогов, впервые увидел, прочел название „кайнокъ“… Значит, Михаил сел кому-то на пятки… Кому-то тому, у кого эти „кайноки“ водятся. Сахарову? Но в день расправы с шофером Сахаров был на дежурстве и выезжал с пожарным ходом. У него алиби — его отчет, датированный тем же числом… Но на Элек-Елани Брюсов подобрал обойму точно таких патронов, что хранились в сундуке у Сахарова. Это подсказывает, что Сахаров состоял в связи… А может, и не подсказывает… Дрянь дело!..»

В большом общем зале раздались шаги. Не сиделось нетерпеливой, разгоряченной Каулиной. Туп-топ, туп-топ… От входной двери до двери «кельи». И обратно: туп-топ…

«А у нее ноги разные, — вдруг подумал Пирогов. — Одну ставит, как печать, другую — по кошачьи…»

Вспомнил Ларису. Почему-то в овчинной шубке, меховой мужской шапке. Такой он встретил ее первый раз. Она возвращалась с девчонками из нардома, был вечер, падал легкий снежок…

Как-то они сейчас?.. Ткачук, Пестова… Игушева… Плохой ты начальник, Пирогов, распустил, разогнал девок, собрать не можешь… А придется. Придется…

Мысли сделались ленивые. Шаги то приближались, то пропадали совсем. И вдруг прекратились… Убаюкала-таки!..

Автозак пришел вместе с солнышком. Неторопливый пожилой конвоир-эвакуатор заглянул в кабинет, поздоровался. Пирогов кубарем слетел со стола, будто проспал царство небесное или свою свадьбу, с трудом продрал глаза, жестом пригласил проходить, садиться, налил в ладонь воды из графина, ополоснул лицо.

Эвакуатор войти вошел, но садиться не стал, извлек из полевой сумки два пухлых пакета и тоненький конверт. Пакеты были тяжелые, управленческие. Конверт очерчен по кромке красным и синим карандашами. Так делала Лариса.

— Сколько у вас времени на отдых? — спросил Корней Павлович, быстро прикидывая, много ли займет перепечатка материалов эксгумации.

— Ни минуты не дали. Приказано забрать пассажира и — назад.

— Вы хоть водички ржанецкой попейте.

— Чего их, кишки полоскать. Мы — дорогой. Из ключа.

Шофер за окном обходил машину, заглядывал под нее, что-то ощупывал, пинал ногой скаты.

— Сами сковырнетесь, так бегавши, и пассажира моего убьете.

— Важный?

— Не такой, как Яга. Но мне — нравится.

— Дезертир?

Якитов не спал. То состояние полудомашнего ареста, к которому он стал привыкать, снова сменилось ожиданием неизвестного. Когда Пирогов открыл «келью», он сидел на краешке нар.

— Уже?

— Да.

Федор поднялся. Потянулся, поводил плечами, пряча и тем выдавая волнение. Корней Павлович будто впервые видел его, разглядывал, как он хорошо сложен физически, недурен лицом. С таким бы по горам походить. Поискать бы тех…

— Ну, прощай, лейтенант.

— Чего так мрачно? Ты ведь сам пришел. И принес важную весть. — Последнее предназначалось для эвакуатора, чтоб не очень притеснял дорогой. — Надеюсь, что попадешь на фронт. Предчувствие у меня такое.

— И на этом спасибо.

— После войны поблагодаришь.

Пирогов и Каулина проводили Федора до машины. Шофер распахнул заднюю дверцу, нетерпеливым жестом указал на черную пасть кузова. Федор вопросительно взглянул на Корнея Павловича, как бы усомнившись вдруг во всех его обнадеживающих словах.

— Так я надеюсь получить письмо из действующей армии, — сказал, подбадривая, Пирогов. Якитов кивнул, молча полез в темноту.

Шофер закрыл дверь, навесил амбарный замок. Эвакуатор проверил, так ли зацеплен он, дважды повернул в скважине ключ.

«Крепко запечатали…»

Пирогову никогда не приходилось близко переживать судьбу арестанта. Теперь это переживание вылилось в тревожное ощущение той замкнутой черноты, в которой оказался Федор.

Автозак профыркался на месте, тихонько тронулся, побежал улочкой к Урсулу, к мосту.

Пирогов вернулся к себе, минуту посидел, прикидывая, не подремать ли ему еще полчаса. Испугался соблазна, принялся за почту.

Первым он вскрыл пакет с постановлениями, инструкциями, памяткой по эксгумации. Он догадался о них по мягкой пухлости конверта. Просмотрев бумаги, Корней Павлович не без некоторого самодовольства отметил, что действовал в соответствии с ними. Подумал, как бы изумились в управлении, если бы он мог представить с обратным автозаком отчет об эксгумации. Для этого он и пригласил Ирину Петровну в бригаду по обслуживанию операции.

Второй пакет, тяжелый и жесткий, сворачивался в желоб от фотографий. Он не стал их пока разглядывать, а вскрыл Ларисино письмо. Оно, как и предыдущее, было написано на узкой бумажной ленте. Очевидно, госпиталю разнарядили типографские обрезки, подумал он, разматывая свиток.

Лариса писала, что у нее пока все по-старому, что раненых прибывает с каждым днем все больше и больше, операционная работает круглые сутки, потому что во фронтовых госпиталях оказывают самую необходимую помощь, а окончательную, чистовую отделку переложили на тыловых медиков. Просто жуть, хотя, наверное, фронтовым тоже голову поднять некогда… Также подробно она сообщила, что в связи с большой загруженностью часть персонала переведена на казарменное положение, им освободили домик в ограде госпиталя — в прошлом в нем какая-то мастерская была, стены и пол пропитаны запахом металлической окалины… Она, Лариса, как операционная сестра, естественно, первой была мобилизована и «загнана» в казарму. («Вот те на! А начала с того, что все по-старому у нее…») С нею живут, продолжала Лариса, Нюси Остроухова, Надя Величко, Валя Коровина… Пирогов плечами повел, он не знал этих имен раньше. Молодые врачи те, о которых она писала прошлый раз, тоже живут…