Мой личный враг - Татьяна Устинова

— Да, в общем, это совсем не важно, — сказал Андрей. — А ты давно здесь живешь?

— Почти шесть лет, — ответила Александра.

— В Москве бываешь? — продолжала расспрашивать Вика. — Или не тянет?

«Тянет дать тебе в морду», — хотелось сказать Александре, но она промолчала.

Филипп наблюдал за ней издали, решив, что не будет подходить, пусть справляется сама.

Александра была явно растеряна и неловко улыбалась, и его это злило.

Пора бы ей знать себе цену. Она умна, хороша собой, образованна и богата. Почему, черт возьми, она позволяет себе лепетать и оправдываться?!

А она и вправду лепетала и оправдывалась, он видел это по ее лицу. Ее собеседники стояли к нему спиной, мужчина и женщина, и он догадывался, что это те русские, о которых говорил Роберт. По-видимому, они оказались какими-то знакомыми его жены, но у него не было ни малейшего желания поддерживать это знакомство.

Он довольно долго стоял так и злился, наблюдая, как двое русских гипнотизируют Алекс, пока кто-то не тронул его за плечо.

— Почему ты один? — спросил Роберт, и Филипп резко обернулся. Он не любил, когда его заставали врасплох. Роберт взглянул на него и засмеялся. Впрочем, понятно: кто посмеет нарушить уединение его высочества, когда у его высочества такое выражение лица! Как это у тебя получается?

— Тренировка, — пробормотал Филипп и добавил: — Ален звонил пятнадцать минут назад. В пятницу он прилетает из Штатов. Приезжай обедать, слышишь, Бобби?

— Приеду, — пообещал Роберт. — Черт знает, сколько я его не видел. Год? Два? Мне трудно осознать, что он — твой сын.

— Я и сам этого долго не осознавал, — признался Филипп. — Да и он тоже. Но Алекс многое нам объяснила, а то враждовали бы до сих пор…

Они помолчали.

— Кстати, твоя Алекс разговаривает сейчас с теми русскими, что приехали по твою душу. Ты знаешь, кто они?

По его душу? Филипп вопросительно посмотрел на Роберта.

— Какие русские?

— Мадам Виктория Те-ре-хин, — по складам выговорил Роберт, — и месье Андрэ Победоносцев. Я даже научился произносить эти фамилии. Ты их знаешь?

Филипп де Бовэ граф де Бриссар соображал очень быстро.

Майкл Олдридж предложил ему проект финансирования какого-то телевизионного канала и долго говорил что-то об освоении нового рынка и передовых технологиях. Филипп его почти не слушал. К чему? Если дойдет до дела, оценкой перспектив будут заниматься эксперты, а вовсе не увлекающийся и склонный к риску Майкл. Ни о чем конкретном речь тогда не шла. Очевидно, Майкл решил не упоминать о России из боязни отпугнуть потенциального инвестора. Филипп обещал Майклу, что встретится с ним и предполагаемыми продюсерами канала, и тот, очевидно, решил ковать железо, пока горячо.

Бог рассудил так, что продюсерами оказались эти двое.

Бог иногда бывает справедлив, подумал Филипп.

Справедлив и непредсказуем.

— Я хочу забрать Алекс и уехать домой, — сказал Филипп. — Встречаться с ними я не готов.

— Я тебе ее приведу, — вызвался Роберт. — Хоть постою рядом с красивой женщиной.

Филипп видел, как он подошел к Алекс и вся троица недоуменно уставилась на него. Потом лицо Алекс просияло, и она взяла Роберта под руку. Понимая, что те двое сейчас оглянутся, чтобы увидеть ее мужа, он сделал шаг в сторону и оказался за мраморной колонной.

«Еще не время, ребята, — мысленно сказал он тем двоим. — Вы все поймете, но не сейчас: попозже, попозже…»

Филипп уже знал, что будет делать. Когда Роберт подвел к нему Александру, он обдумывал последние, самые эффектные детали.

Он думал, что Александра тут же выложит ему все о разговоре с этими русскими, и очень удивился, когда она сказала только:

— Ты уже можешь уехать?

— Да, — ответил он, помедлив. — Пошли? Роберт проводил их до лестницы и вернулся обратно, по-американски небрежно сунув руки в карманы.

— Как прием? — осторожно ступая на высоких каблуках, спросила Александра.

Филиппу не понравилось, что она молчит о своих недавних собеседниках.

Ален прилетает в пятницу, — сообщил он. — С девицей, представляешь?

Александра остановилась посреди лестницы и всплеснула руками.

— Неужели? — радостно спросила она. — Нет, правда?

— Правда, не вопи. Он съездит в Лондон и вернется на Рождество. Филипп подал ей руку. — А мы-то собирались к нему лететь…

— И что за девица? — Александра обхватила его руку потной ладошкой, и Филиппу до смерти захотелось поцеловать эту испуганную неуверенную ладошку. Понимая, что ведет себя не слишком прилично, он поднес к губам ее руку и поцеловал и потом еще раз — в запястье.

— Ты что? — зашипела его жена, поглядывая по сторонам — не видел ли кто. — Спятил? Она быстро и густо покраснела.

— Правила существуют для того, чтобы их нарушать, — сказал он ей на ухо. — Значит, я могу нарушать их где и когда хочу.

Вылощенные лакеи с неторопливым достоин- ством подали им одежду. Облачившись в длинный консервативный черный кашемир, Филипп р — ждал, пока будет готова Александра, а она в миллионный раз поразилась нереальности происходящего.

Не может быть.

Это происходит не с ней.

Этот мужчина с осанкой и манерами принца крови не может быть ее мужем.

Это не над ней лакей раскрывает громадный черный зонт. Это не ее машину спокойный услужливый шофер подгоняет к ярко освещенному подъезду, открывает для нее дверь и понимающе улыбается — трудный день, длинный вечер, хочется скорее домой.

Принц крови опустился рядом с ней в мягкость сиденья и вздохнул с облегчением, вытягивая уставшие ноги.

Хлопнула дверь. Лимузин поехал.

— Дождь, — сказала Александра, глядя в окно.

Филипп покосился на нее. Иногда он пугался ее странного состояния, иногда оно его раздражало. Когда она улыбалась так, что, казалось, вот-вот заплачет, или вдруг уходила гулять одна и долго не возвращалась, он знал — с ней происходит что-то, чего ему никогда не понять, как бы близок он ей ни был.

Филипп никогда не спрашивал, в чем дело, и был уверен — даже начни она объяснять, он все равно не поймет и не почувствует ее состояния.

Он очень занятой человек. У его жены тоже могут быть какие-то свои дела, он готов был терпеть, но, когда они вместе, она должна принадлежать ему, всецело и безраздельно.

Ему и его детям.

Ему и его жизни.

Он потянулся за сигаретой и сердито щелкнул зажигалкой.

Филипп де Бовэ, граф де Бриссар, финансовый гений, аристократ и богач, разменявший четвертый десяток, любил жену и терялся, чувствуя свою острую зависимость от нее.

По тому, как он зажег сигарету, Александра поняла, что он хочет с ней поговорить, что он устал, что весь вечер он занимался делами, а теперь вот она молчит и вообще… жизнь не удалась.

— Так с кем прилетит Ален? — спросила она, припадая щекой к его кашемировому плечу. — Что за девица?

— Не знаю. — Филипп был благодарен ей за то, что она вернулась к нему. — Он просил его встретить. Съездишь?

— Конечно, — отозвалась она. — А девица будет жить у нас или они оба в отеле?

— Алекс, я ничего не знаю. Но уж, конечно, не в отеле! Или мы с тобой, два старых хрена, будем следить за их нравственностью?

Он бросил сигарету, залез к ней под шубу и стиснул грудь в низком вырезе вечернего платья.

Она моментально перестала соображать и забыла, о чем они говорили. Он погладил ее, атласную и жаркую под нагревшейся шубой.

— Ты развратник, — сказала она придушенным голосом и выудила из корсажа его руку. От ее придушенного голоса, мягкого тепла и мгновенного отклика он пришел во всегдашний щенячий восторг.

— Конечно, развратник, — согласился он с таким самодовольством, что Александра захохотала и перехватила его руку, предпринявшую вторую попытку.

Лимузин свернул на светофоре, въехал в ворота и остановился у освещенного подъезда. Шофер открыл дверцу, и Александра выбралась на зеленый, как продолжение лужайки, ковер, устилавший крыльцо.

— Спокойной ночи, Ламон, — сказала она шоферу.

— Спокойной ночи, мадам, — бодро откликнулся он, и через минуту Александра и Филипп уже были дома.

Она сразу же пошла под душ, а Филипп стал кому-то звонить — в первом часу ночи!

Смывая с очень коротких волос шикарную укладку, Александра думала об Андрее с Викой.

Все давно в прошлом, а вот поди ж ты, она перепугалась, как школьница, вызванная на педсовет. Значит, прошлое все еще имеет над ней власть, а она-то надеялась, что оно похоронено и забыто, что пять лет навсегда отделили ее от унижений и неуверенности — составных частей той ее жизни. Но оказывается, она все та же доверчивая, неловкая, слишком крупная девушка, затеявшая тягаться с сильным, уверенным и ловким противником.

Ничего не помогло: ни Филипп, ни дети, ни блестящее окружение.