Корабль-греза - Альбан Николай Хербст

Тогда как меня самого теперь постоянно возят туда и сюда, чего я порой почти не замечаю. К примеру, я все еще стою, устремив взгляд на фарватер, и вспоминаю морских ласточек, снова и снова – этих фей. Потом открываю глаза уже на шлюпочной палубе, чтобы, может быть, еще раз попытаться отыскать глазами морскую деву. Когда я в третий раз поднимаю веки, я обнаруживаю, что уже успел очутиться в уголке для курильщиков.

Так оно и продолжается, зигзагами, целый день. За исключением тех моментов, когда за мной приходит Патрик, потому что меня хочет видеть доктор Самир. От которого меня теперь все чаще забирает мадам Желле. Так что я изменил свое мнение о ней. Я уже и не помню, почему поначалу терпеть ее не мог. Это наверняка было связано, как и в случае с Толстым, с моей неправильной перспективой.

Так или иначе, я в своей жизни часто относился к людям предвзято. Осознать это мне помог Толстой. К примеру, я не помню, откуда взялся мой гнев на доктора Бьернсона, который завтра покинет нас. Или послезавтра, если я ничего не путаю.

Но и госпожа Зайферт тоже больше не показывается. Хотя я уверен, что мы с ней не ссорились. Надо бы спросить про нее на ресепшене. Мне не хватает ее жизнелюбия и оптимизма. Кроме того, действительно нет ничего хорошего в том, что кто-то отдаляется от других. Это говорил не только доктор Самир, но даже синьор Бастини. Так что я оставил мсье Байуна умирать в полном одиночестве. Только сеньора Гайлинт была рядом с ним. Она снова вставила ему в уголок рта сигариллу. Почему опять-таки я и обрадовался, что не она, а мадам Желле заговорила со мной о «Капитанском клубе». Мол, может, хотя бы сегодня вечером я не буду чувствовать себя таким слабым и смогу сопроводить ее на концерт.

Очевидно, она боялась, что я и тебя забуду, если она притворится, будто уже задавала мне этот вопрос. И ведь она вообще ничего о нас не знает. Кроме того, я бы так или иначе ответил «да», в любом случае. Если бы решился заговорить. Потому что достаточно одного твоего присутствия, чтобы я был счастлив. Только того, чтобы ты подняла глаза на свою подругу. Меня ты наверняка не узнаешь. Хотя, может, все-таки улыбнешься, когда мадам Желле вкатит меня в «Капитанский клуб». Правда, лишь для того, чтобы поприветствовать нового слушателя. Потому что их всегда бывает так мало.

Об этом я думал. Это себе представлял. Поэтому мадам Желле я не ответил. Но она, кажется, как бы там ни было, приняла решение. Так что в десять часов – уже успело стемнеть – она пришла забрать меня от моего друга, клошара. Теперь все знают, что я лишь тогда иду к себе в каюту, когда возникает непреложная надобность. Правда, слово «идти», к сожалению, здесь не подходит.

Тем не менее я бы справился с походом на этот концерт и один. Ведь столик для курильщиков расположен на том же уровне, что и рояль, только уголок для курильщиков находится палубой выше. И там кто-то должен был бы помочь мне одолеть маленькую рампу, ведущую к «Заокеанскому клубу». А двери внутри я сумел бы открыть и сам. Если они не были бы уже заранее распахнуты.

Мы явились с минутным запозданием. Ты уже достала ноты и открыла клавиатуру. И как раз собиралась сесть. А Ольга стояла такая черноволосая, что я невольно подумал: «Пушта». Потому что она именно так и выглядела, а слово «цыганка» теперь не принято употреблять. Моя бабушка, правда, всегда его употребляла, потому что была уверена, что у нее с веревки воруют белье. Но Ольга хотела лишь музицировать с тобой и уже подняла правую руку со смычком. С решительностью, которой из вас двоих обладает только она, собиралась провести им по струнам. Но поскольку меня в этот момент как раз вкатили в зал, ее рука на минуту застыла в воздухе. Эта минута понадобилась, чтобы меня переместили куда-нибудь, где и для мадам Желле нашлось бы место.

Тут ты заметила меня и взглянула на подругу. И в самом деле улыбнулась. Я попытался улыбнуться в ответ, но не сумел этого, даже когда вспомнил об уповании доктора Самира. Как это получается – что люди разговаривают с помощью мимики? Что нужно сделать, чтобы стать хозяином собственного лица, снова им стать? Откуда происходит слово «обличье»? Я еще, кажется, никогда им не пользовался. Значит, и об этом, подумал я, надо будет где-то узнать.

И тут вы заиграли. Полный зеркальных отблесков и застекленный со стороны Галереи, а в остальном кожанокоричневый маленький зал превратился в просторную Пушту. Мне даже не пришлось открывать дверь Храма. Ибо сама степь – бесконечная, как море, – вторглась в него. И под ветром колыхались травы. Ведь величие музыки заключается в том, что она даже не замечает висячего замкá. Ей достаточно замочной скважины, достаточно дверной щели, которые тоже гигантские, если речь идет о портале Храма. И вот уже начали резонировать роскошные окна, мое молчание. Это только музычка отскакивает от них. Иначе в полыхании их света она обуглилась бы. Тогда как музыка воспламеняет их еще больше и превращает в ликующий багрянец горизонта, за которым я наблюдаю, стоя у леера. В этом мне теперь не могло бы помешать даже периодическое шипение кофейной машины за стойкой бара. Вновь и вновь во время концерта кто-то заказывает себе эспрессо. Или лопаточка крушит лед, прежде чем сбросить его в льдодробилку. Которая затем включается и опять-таки шумит. Ну и пусть себе.

25°37´ с. ш. / 19°14´ з. д

Африка снова близко, но – как пустыня. Она не может добраться до нас, ведь у нас опять западные ветры. А они слишком прохладные. Пустыня их опасается. Они постоянно выгружают свой дождь.

Поэтому снаружи по ночам не всегда приятно. Мой друг, клошар, само собой, привык к этому. С него я беру пример.

Сюда же относится: он никогда не помогает мне, даже с креслом-каталкой. Это главное условие нашей дружбы. Мы не обременяем друг друга. Ведь для того он и стал клошаром, чтобы ни о чем больше не заботиться, кроме своих кроссвордов. Нам, Lastotschka, может мниться, что это странно. Хотя само это слово не укладывается в рамки обычного. Но я думаю, именно это делает