Орлиная степь - Михаил Бубеннов

— И возьму! — кричал Илья Ильич. — И докажу!

— Вот и хорошо. Вот и докажи!

Между супругами Краснюками разразился скандал, какого не было за все годы их совместной жизни. Илья Ильич был рассержен и обижен женой, но понимал, что выхода нет: в самом деле можно лишиться партийного билета. Не успев остынуть после скандала, он явился в краевое земельное управление, согласился на отъезд в деревню и попросил назначения в Залесихинскую МТС, самую отстающую в крае.

— Давно бы так, — сказали ему в управлении. — Мы все удивлялись: у вас такие прекрасные рекомендации!

Вскоре после приезда Краснюка в Залесиху стало известно, что в зоне станции начнется весной освоение огромных массивов целины и залежей, а в марте нахлынули молодые новоселы. Отношения с ними у Краснюка сами собой запутались с первой встречи. Илья Ильич не мог не испытать к ним в глубине души своей глухой неприязни. Поехав в деревню по принуждению, он считал, что и все другие едут туда не иначе, как в силу строжайшей партийной дисциплины. Он категорически отказывался верить в существование подлинных добровольцев, отправляющихся в деревню по велению сердца. «Таких дураков, кроме Зимы, нет пока на свете!» — твердил он себе. И вдруг он встречает не единицы, а сотни людей, добровольно покидающих города и мечтающих о трудной работе и трудной жизни в степи. Своим поступком молодые добровольцы, не ведая того, опровергали стройную систему взглядов Краснюка и как бы пригвождали его к позорному столбу. Это ли не основание для глухой и тяжкой неприязни?

Очень скоро эта неприязнь дала себя знать.

Особенно невзлюбил Краснюк Леонида Багрянова, который выделялся среди новоселов неугомонностью и чаще других портил ему кровь своей заботой об успехах станции. Молодой москвич то гремел на собраниях, требуя введения заводских порядков и строгой дисциплины в мастерской МТС, то изводил разными требованиями, налаживая свою походную мастерскую, то вздумал добиваться изгнания Дерябы. «Землю носом роет, стервец! Будь ты трижды проклят!» — бурно негодовал Илья Ильич. Теперь понятно, что Краснюк невольно, вопреки здравому смыслу, на удивление людям, испытывал гораздо больше симпатии к Степану Дерябе, чем к Леониду Багрянову.

Сегодня утром смугленькая черноглазая Женя Звездина, охотно поехавшая поднимать целину, но грезившая почему-то не вспаханной, а цветущей степью и белыми облаками над ней, сидела, как обычно, в диспетчерской у рации и вызывала новосельские бригады. Поглядывая на карту зоны МТС, мысленно представляя себе то один, то другой полевой стая, вспоминая знакомые лица, Женя разговаривала с бригадирами или учетчиками смело, живо, быстро, понимая всех с полуслова. Да и станция работала дуплексом(Дуплексная связь — одновременный двусторонний разговор), что значительно облегчало ей дело.

Рядом с ней сидели Краснюк и Зима. После того как Женя заканчивала прием информации, они поочередно задавали бригадирам и учетчикам вопросы о работе и жизни в степи. Илья Ильич до этого дня еще не выезжал в бригады, он судил об их работе только по сводкам и поэтому, естественно, интересовался только тем, что находило в них какое-либо отражение. Он расспрашивал о причинах аварий и простоя отдельных тракторов, техуходе за ними, расходовании горючего… Главный агроном Зима с начала пахоты побывал уже во всех бригадах и теперь удивлял Женю необычайностью своих вопросов к целинникам. У одного собеседника он спросил, налажен ли подвоз воды и когда будет готов колодец; у другого справился о здоровье захворавшего прицепщика и о том, когда бригада будет мыться в бане; у третьего расспрашивал о подвозе дров для стана. Жене невольно подумалось, что Краснюк больше заботится о машинах, а Зима — о людях.

И только спустя час Женя вдруг вспомнила, что у нее в столе лежит письмо на имя директора. Передавая Краснюку письмо, Женя вместе с извинениями за задержку его все же успела поинтересоваться:

— Кажется, от жены, да?

Илья Ильич был очень обрадован письмом.

— Да, это от жены!

Он присел на табурет у окна, весь зардевшись на солнечном свету от волнения и по всегдашней привычке передернув губами и ноздрями, как суслик. Глаза его быстро побежали по строчкам письма, но тут же он легонько вздрогнул, задумался и помрачнел…

Между тем Женя Звездина соедннилась с Заячьим колком. Как всегда, отозвалась Светлана, но Женя, прежде чем принять от нее информацию о работе бригады, спросила:

— Светочка, а где же ваш бригадир? Он живой? Почему он никогда не подходит к рации?

— Сейчас он здесь, — ответила Светлана.

— С ним будет разговаривать Илья Ильич.

— Я слушаю, — раздался голос Багрянова. Шеня обернулась и окликнула директора:

— Илья Ильич, вас слушает Багрянов! Краснюк встрепенулся, оторопело переспросил: — Кто? Багрянов? Ах, да…

Он вдруг встал, сердито кольнул Женю глазами и вышел из диспетчерской, хлопнув дверью.

Николай Семенович Зима с удивлением покачал ему вслед головой и, подав знак Жене, чтобы продолжала разговор с Багряновым самостоятельно, тоже вышел из диспетчерской.

— Где же директор? — угрюмо спросил Багрянов.

— Понимаете, он только что вышел, — после небольшой заминки ответила Женя.

— Понимаю. Не захотел разговаривать со мной?

Здесь опять произошла небольшая заминка, после которой, сжав кулаки у груди, Женя точно выстрелила:

— Да!

— Ну и черт с ним! — резко и презрительно выговорил Багрянов. — Вероятно, произошло недоразумение?

— Забудьте это, — сказала Женя и, расставив оголенные кругленькие локотки, навалилась грудью на стол и негромко, раздельно, спросила: — Товарищ Багрянов, скажите, а не зацвела еще степь?

— Что вы, еще рано! — ответил Багрянов, вероятно немало удивленный тем, что его случайное обещание при отъезде из Залесихи не забыто.

Близ рации в Заячьем колке раздался смех.

— А кто у вас там смеется? — возмутилась Шеня.

— Это ребята тут… — ответил Багрянов. — Они острят. Неужели, говорят, новая графа появилась в сводках: о цветении степи?

— Конечно! — не задумываясь, выпалила Женя.

— Ну и бюрократи-и-изм! — донеслось из Заячьего колка.

После этого Женя Звездина приняла от Светланы информацию, из которой и узнала, что тракторист Хаяров, временно заменивший больного Белорецкого, допустил брак в работе. Дурная весть очень расстроила Женю. Жалея Багрянова, у которого беда за бедой, и зная об отношении к нему Краснюка, Женя решила попридержать печальную информацию в своем столе.

Тем временем Николай Семенович Зима, остановив Краснюка около вездехода, приготовленного для первого выезда в степь, глазами приказал шоферу отойти в сторону и начал настойчиво уговаривать директора побывать сегодня же в Заячьем колке.

Вначале Краснюк слушал молча, изредка барабаня пальцами по брезентовому тенту машины, затем возразил кислым голосом:

— Послушайте, Николай Семенович, но ведь вы только что были там!

— Был, но, к сожалению, очень недолго: надо было лететь на это дурацкое совещание в районе, — ответил Зима. — У них там плохо с питанием и не хватает людей. Я заезжал к Северь-янову и советовал ему серьезно подумать о бригаде. Но ведь Северьянов не очень-то сговорчивый человек. Багрянову с ним, конечно, нелегко…

— С Багряновым тоже несладко, — заметил Краснюк.

На мужественном скуластом лице Зимы, загорелом и обветренном, сошлись черные густые брови. Зима опустил голову и досадливо потер ладонью свой большой лоб.

— Я буду говорить откровенно, Илья Ильич, — продолжал он. — Меня все более удивляют и даже беспокоят ваши отношения с Багряновым. Почему они сложились так худо? Это для меня пока остается тайной.

— Какая же здесь тайна? Что за подозрения? — выкрикнул Илья Ильич. — Он дерзок и груб! Вот и вся причина!

— Вы забываете: он молод.

— Но разве молодые люди имеют какое-то особое право на дерзость и грубость?

— А разве мы, руководители, коммунисты, имеем право обидчиво и даже враждебно относиться к молодым людям с еще не устоявшимся характером? — возразил Зима, вцепившись взглядом в лицо Краснюка. — У нас не было и нет такого права! Нам дано одно право: воспитывать молодых людей. Но пока, если говорить откровенно, мы воспитываем их плохо.

— Как же его воспитаешь, если он лезет драться?

— Ну, знаете ли, Илья Ильич, — продолжал Зима, пожав плечами, — я тщательно расследовал все, что произошло тогда на Черной проточине. Почему вы испугались его? Это никому не понятно. Он увидел вас с Дерябой и мог нагрубить вам. Но он и не думал драться.

— Это он сам вам сказал? И вы верите?

— Верю!

— Вот это и плохо! — воскликнул Краснюк, наконец-то переходя к нападению. Нежное розовое лицо его вдруг припотело, а светло-карие глаза блеснули яркой прозеленью. — Вы влюблены в него и уделяете ему слишком много внимания! Вы все еще находитесь под впечатлением своего. романтического знакомства с ним. Это мешает вам взглянуть на него трезвым взглядом. Поймите, ведь он теперь совсем уже не тот мальчишка, которого вы встретили во время, войны! Он взрослый человек и, кажется, духовно искалечен войной. Зима сухо усмехнулся и ответил: