Бардадым – король черной масти - Юрий Гончаров

– У меня дома есть «Трезор». С фильтром. Но это слишком дамские сигареты, я предпочитаю вот такие – покрепче. Один мальчик, он тоже мной интересуется, – его папа часто бывает за границей, – ездил в отпуск домой и привез мне настоящие английские сигареты – такая коробочка зеленая, на ней такой поясочек, и по-английски написано: «маде́ ин енгла́нд»…

– Ме́йд ин и́нгленд, – поправил Костя.

Неля не обратила внимания.

– Ой, пожалуйста, станьте так…

Она передвинула Костю, а сама спряталась за него, с дымящейся сигаретой в пальцах, продолжая часто и неглубоко затягиваться и выпускать дым струйкой, трубочкой складывая губы.

– Что вы делаете здесь?

– Где, в клубе?

– Нет, здесь, в Лайве. Работаете?

– В основном я здесь страдаю. Томлюсь и страдаю. Имела глупость получить специальность, и вот теперь жестоко расплачиваюсь… Боже, как я хочу отсюда уехать! – простонала она, заведя кверху глаза. – Вот сказали бы: ты свободна, езжай, – даже бы вещей не взяла! Вам, мужчинам, все равно, где жить, вам ведь нужно только одно: вино и женщины, а этого всюду в избытке. Но женщина в такой обстановке опускается. Вы видите этот клуб? И это – единственное место, где можно развлечься. Здесь нет даже приличного ресторана! У меня второй год лежат импортные шпильки, так я их за все время два раза надевала – один раз на Новый год, а другой – когда справляли мой день рождения. Представляете? Куда здесь в них пойдешь? Здесь даже прилично одеваться нет желания… Знаете, какая моя самая любимая мечта? Представлять, как я уезжаю отсюда! Боже, я б сделала это в любую минуту! Но ведь могут отобрать диплом. Приходится терпеть положенный срок. А это еще до осени будущего года! Представляете, какой ужас?

– Вы из Москвы? – спросил Костя.

– Нет, я из Одоева.

– Одоев?

– Да, такой городок в Тульской области.

– И чем же ваш Одоев лучше Лайвы?

– А кто вам сказал, что я собираюсь сидеть в Одоеве? Я устроюсь у тетки в Туле, а Тула – это не Лайва и не Одоев. Из Тулы до Москвы всего два часа электричкой…

– Что же у вас за специальность?

– О, у меня специальность редкая! Связана с вечной мерзлотой.

– В Туле есть вечная мерзлота?

– А вы комик, я таких люблю! Вот и чудесно, что вечной мерзлоты там нет…

– А специальность?

– Плевать мне не специальность! Меня тетка в два счета устроит. Эти сто десять рублей, за которые я тут страдаю, я смогу получать и там. В секретарши пойду. Как вы думаете, хорошая из меня секретарша выйдет? Скажем, при директоре какого-нибудь большого завода или шахтного управления… Ой, пожалуйста, подвиньтесь еще капельку, вот так… Нет, вы подумайте, какой нахал! Я ему совершенно ясным языком сказала, что не хочу иметь с ним ничего общего…

Костя обернулся – поглядеть, от кого она пряталась. Шагах в пяти, за столбом, подпиравшим потолочную балку, точно раскаленные угли, горели напряженные, пристальные, черные как ночь глаза.

– Кто это? – спросил Костя. – Ваш знакомый?

– О, это такой противный человек! Представляете, какой ультиматум он мне вчера предъявил? Он хочет, чтоб я принадлежала только ему и больше ни с кем не смела разговаривать, танцевать…

– Если он вам в самом деле неприятен, так порвите с ним всякие отношения – и дело с концом!

– Вы его не знаете! Он такой нахал, такой деспот, ничего не хочет слушать. Он сказал, что если я не соглашусь на его условия, он меня зарежет!

Костя засмеялся.

– Это он пугает!

– Пугает? Посмотрели бы вы на него, когда он мне это говорил! У него даже усики дергались. От него все можно ожидать. Он иногда как сумасшедший – как заблекочет по-своему, завертит глазами – они у него точно буравчики. Меня мороз тогда продирает… У него дружки еще есть, он для них – культ личности, они целиком под его влиянием… Он их на свои деньги угощает, они всегда так и ходят за ним, как свита, как телохранители. Чего он захочет, то они для него и делают. Вон, видите, стоят, – нет, не там, у другого столба: рыжий, а возле него – в черной рубашке, и еще третий – пониже, щекастый… улыбнулся вот сейчас, с золотым зубом… Это все его дружки – Чика.

– Как? Это его имя такое – Чик?

– Это его просто так зовут. И он сам себя так зовет. А имя у него другое. Какое-то такое… трудное. Он мне говорил, я забыла. Нет, вы подумайте, каким взглядом он смотрит! Знаете, мне страшно, вы меня не бросайте, хорошо? Мне надо только подругу дождаться, с ней он мне ничего не сделает. Когда она со мной, он даже подходить не рискует. Она крановщица – девка, знаете, какая боевая, может такими словесами отбрить, покрепче парня…

В каком-то хромом, спотыкающемся ритме застучал оркестровый барабан. Дав ему вволю наспотыкаться, пронзительными, дерущими уши голосами завыли, застонали, залаяли другие инструменты.

– Твист! – восторженно, с сиянием в глазах, воскликнула Неля, еще под спотыкание барабана начавшая подрагивать, изгибаться корпусом и одной ногой как бы вкручивать в пол валяющийся окурок.

– Ну-ка, мальчик, больше жизни!

Схватив Костины руки, она стала мотать взад-вперед своими и его руками, показывая, какие движения должен совершать Костя. Твист всегда представлялся ему глупейшей нелепостью. Сдержанно и неохотно он поддавался Неле, но ему было неловко, даже стыдно от навязываемых ему движений, чувствовал себя он скованно, руки и ноги были как деревянные.

Однако никто вокруг не обращал на них внимания, все самозабвенно были заняты твистом, раскорячившись, вихлялись, машинно-однообразно побалтывая руками, точно болванчики, мотая головами. Одни – выгнувшись вперед животом и грудью, другие – наоборот, наклонившись, как бы в беге, отставив вихляющиеся зады. Парни и девушки, несмотря на всю видимую живость и бешеную энергию движений, казалось, перестали быть живыми людьми, а превратились в нечто механическое, заводное, движущееся не по своей воле, а управляемое припадочным ритмом оркестра, однообразно и бесконечно повторявшего несколько нот, похожих скорее на скрежещущие звуки плохо смазанных шестеренок.

Девушки вихлялись с особенным упоением, выламываясь и так и этак, опускаясь на самый пол, затем в том же машинно-однообразном вихлянии выпрямляясь.

Кое-кто и не танцевал в зале, в том числе и Чик; из-за столба в облупленной меловой краске продолжали неотступно глядеть его как бы наполненные черным пламенем глаза.

Какой-то тип, эпилептически дергающий головою, плечами, с болтающимися, будто в параличе, кистями рук, оторвал Нелю, в своей эпилептической трясучке завертелся вокруг нее – и Костя стал выбираться из толкотни, к стене, на свободное пространство. Новый Нелин партнер, продемонстрировав ей полную развинченность своего скелета, отправился показывать это другим, и покинутая Неля догнала Костю. Она вся горела каким-то ненормальным, с сумасшедшинкой, возбуждением, и хотела заставить его продолжать твист. Но тут лай трубы и вопли аккордеона замолкли, и движение толпы неохотно остановилось.

Помахивая себе на разгоряченное лицо ладонью, Неля первым делом проверила – на прежнем ли месте Чик и смотрит ли.

– Давайте к той стене перейдем, – сказала она Косте. – Только вы возьмите меня под руку, как будто вы сами меня уводите…

В центре круга появился массовик-затейник и стал предлагать какую-то игру. Но на его потуги отозвались вяло. Игра хотя и завязалась, но веселился от нее, скакал и прыгал в кругу зрителей один лишь затейник.

Потом снова заиграл оркестр, на этот раз вальс. Танцевать его принялось куда меньше пар, чем твист; остальные стояли вдоль стен, разбившись на кучки.

Среди движущихся, смеющихся, разговаривающих лиц Костя опять увидел бледное, напряженно-холодное, следящее лицо Чика – с завитками жестких волос над невысоким лбом, узкими, будто наведенными углем усиками. И он перебрался на эту сторону зала. На нем был отлично сшитый черный костюм с расклешенными внизу брюками, белоснежная сорочка и модный сетчатый капроновый галстук.

Нелю кто-то окликнул. Она отошла, вернее, отпорхнула от Кости, сделав ему пальчиками: я не насовсем, я только на минутку. Он увидел ее разговаривающей в одной кучке, потом в другой. Вскоре он потерял ее из виду, а минут через пять увидел уже с Чиком.

Разговор у них как будто происходил во вполне мирных тонах. На лице у Нели играла улыбка, поза ее была чуть кокетлива. Она курила, так же, как с Костей – с шиком держа перед собой в наманикюренных пальцах сигарету. Никаких страхов перед Чиком, о которых она говорила, в ней не чувствовалось и не было приметно. Напротив, создавалось отчетливое впечатление присутствия в ней повелительности по отношению к Чику, главенства над ним. Он подле нее, ниже ее ростом на полголовы, выглядел стушеванным, послушным, даже робким.

«Значит, поладили», – решил про себя Костя с остронеприязненным чувством к Неле, удивляясь тому, как все в мире разно: она ему неприятна, а кто-то от этой крашеной пустой девки может быть без ума, сгорать в страстях…