Современная зарубежная проза - Коллектив авторов

Плясун «таится в каждом из нас», «плясун — это не только воплощение страсти, но и путь, с которого невозможно сойти». И совсем необязательно быть публичным и знаменитым, чтобы оказаться плясуном на всю жизнь, достаточно иметь устойчивое желание заполнять собой время и пространство. В романе «Бессмертие» у Аньес есть сестра Лора, которой, судя по всему, суждена долгая, агрессивная жизнь. От Лоры ушел перспективный любовник, женщина впадает в депрессию, но не потому, что мучит любовь. Она страдает от другого — от чувств, понятных Беттине, наворачивавшей круги вокруг Гете: «Лора не думала ни о наслаждении, ни о возбуждении. Про себя она повторяла: я не отпущу тебя, ты не прогонишь меня от себя, я буду за тебя бороться. И ее орган любви, двигавшийся вверх и вниз, уподоблялся военному механизму, который она приводила в действие и которым она управляла».

От плясунов, умеющих цеплять и давить, погиб хороший мужик Франц из «Невыносимой легкости бытия». Ему удалось одновременно избавиться и от жены, и от любовницы Сабины, которая выбрала путь свободы и предательства (кундеровский герой умеет предавать, дабы не стать разменной монетой в чужих руках), одновременно подарив Францу такую же возможность. Франц воспользовался ею — стал дышать полной грудью, снял квартиру, стал жить с влюбленной в него студенткой, которая могла еще не властвовать, а просто любить. Но плясуны не дремлют: «Франц, разумеется, не приверженец китча. <…> Однажды ему позвонили друзья из Парижа. Они сообщили, что организуют поход в Камбоджу, и пригласили его присоединиться к ним. <…> Группа видных западных интеллектуалов решила пешком отправиться к камбоджийским границам и этим великим спектаклем, разыгранным на глазах у всего мира, добиться того, чтобы врачам был наконец разрешен вход на оккупированную территорию». Надо было остаться со «студенткой в больших очках». Но скрывающийся в «идеалах» китч обладает силой, как и плясуны, нуждающиеся в публичных мистериях. Франц отправится в Камбоджу, там он получит смертельные ранения, после чего им займется вдова-вампир: «Мертвый Франц наконец принадлежит своей законной жене так, как никогда прежде не принадлежал ей. Мари-Клод вершит всем: она взялась за организацию похорон, рассылает извещения о смерти, покупает венки, шьет себе черное платье, а на самом деле — платье свадебное. Да, только мужнины похороны для жены ее истинная свадьба; завершение жизненного пути; награда за все страдания». Конечно, Кундера — злой психолог и недобрый писатель.

Но этот злой и недобрый вполне моралистичен и дидактичен. Его нравственная философия постоянно ищет простых форм выражения, как, например, в романе «Неспешность». «Наша эпоха отдалась демону скорости и, по этой причине, не в последнюю очередь, так легко позабыла самое себя. Но мне хотелось бы перевернуть это утверждение с ног на голову и сказать: нашу эпоху обуяла страсть к забвению, и, чтобы удовлетворить эту страсть, она отдалась демону скорости; она все убыстряет свой ход, ибо хочет внушить нам, что она не нуждается в том, чтобы мы о ней вспоминали; что она устала от самой себя, опротивела самой себе; что она хочет задуть трепещущий огонь памяти», — читаем в этом романе.

Современный человек, зависимый от китча и окруженный плясунами, давно разучился быть счастливым. Кундеровский экзистенциализм в «Неспешности» значительно спокойнее учения Сартра или Камю: не надо никакого проявленного бунта (он быстро сделает из человека идеологического плясуна), необходимо лишь серьезно и навсегда успокоиться. Успокоиться — это значит увидеть себя смертным, смертным всерьез и бесповоротно, смертным настолько, что ни одна речь о тебе, ни один след твоего постепенно исчезающего образа не побеспокоит вечность твоего несуществования. Пессимизм не станет следствием такого прозрения. Когда кундеровский человек узнает об отсутствии настоящего бессмертия, он обращается к миру — не для того, чтобы овладеть им в перспективе ускользающего времени. Сближение со своей будущей смертью, готовность кундеровского героя к небытию снижает вульгарную скорость жизни, заставляет сойти с мощного мотоцикла, который мешает насладиться невыносимой легкостью бытия, которая есть и в «Неспешности», и в «Подлинности», и в «Бессмертии». Избавившись от ложной динамики, человек начинает понимать тишину, слышать молчание, он ценит радость мгновения, не наполненного думами о самом себе. Теперь он способен любить, если под любовью понимать отсутствие напряжения, счастье быть вместе, не лишая другого его свободной души, не стремясь завладеть другим как собственностью, которую можно предъявить Другому в качестве отчета о проделанной работе.

Возможное счастье — в понижении уровня человечности, в спокойном переживании сейчас, в полной свободе от завтра. У Кундеры в этом завтра всегда живет Бог или журналист, заставляющие человека видеть себя со стороны и увеличивать скорость, чтобы сбежать от памяти. Герои, которые далеки от кундеровского идеала, тоже ведь знают, что настоящего бессмертия нет. Поэтому все надо успеть здесь, вот только счастливым быть не получается. Повествователь рассуждает о том, что «скорость — это разновидность экстаза», что есть «таинственная связь между спешкой и забвением, медлительностью и памятью».

Дуализм (легкость-тяжесть, исчезновение-бессмертие, подлинность-лживость, неспешность-скорость), организующий повествование в текстах Кундеры, коварен. С одной стороны, идет напряженная борьба за подлинность, тишину и неспешность: повествователь, все-таки проповедующий пустотность, так активно разоблачает китч и его носителей, что оказывается сопричастным всемирной суете даже тогда, когда пытается успокоиться с Томашем или Аньес. С другой стороны, может и не стоит успокаиваться вместе с кундеровскими героями, возлюбившими пустоту до пропажи родителей и детей, истории и Господа Бога? «Если мы отказываемся признать значимость мира, который считает себя значимым, если в этом мире наш смех совсем не находит отклика, нам остается одно: принять этот мир целиком и сделать его предметом своей игры; сделать из него игрушку», — читаем в «Бессмертии». Как бы ни заиграться в этом новом европейском буддизме, в котором много тишины, удивительным образом поэтизирующей эгоизм чрезвычайно охлажденной души.

1. Кундера М. Бессмертие: роман / пер. с чеш. Н. Шульгиной. СПб., 2007.

2. Кундера М. Невыносимая легкость бытия: роман / пер. с чеш. Н. Шульгиной. СПб., 2006.

3. Кундера М. Неспешность / пер. с фр. Ю. Стефанова. СПб., 2006.

4. Кундера М. Подлинность / пер. с фр. Ю. Стефанова. СПб., 2006.

Амели Нотомб

П. А. Жукова

Амели Нотомб, урожденная Фабиенн-Клер Нотом (FabienneClaire Nothomb) — скандально известная франкоязычная писательница, родилась в 1967 г. в японском городе Кобе, в семье бельгийского дипломата. В связи со спецификой работы отца география жизни будущей писательницы крайне ярка. Первые пять лет своего детства Амели Нотомб прожила в Японии, затем переехала в Китай, за Китаем последовал Нью-Йорк, за Нью-Йорком Бангладеш, Бирма, Лаос и наконец — Бельгия, куда юная европейская «чародейка» прибыла в 17 лет. В качестве своего призвания она избрала факультет романской филологии, которую стала изучать в брюссельском Свободном университете. Кроме этого, будущая романистка, вдохновляемая совей любовью к Востоку, принялась за изучение японского языка: юная Амели Нотомб мечтала вернуться в родную Японию. Осуществить свою мечту ей удалось: пять лет спустя она отправляется покорять Токио. Итогом этого предприятия стал роман «Страх и трепет» (1999, рус. перевод 2002), в котором уже известная писательница Амели Нотомб рассказала о горьком опыте своего пребывания в стране восходящего солнца. За этот роман Амели Нотомб получила Гран-при Французской академии, а в 2003 г. Ален Карно поставил по нему одноименный фильм. Сейчас Амели Нотомб проживает во Франции, прекрасно ладит с собратьями по перу Фредериком Бегбедером и Мишелем Уэльбеком: их негласно признали святой троицей французской литературы [11].

В творческом арсенале франкоязычной писательницы имеются пьесы, рассказы, сказки, поэтические тексты, но прежде всего она известна как оригинальный и талантливый романист. Амели Нотомб отличается поразительной творческой плодовитостью, «она неизменно публикует по бестселлеру в год». В 2006 г. в одном из интервью Нотомб сообщает, что публикует лишь четвертую часть написанного. На данный момент писательницей издано двадцать романов, все переведены на русский язык. Но дело в том, что все тексты Амели Нотомб редко превышают полутораста страниц — поэтому определение их жанра как повести должно представляться более уместным.