Эльфийская погибель (СИ) - Рау Александра

— Может, начнем с пробежки?

Вопрос, конечно, не требовал ответа. Я снял с себя кожаный нагрудник и отдал его первому попавшемуся слуге; даже если он не знал, кто я такой, этому скромному доспеху в замке непременно найдется замена.

— После вас.

Ухмыльнувшись так, будто эта фора означала мое неминуемое поражение, Хант начал бежать ещё за несколько метров до входа в сады. Сомневаюсь, что богатенький южанин сумел бы обогнать эльфа, что на своих двоих порой догонял и взрослых оленей. Выждав ещё несколько секунд, я отправился в погоню.

До тех пор, пока я не поравнялся с принцем, тот торжествующе оглядывался, но чем ближе я был, тем отчетливее слышал его сбитое дыхание; он едва ли разумно пользовался теми дарами, коими его одарила Богиня. Я бы сказал, что бег — совершенно точно не то, в чём он по-настоящему хорош; его торс и руки слишком тяжелы и мускулисты для его ног, о существовании которых он будто забывал, работая над телом. Что ж, для скорости он, очевидно, предпочитал использовать лошадь; это значило, что упор был сделан на другие составляющие боя. Не прилагая особых усилий, я обогнал его ещё на середине дистанции, хоть пробежка для разминки и не должна была являть собой соревнование.

Встретившись у входа на поляну для стрельбы, где пригодная для бега дорожка как раз кончалась, я вопросительно взглянул на стойку с луками. Хант, едва взглянув на меня, проследовал к ней и разъяренно схватил самый большой из них. Вновь ошибка. Для комфортной стрельбы из такого оружия ему не хватает целой головы роста и значительно не хватает длины рук. Внимательно оценив представленный арсенал, я подобрал подходящее оружие и встал на исходную позицию напротив мишени, что находилась левее той, в какую целился принц.

Рука островитянина постоянно соскакивала и дрожала, мешая прицелиться; всему виной учащенное после бега сердцебиение и, вероятно, тревожащий его разум гнев. Проигрывать он не любил, и я ликовал, наблюдая, как ему не удавалось спокойно принять даже столь незначительное поражение. Ярость бушевала и во мне, но эта ярость была холодной. Я знал, что мне следовало так поступать, но все равно собирался долго и мучительно отравлять его ум и тело той неуверенностью, что селилась в его сердце каждый раз, когда он понимал, что на свете был кто-то, кто в чем-либо его превосходил.

Я был совершенно спокоен. Лук стал продолжением моей руки. Стрелы отправлялись прямо в середину мишени одна за другой, в то время как из лука принца они выскакивали так, будто мечтали сбежать от бьющей руки — неважно куда, лишь бы поскорее. Хант раздражался всё сильнее с каждым выстрелом, пока, наконец, по-дикарски не отбросил оружие на траву.

— Солнце печёт так, что затуманивает разум и мешает глазам, — с фальшивой улыбкой произнёс он. — Переберемся в замок?

В ответ я лишь сдержанно кивнул. Тут же ринувшись к ближайшему входу в холодные каменные стены, разгорячившийся принц так и не поднял брошенное оружие. Не спеша следовать за ним, я поднял лук и поставил его вместе со своим на стойку. Стрелы из мишеней уже старательно вынимал один из оруженосцев принца.

После полудня зал для тренировок почти пуст: все гвардейцы, упражняющиеся тут с утра, были заняты службой короне. Однако капитан не спешил оставлять прохладный зал в угоду уже летней жаре; их с Ариадной занятия как раз выпадали на эту часть дня. Лишь завидев принцессу, Хант тут же расплылся в искренней улыбке и поднял руки, приветствуя будущих родственников. Те, в свою очередь, лениво помахали в ответ, не отвлекаясь от дела.

Присутствие невесты здорово зарядило куорианца на победы и свершения, а я лишь почувствовал новую волну ненависти, застилавшую глаза пеленой. Он улыбался ей, строил из себя влюбленного, старательного, добропорядочного жениха, и в то же время упивался властью, что имел над Ариадной. После того, что он сделал, он владел ей и её репутацией; знал, что у неё не было путей отступления. Прикрывался необходимостью женитьбы и попытками сделать её желанной, но на деле желал лишь всепоглощающей власти над женщиной, что не хотела ему принадлежать. Не мог позволить себе проиграть.

Но я его заставлю.

Принц жестом пригласил меня на песок, не выбрав никакого оружия. Значит, рукопашный бой. Вновь неверный выбор.

Его массивные руки били больно, но медленно. Торс неповоротлив: вновь мешали перекачанные мышцы. Желая показать себя хорошим воином при принцессе и её сводном брате, он настойчиво нападал, пытаясь застать меня врасплох одной из многочисленных атак. Многочисленных, но предсказуемых. Я видел его так, словно он двигается в воде; предугадывал каждое движение по импульсу, что он придавал телу, отталкиваясь от земли, и уходил от каждого из них ещё до того, как рука долетала до цели. Мне стоило притвориться и намеренно поддаться, но я не мог заставить себя сделать это, ведь наслаждение от выражения бессилия на раскрасневшемся лице казалось безграничным. Я попросту заставлял его бегать за мной, пытаться достать, пока он не начал задыхаться от усталости. Когда он был на волоске от того, чтобы остановить бой, я, наконец, сократил разделяющее нас расстояние и ударил его в челюсть снизу. Не сумев до конца проконтролировать магию, вместе с моим кулаком в тело принца я пустил едва заметную молнию.

Хант рухнул на землю. Он был в сознании, а на его подбородке даже не осталось ожога — разряд был слишком слаб, — но он совершенно точно почувствовал, как тот проходит по его телу. Пару мгновений его лицо выражало неподдельное изумление, как и лица Кидо и Ариадны, на которых я успел взглянуть краем глаза, но оно быстро сменилось ещё большей яростью.

— Ваше Высочество, — обратилась к нему принцесса; к моему удивлению, он не среагировал ни одним мускулом. — Совсем скоро обед. Быть может, пора закончить бой?

— Не сейчас, — ответил он, отряхиваясь от песка. — Остались мечи.

Не видя на своем пути ничего, кроме двух сверкающих кусков железа, Хант уже через мгновение стоял у стойки, откуда буквально кинул мне меч. Неестественно выгнувшись, я чудом сумел поймать его за рукоятку.

— Небольшой поединок на мечах, — повторил он. — И закончим.

В его глазах легко читалась одержимость победой. Он едва успевал сжать губы, чтобы слова не вырвались из его рта; слова, которые испортили бы его образ в глазах Ариадны и капитана гвардии. Слова, которые не надлежало произносить устами принца Куориана, благородного наследника и жениха принцессы. Я сдерживался точно так же.

Удивительным образом, стоило рукоятке меча соприкоснуться с ладонью принца, движения его стали проворнее и изящнее. Хант любил меч — оружие, позволяющее рубить головы на скорости скакуна, с высоты его спины; оттуда, где его не достал бы ни один обычный человек. Оружие, из-за которого его руки и стали такими мускулистыми, а плечи — широкими; то, во владении которым я, очевидно, ему проигрывал.

Сталь замедляла меня; островитянин подметил это и хищно ухмыльнулся. Я учился обращаться с мечом, но это обучение давалось мне нелегко; мне не был близок характер этого оружия, и у меня не выходило с ним договориться. Вот и тогда, когда сотрудничество было крайне необходимо и мои руки отчаянно пытались направить меч в нужную сторону, он меня не слушал. Каждый раз, когда меч принца встречался с моим, тот отвечал жалостливым лязгом, а моё плечо едва не вылетало из сустава.

Я бы не успевал нападать, даже если бы пытался; даже на защиту времени катастрофически не хватало. Внимание Кидо и Ариадны медленно перетекло к нашему бою, и капитан, до последнего имитировавший замахи, взвыл, когда выпавший из рук меч приземлился на его ногу. Интерес зрителей льстил принцу и подстегивал его на ещё более хитрые и сложные атаки. Лицо его светилось триумфом. Он был на высоте, и смаковал это ощущение каждой клеточкой своего тела. Понимая, как выигрышно выглядит со стороны, с течением боя он всё чаще оглядывался на невесту, что так отчаянно старался впечатлить. Ошибка.

Я поднырнул под его левую руку, когда обеими он обхватил рукоятку, казалось бы, одноручного меча, чтобы замахнуться и обрушить на меня сильный рубящий удар. Поднырнул, рукояткой нанёс удар по ребрам, стараясь выбить из легких воздух, и отскочил за спину. Пропустивший удар Хант тут же развернулся, с головы до пят облитый липким позором, и разъяренно зарычал.