Фарсаны - Cемен Слепынин

“Поросенок”, — с нарастающим раздражением отметил Иисус. Он обвел взглядом многотысячную толпу, состоявшую, как сейчас убедился, в основном из таких же Менков, и окончательно пал духом.

“Перед кем мечу бисер?” — тоскливо спрашивал себя Бог, спускаясь по ступеням на мостовую. Люди расступались, образуя перед ним коридор, иные, чтобы лучше видеть, взбирались на крыши автомашин. Иисус шагал по середине мостовой. Иногда посматривал по сторонам, и вид двухэтажной толпы зевак не радовал его. Многие, правда, крестились и смотрели на Бога не то со святым обожанием, не то со страхом. Но что из этого?

А тут еще кругленький репортер — полная противоположность стройному, сухощавому Богу — не отставал ни на шаг. Вертлявый и назойливый, как муха, Менк то семенил рядом, то забегал вперед. Иногда приседал, нацелив на Бога объектив кинокамеры и выбирая наиболее эффектный ракурс.

Иисус начал смутно догадываться, что Вилли Менк, пожалуй, более опасен, чем ученый Саврасов. Бесцеремонный обыватель как бы обесценивал, даже опошлял высокую миссию Христа, делая из Бога какого-то ярмарочного клоуна и фокусника.

Никогда у Иисуса не возникало желания причинить человеку хоть малейшую боль, а тут вдруг захотелось уничтожить Менка совсем, чтобы и следа не осталось. Иисус на миг приостановился, слегка поднял над репортером руку и мысленно приказал: “Изыди, окаянный”.

Однако Вилли Менк как ни в чем не бывало мелким бесом вертелся вокруг Бога — вездесущий и неистребимый, как сама пошлость. Чудо впервые не состоялось.

“Ну и шут с ним, пусть живет”, — подумал добряк Иисус. И в то же время Богу было досадно: его всемогущество, оказывается, не безгранично. Очевидно, пославшая его сюда божественная трансценденция сделала так, чтобы Иисус не смог, даже случайно, нанести вред людям.

Не зря товарищи по перу называли Менка счастливчиком. Повезло ему и на этот раз. Его бесцеремонность и даже в известной степени храбрость сослужили хорошую службу. Вскорости, тут же, на улицах Гамбурга, ему удалось запечатлеть на цветную кинопленку еще никем не виданное чудо.

А дело было в следующем. Полиция Дании и Франции, то есть тех стран, где побывал Иисус, пыталась выполнить свой долг — пригласить могущественного незнакомца в участок для знакомства и выяснения личности. Корректные, вежливые формы задержания ничего не дали. Иисус в не менее корректной и откровенно насмешливой форме заявил, что событие, которое переживает планета, есть явление мессии народу, а не полицейским властям.

В тот день в Гамбурге полицейские Отто Венцель и Курт Хансен стояли на углу улицы и поджидали медленно шествовавшего незнакомца. Эти дюжие сорокалетние детины решили применить далеко не учтивые, но надежные и традиционные способы задержания.

Когда Бог приблизился, они выступили из толпы и резко скомандовали:

— Руки!

— Что? — очнувшись от задумчивости, спросил Иисус.

И такой кротостью звучал голос, таким всепрощением и печалью светились глаза незнакомца, что полицейские смещались.

— Руки! — упавшим голосом повторил Курт Хансен, чувствуя, как в душу его холодной гусеницей заползает страх.

Иисус с недоумением протянул руки. Отто Венцель, обладавший более крепкими нервами, заученным движением быстро накинул на запястья стальные наручники и защелкнул замок.

Гудевшая разноголосым говором толпа враз замолкла. Юркий Вилли Менк, разинув рот, замер с поднятой вверх кинокамерой, которая продолжала работать и по счастливой случайности (опять же везение!) запечатлела самый драматический момент ареста Бога.

В наступившей тишине слышался лишь звон металла — руки Бога были крепко закованы. С горестной улыбкой Иисус поднял их вверх, показывая цепи людям. Затем простер ладони над головами полицейских.

Вот тут-то и произошло чудо.

Наручники вмиг исчезли. Но самое ошеломляющее — не стало и полицейских. Вместо них на том же самом месте стояли два десятилетних мальчика со школьными ранцами за спиной.

Люди ахнули и попятились. Воспользовавшись замешательством, Иисус завернул за угол, вошел в безлюдный подъезд, и с тех пор в Гамбурге его больше не видели.

Вилли Менк хорошо знал Отто Венцеля и Курта Хансена и больше других был поражен их таинственным исчезновением.

Когда волнение немного утихло, все занялись малышами. Те всхлипывали и пугливо озирались, не понимая, что с ними случилось. Репортер чуть склонился над одним из них и спросил:

— Как тебя зовут, мальчик?

— Отто… Отто Венцель, — ответил малыш, вытирая кулаком слезы.

Вилли Менк от неожиданности выпрямился. Потом вновь склонился и, вглядевшись, заметил, что скуластый, с крепким подбородком малыш поразительно похож на взрослого, только что здесь стоявшего полицейского. Удивление его еще больше возросло, когда он выяснил, что второго мальчика зовут Куртом Хансеном.

Понемногу Вилли начал догадываться. Он подозвал трех полицейских и попросил их разыскать старых соседей, которые знали пропавших блюстителей порядка с детства. Те хорошо потрудились и доставили на место происшествия не только соседей, но и престарелых родителей, которые тут же лишились чувств, узнав в малышах своих сыновей, помолодевших на тридцать лет.

Для счастливчика Вилли наступили деятельные и праздничные дни. В нескольких номерах своей газеты он выступил с хорошо иллюстрированными материалами, где подробно описал новое и небывалое чудо, не предусмотренное евангельской традицией, — превращение взрослых в детей.

Во многих газетах развернулась дискуссия: что совершил на сей раз могущественный незнакомец — добро или зло? И здесь снова отличился Вилли Менк. Он хорошо знал биографии своих героев: исчезнувшие полицейские, прежде чем стать блюстителями порядка, совершили немало краж и вооруженных грабежей. Вилли Менк блистательно доказал, что Бог и на этот раз сделал добро, предоставив возможность Отто Венцелю и Курту Хансену начать новую, безгрешную жизнь.

Слава Вилли Менка взлетела ракетой. Он часто выступал по телевидению, газеты восторгались его храбростью и находчивостью. Правда, восторгались зачастую с тонкой иронией, которая осталась непонятной для многих читателей и прежде всего для Вилли Менка. А такая серьезная газета, как “Ди вельт”, дала, не без тайного умысла, даже портрет Вилли рядом с портретом… господа Бога! Конечно же, нового Бога, только что пришедшего в мир. Читатели могли лицезреть как бы двух антиподов: самодовольно ухмыляющуюся, сытенькую физиономию Вилли Менка и печальный, одухотворенный лик Христа.