Начальник милиции – 2 - Рафаэль Дамиров

птичка-кадровичка. — Прости, Саша, не успела тебе еще сказать про эту катавасию. Представляешь, Купер с утра меня озадачил проект приказа подготовить по личному составу: тебя, Аглаю, Ваню и Казаряна в отпуск хочет срочно отправить. Я, конечно, говорила, что не время сейчас такие подвижки делать, давайте хотя бы полугодие закроем, но он не слушает. Кулаком хлопнул — готовь, говорит, приказ, Вдовина, и всё тут… Я, Саша, ничего не могу сделать… похоже, мы проиграли…

И вся с лица спала. Глаза опустила, губы в тонкую ниточку. Её тоже это все пробрало.

— Вот Рыбий Глаз! — скрипнул я зубами, а потом, поддев пальцем её острый подбородочек, тихо добавил: — Мы не проиграли до тех пор, пока не сдались, так что, Мария Антиповна, еще повоюем… Нужно только что-нибудь придумать, как оставить хотя бы меня в строю. Слушай, а нельзя отпуск деньгами взять? И не ходить в него?

— В милиции нет такой практики, — покачала головой Мария. — Никогда о таком не слышала.

— Думай, Маша, думай… — я встал и ходил теперь взад и вперед по кабинету, заложив руки за спину.

— А что тут придумаешь? — пожала плечами женщина и вытащила из ящика стола какие-то бумаги. — Смотри… Вот справка с твоего прежнего места работы из УВД о неиспользованных днях отпуска, вот твои неотгуленные дни за этот год в табеле. Целых две недели у тебя висит.

Я подошел к ее столу, присел на столешницу бочком, наклонился.

— Так отпуск вот по этому документу рассчитывается? — я с авантюристским интересом притянул к себе стопку вшитых в папку листочков и стал разглядывать.

— Ну да.

Для неё это были скучные, совершенно обыкновенные бумаги, которых перед ней каждый день ворох. Во мне же вдруг проснулся школьник, что пробрался в учительскую.

— Слушай!.. А если мы эти две недели сотрем? — я задумчиво потер гладко выбритый подбородок, соображая, как это вообще можно провернуть в условиях Зарыбинска. — Уберем их из табеля?

— Табель я и новый сделать могу… а вот справка… Там печать, подписи. Ее не заменишь. Вот же шариковой ручкой все занесено, все посчитано. Это же не школьный дневник. Чтобы иголкой или бритвочкой двойку выскрябывать.

Забавно, что она тоже об этом подумала. Я улыбнулся, как будто верил в то, что это совпадение — хороший знак.

— Да погоди… Лучше скажи мне, а Купер-то видел эти записи лично?

— Нет, просто спросил, сколько у тебя неотгуленного осталось, и все.

— Отлично, хорошая новость, — потёр я руки, а потом прямо спросил: — Ты вот, Мария, документы подделывать умеешь?

— Чт-то? — опешила та. — Документы?

И уставилась на меня своими прекрасными глазами с густыми, черными-пречерными ресницами.

— Ну-у… Подчистки, дописки, удаление записей травлением, нанесение новых. Дорисовки элементов букв в ходе исправлений текста. Какие там еще способы бывают, я уже точно не помню…

— Нет, конечно! А ты откуда терминологию эту знаешь?

— В школе милиции проходили, — слукавил я — не буду же говорить, что от сокармерника слышал. — Так… поверхностно. Сам я не мастак тексты и документы править, тут нужен специалист опытный, чтобы не испортить, как, ты говоришь, школьный дневник. Вот смотри, мы сделаем так, будто я отгулял эти две недели еще раньше, когда в Угледарске работал, а Куперу скажешь, что, мол, ошибочка вышла, товарищ подполковник, не туда глянула, нет у Морозова больше в этом году отпуска, все дни, зараза такая, исходил. Ну как? Хорошо я придумал?

Я изо всех сил старался заразить её своим задором.

— Хорошо… — задумчиво пробормотала Мария, поджав губы. — Вот только бы потом проверка какая-нибудь не выявила всех этих подчисток, дописок.

— Я же говорю, специалист нужен хороший, сделает все красиво — и комар писюн не подточит, а если даже выявят нестыковку потом, то в чем корыстный умысел подделки? Любая подделка влечет выгоду. А тут? Что они тебе или мне предъявят? Что подделали документ, чтобы и дальше без отпуска работать? Бред же… Недоказуемо.

Я щелкнул пальцами по бумаге.

— Ну да, бред, — оживилась Мария и придвинулась ко мне вплотную. — Только где такого специалиста найти?

— Сам пока не знаю… Слушай, а Загоруйко сможет? — спросил я, но сам уже знал примерно каков будет ответ. — Он же проводит экспертизы как раз по разным подделкам, фальшивкам, исправленным трудовым книжкам.

— Да ты что? — замотала головой Маша, отчего ее бронзовые волосы рассыпались по плечам, по погонам, коснулись меня, обдав ароматом духов и запахом еще чего-то очень приятного. — Он же такой честный и принципиальный, что проще собаку попросить и уговорить. Прости, я не Мухтара имела в виду. Мухтар у тебя умница.

— А если Валентину все объяснить? — не терял я надежды.

— Не поможет, дохлый номер, — цокнула языком кадровичка.

Я посмотрел на неё с недоверием — мол, не бывает таких людей, бывают так себе аргументы. Тогда Мария добавила:

— Вот был такой случай… В прошлом году Загоруйко перешел улицу на красный свет, вроде как, задумался, не специально нарушил. И что ты думаешь? Он пришел в отдел и сказал инспектору дорнадзора Казаряну составить на него проколол за нарушение правил дорожного движения. Представляешь?

— Охренеть, — тихо присвистнул я. — Валя, конечно, парень неплохой. Но это уже попахивает клиникой. И что дальше было? Составили протокол?

— Артур Саркисович, естественно, не хотел на него ничего писать, но Валентин настоял, сказал, что иначе он вынужден будет обратиться к вышестоящему руководству. И Казаряну прямо-таки пришлось составить протокол на Загоруйко. В отделе все, конечно, тихо посмеивались над этим случаем, кто-то даже пальцем у виска крутил, но слухи поползли по городу, и об этом узнала местная пресса. Пришла сюда эта пигалица, которая перед тобой хвостом вертит, Зося, кажется, зовут.

— Ася, — уточнил я.

— Она самая, — чуть скривилась Мария, но тут же взяла себя в руки и продолжила. — В общем, об этом случае в «Красном Зарыбинске» статейку написали, мол, человек слова и чести. И представляешь, Валентина после этого стали приглашать на разные комсомольские встречи и собрания, как эталон гражданской честности.

Она ничего не сказала, но картинно завела глаза к потолку. Да, сложно с такими людьми.

— Сомнительная заслуга, — хмыкнул я. — Везде должна быть мера. Даже в честности…

—