Эльфийская погибель (СИ) - Рау Александра

Она всё держала под контролем. Её гостеприимность и доброта, разумеется, искренны, но это не значило, что она не разглядывала каждого присутствующего до мельчайших деталей: как одет, как разговаривает, как ведёт себя за столом, как реагирует на подарки; уверен, она делала их не просто так. Взгляд Ровены внимателен и проницателен, но мягок и честен. Такой человек мог лгать лишь ради безопасности своих близких, глядя на которых её большое сердце наполнялось счастьем.  

Эвеард смотрел на жену с благодарностью и уважением, иногда с иронией и насмешкой, но никогда — с любовью страстной и глубокой. Его сердце было где-то далеко, потерянное во времени и пространстве, где его любовь если и найдёт своего адресата, то уж точно никогда не сможет воплотиться в жизнь. Тень этой любви сверкала в его глазах, когда он обращался к старшей дочери; душа его трепещела при виде любимых черт, но энтузиазм быстро меркнул, подавленный болью потери. Никто не знал о матери Минервы чего-либо достоверного: они с королем не были женаты, её имя никому не известно, а происхождение покрыто тайной. Всё, что можно сказать об её жизни, отражено в лике дочери: сапфировые глаза и пшеничные волосы.  С её смертью всё просто: она не пережила родов. Силу и стать же принцесса точно взяла от отца. 

Весь ужин Эйнсли заинтересованно щебетала, расспрашивая про всех молодых мужчин, что будут на свадьбе в качестве гостей. Ариадна не принимала участия в дискуссии; не уверен даже, что она знала, кто из гостей подходит под выдвинутые Эйнсли критерии. Хант упорно продвигал своих далеких родственников, описывая их как молодых, но опытных воинов самой приятной наружности и превосходных манер. Заинтересованная в материальной составляющей брака Беатрис постоянно намекала дочери о том, что при выборе жениха не стоит ставить жесткие рамки возраста, и сэр Фалкирк хищно облизывался, ковыряясь в зубах после очередной порции зажаренных утиных ног и не сводя отвратительных блестящих глаз с юной племянницы королевы. 

— Зачем вообще жениться? — фыркнула Элоди, облюбовавшая место по левую руку от меня. — Неужели я не буду считаться полноценной женщиной, если подле меня не будет достойного мужа? 

— Ты ещё мала, сестра, — огрызнулась Эйнсли. — Не рассуждай о том, чего не понимаешь. 

— Позвольте не согласиться, Ваша Светлость, — вмешался я, заметив слезы, собирающиеся в глазах юной леди. — Я считаю, что госпожа Элоди сделала весьма верное замечание. Разве Богиня не задумала нас целыми и самодостаточными? Любовь — это выбор. 

— Выбор, который делают все разумные люди, — ответила девушка равнодушно, старательно прожёвывая сухое мясо. — Попробуйте вспомнить кого-то великого, в чьей истории нет ни слова о любви? 

— Простите, господин Териат, — вмешалась Беатрис. Розовое платье придавало её коже здоровый цвет. — Эйнсли растёт задирой, и я ничего не могу с этим поделать. 

— Её задиристость всегда касается только меня, — буркнула Элоди. — Ни перед кем другим она не посмеет открыть своего поганого рта. 

Эйнсли тут же вскочила из-за стола, со звоном бросив приборы прямо в тарелку. Элоди довольно улыбалась, совершенно не стыдясь своей грубости; оскорбленное лицо сестры доставляло ей недюжинное удовлетворение. Беатрис взяла старшую дочь за локоть и что-то шепнула, отчего та тут же уселась на место с совершенно невозмутимым лицом. 

— Их скверный характер — от отца, от меня — лишь скверное здоровье. 

Беатрис горько усмехнулась; лицо Ровены мгновенно потускнело. Предвкушение потери родного человека посеяло семена боли, что совсем не вписывались в идеальный мир, который королева старательно возводила вокруг себя на протяжении многих лет. Уверен, она заботилась о сестре всё детство, взращивая свою любовь, и оттого ей была невыносима мысль, что та не просто больна, а полностью смирилась с вестью о своей скоропостижной кончине. 

Знание о родственных узах, связывающих капитана гвардии и короля, так или иначе приводило мое внимание к наблюдению за характером их взаимодействий. К моему удивлению, ни один из них не выказывал особенных чувств относительно другого: Кидо, хоть и вел себя свободно, всегда обращался к королю, как к своему непосредственному начальнику — с должным уважением и дистанцией, — а король, в свою очередь, сухо отдавал ему приказы. Зато королевский советник совершенно точно получал от главы Греи необъяснимо большую порцию отцовской любви. Среди приближенных короля он был самым закрытым, а его история — самой размытой. Все известные мне факты не составляли цельной картины, и потому не объясняли, почему Эвеард смотрел на советника с такой надеждой и безропотностью, будто решение, предложенное им, всегда являлось безошибочно верным. Взгляд Лэндона не выражал того же; он был усталым и постоянно упирался в стену за спиной капитана Фалхолта, изредка бросающим ответные взгляды.

— Ариадна сегодня отлично показала себя на утренних занятиях с капитаном, — вступил Хант, прервав все остальные разговоры. Его голос намеренно прозвучал так громко; он хотел, чтобы слушали лишь его. — Верно, сэр Териат?

— Лучше, чем того ждёшь от наследной принцессы.

Кидо заметно нахмурился, хоть и старался спрятать лицо за массивным бокалом с тягучим красным вином. Принц не стал упоминать, что она победила именно меня, но его намек считывался куда проще, чем он думал.

— А чего вы ждёте от наследных принцесс? — прозвучал голос Минервы. — Какими, по вашему мнению, они должны быть?

— Сказать честно, я ничего от них не жду, — пожал плечами я, вцепившись в остатки спокойствия всеми силами. — Мне ли говорить о том, что каждый должен следовать уготованному ему пути? Однако традиционно принцессам не полагается держать в руке меч и отбиваться от ударов подданных. Разве что в условиях бунта против власти.

— Бунта не предвидится, — прервал король. — А общество в Грее прогрессивно и понимает, что женщина может постоять за себя не хуже многих мужчин. Я горд, что мои дочери умеют обращаться с оружием.

— Каково же ваше любимое оружие, Ваше Высочество? — обратился я к Минерве. — Сталь, как по мне, не слишком вам идет.

— Лук и стрелы. Не люблю пачкаться, — выдавила она, а затем хищно улыбнулась. — Разве что при смешивании ядов.

Гости на мгновение перестали жевать. Повисла тишина, сопровождаемая настороженными взглядами на многочисленные яства. Минерва, терпевшая, сколько была в силах, заливисто засмеялась; в ее природе было бы закатить на глупость придворных глаза, но она сумела сыграть куда более привычную для людей реакцию на шутку. Все с облегчением вторили её смеху, и лишь взгляд Ровены продолжал оставаться встревоженным. Что-то в словах падчерицы всерьез беспокоило её, но королева быстро взяла себя в руки и тут же вовлеклась в ничего не значащий разговор с соседями по столу.

Хант разочарованно копался в своей тарелке; его попытка привлечь внимание обернулась очередным представлением Минервы. Он взглянул на Ариадну в надежде отыскать необходимую ему поддержку, однако младшая принцесса не одарила его искомым и лишь жалобно улыбнулась, краем глаза заметив обращенное к ней лицо.

После ужина я, не нарушая привычный порядок вещей, направился в библиотеку. Поздним вечером там всегда бывало пусто — если кто-то из придворных и читал, то у себя в покоях, — однако быть замеченным по дороге к книжному хранилищу мне было необходимо. Проблуждав между стеллажами больше получаса в тщетных попытках сосредоточить своё внимание на каком-либо из многочисленных названий на переплетах, я всё же решился на авантюру.

Глупую, безрассудную авантюру.

Никогда прежде там бывав, я со знанием дела направился в правое крыло третьего этажа. Если я верно интерпретировал чертежи замка и слухи, покои Ариадны находились именно там.

Сориентироваться на месте без точных данных было практически невозможно. У каждой из одинаковых дверей крыла стояло одинаковое количество стражи, а их лица выражали одинаковую тоску и невозмутимость; казалось даже, что и стражники везде стоят одни и те же. Никаких опознавательных знаков, надписей, рисунков. Потеряв уверенность и обретя проблески разума, я уже начал поворачивать в обратном направлении, пока кто-то не увидел меня в месте, где я находиться не должен, как одна из дверей распахнулась, и из неё выбежала хрупкая служанка с белой рубашкой в руках. Рубашкой, в которой тем же утром Ариадна была на тренировке.