Ралли Родина. Остров каторги - Максим Привезенцев

– И не надо. Не надо. Просто револьвер брось, и мы тогда спокойно обо всем поговорим.

– Не поговорим! – в сердцах воскликнул Николай. – Хватит, наелся уже ваших разговоров! Я хочу бежать отсюда, хочу обратно на материк, ненавижу, ненавижу этот остров!

В некоторых окнах стал зажигаться свет: до того громко вещал мятежный брат Ульяна, что народ проснулся и решил посмотреть, кто там кричит среди ночи.

– Но ведь не Антон Павлович тебя сюда привез и оставил, – мягко, почти ласково произнес Ландсберг. – Не он, и не я, и не Ульян. Не из-за нас ты здесь, Коля.

– А из-за кого же?!

– Да из-за себя же, Коля. Из-за своих преступлений. Но ты искупишь их и вернешься на материк, обязательно вернешься, чище и лучше, чем был… как и все мы.

– Не вернусь, – хрипло сказал Николай. – Хватит с меня вашей каторги, сыт по горло. Что тут, что там – конец один… Никакого терпения нет.

– Коля! – рявкнул Ландсберг.

За спиной Чехова грянул выстрел. Литератор содрогнулся и рефлекторно прижал руки к груди, но крови не было. Кажется, его даже не ранило.

Тогда куда же выстрелил Николай?

– Коля! – снова воскликнул Карл Христофорович. – Зачем?

Антон Павлович медленно обернулся вокруг своей оси и увидел, что Николай лежит на земле, в позе совершенно неестественной. Дымящийся револьвер Чехова валялся чуть в сторонке, а под головой бандита, изуродованной выстрелом, темным пятном расползалась по земле кровь.

– Коля… Зачем… – шептал Ландсберг.

Он подбежал, упал рядом с бандитом на колени и принялся хлопать его по щекам.

– Ну, давай, давай…

Чехов тоже опустился на колени.

– Вы позволите? – робко спросил он.

Карл Христофорович нехотя убрал руки. Тяжело и шумно дыша, он наблюдал за тем, как Чехов проверяет пульс раненого бандита.

– Мертв, – одними губами сказал Чехов.

Ландсберг зажмурился на несколько секунд, потом медленно поднялся и шумно выдохнул. Литератор последовал его примеру – встал и тоже выпрямился.

– Вы как? – спросил Карл Христофорович. – Он вам ничем не навредил?

Чехов мотнул головой.

– Да, не думал я, что он так далеко зайдет… – признался Ландсберг. – Хоть и поговаривали, что он замешан в убийстве лавочника, а я не верил. Казался он мне глупым и вспыльчивым, но не злым. А оно вон как вышло…

Чехов молчал. Его трясло мелкой дрожью. Глядя на покойного Николая, литератор почему-то вспомнил рассказ Ракитина про несправедливо осужденного, который пережил свою первую казнь.

«Можно ли считать, что и я пережил казнь? Этот выстрел и ощущение полной пустоты внутри, ощущение, будто что-то внутри оборвалось да так, что уже не починишь никак…»

Словно прочтя его мысли, Карл Христофорович сказал:

– Поздравляю, Антон Павлович. День рождения у вас сегодня. Внеочередной.

Чехов с отстраненным видом кивнул… и содрогнулся, когда рука Ландсберга легла ему на плечо.

– Пойдемте выпьем коньяку, – тихо сказал Карл Христофорович. – Я всегда в повозке держу фляжку – как раз на подобный случай.

Взяв литератора за локоть, он повел его от трупа прочь.

– А как же… – растерянно пробормотал Чехов.

– Мишка побежал к солдатам, должны скоро быть, – опережая вопрос, сказал Ландсберг. – Не думал, что выйдет так печально, но Николай сам выбрал, как поступить. Я в свое время решил пойти иным путем.

Его глаза снова заблестели от слез, а голос дрогнул.

– Теперь бы только понять, как об… этом рассказать Ульяну, – добавил он еле слышно.

Чехов промолчал. Что посоветовать Ландсбергу, он попросту не знал.

А неугомонная собака, которая разбудила Антона Павловича, снова подала голос – на сей раз она не лаяла, а выла, словно от тоски по умершему Николаю.

* * *

2015

Мы находились в ста километрах от Перми, в гроте Кунгурской ледяной пещеры, и предвкушали сеанс спелеологии, когда снаружи вернулся Саша Никифоров.

– Беда, парни, – севшим голосом сказал он, нервно вертя в руках телефон.

Вид у него был растерянный, а лицо – бледным, поэтому мы сразу поняли: дела действительно очень и очень плохи.

– Что стряслось, Саш? – обеспокоенно спросил Боря.

– Мать звонила… – пробормотал Никифоров. – Отцу совсем хреново. Врачи говорят, в любой момент…

Он запнулся. Глаза его едва заметно заблестели: Саша всегда был кремень, но сейчас речь шла о папе, которого он безмерно любил и уважал, и оттого сдержать эмоции было нельзя.

Всегда тяжело слышать, если что-то случается с людьми, тем более с такими замечательными, как Анатолий Леонидович. А уж если речь идет о жизни и смерти…

– Поехали в Пермь, – произнес я. – Оттуда отправим тебя до Москвы на самолете, а дальше прыгнешь на машину и – прямиком в Суздаль.

Он посмотрел на меня с благодарностью, будто я снял камень с его души. То есть Саша в любом случае бы полетел, и мы бы его, разумеется, только поддержали, но именно сказать первым, что он покидает команду, даже по такому вескому поводу, было для него непросто. Никифоров знал меня, Нахмановича и Каца уже много лет, и большинство авантюр, которые затевались кем-то из нашего квартета, безоговорочно поддерживались остальными его участниками. И вот ужасный форс-мажор нарушил наше тяжелое, но вместе с тем увлекательное путешествие…

На фоне трагических вестей, заставших Никифорова врасплох, дорожные проблемы с «Уралами» показались ничтожными пустяками, на которые нам даже не стоило тратить свои нервы.

Естественно, смотреть Кунгурскую пещеру мы не пошли – ни времени, ни желания на это уже не оставалось. Каждый из нас хотел помочь Саше, но единственная помощь, на которую мы были способны – молча следовать за ним в Пермь, откуда он полетит домой, а наша команда продолжит свой путь впятером.

– Во сколько там Иван должен был нас встретить? – спросил я, усаживаясь в седло своего «Урала».

– Ой, да ну его, – поморщившись, сказал Денис. – Понторез, блин…

– Да ладно тебе, – произнес Лама. – Может, он действительно к родителям так рвался… Когда он их видел в последний раз?

– Да какие родители? Вспомни, с каким лицом он про «корешей» своих рассказывал? С ними и завис, по-любому!

– Что-то он тебя под конец ралли совсем накалил, – заметил Ребе.

– Да надоело его вечное нытье – то то не так, то другое, зачем я поехал, почему не остался дома… Он не всегда открыто это говорит, но так корчится, будто мы его тут силой держим. Раздражает, капец.

– Давай уж наберемся терпения и доедем без эксцессов, ладно? – поморщился я. – А там разойдемся, как в море корабли. Уверен, он не дурак и тоже чувствует, что зря подвязался на эту поездку. Ну а что до недовольного вида… Ну молодец, что хотя бы не слился, что едет до конца.

– Погоди еще, – хмыкнул Денис. – Может, он тебя как раз сегодня удивит. Скажет, что у кого-то из друганов проблемы, что надо задержаться в Перми и бла-бла-бла…

– Ой, ну хорош уже, – скривился Лама. – Давай не будем тут конспирологией этой заниматься. Сейчас дождемся его и сами увидим, что он там скажет.

Денис промолчал, но, судя