Фарсаны - Cемен Слепынин

— Где я?!.

Иисус ликовал: Саврасов, этот несимпатичный ему фанатик-материалист, покачнулся и опустился на мокрый песок. Почти в буквальном смысле слова сел в лужу и при этом позорно раскрыл рот. Студент-гигант, секунду назад грозно сжимавший кулаки, попятился и, налетев на камень, грохнулся наземь. А рыжеволосая девушка, недавно позволившая себе непочтительный смех, в смертельном ужасе вскрикнула и зажала ладонями рот.

“Браво!” — мысленно поздравил себя Иисус, довольный произведенным эффектом. Он на миг приоткрыл завесу перед иррациональной, мистической тайной бытия. Безбожники, вероятно, так и останутся безбожниками. Но так ошеломить их! Выбить из-под их ног рационалистические ходули! Нет, решил Иисус, это не так уж плохо.

Однако торжество не было полным. А если честно признаться, то для него как для Бога вообще не было никакого торжества. Никто не осенил себя крестным знамением, никто не упал на колени.

Студенты понемногу приходили в себя. Вот уже и Саврасов встал на ноги… Несмотря на громовое чудо, Бог остался непризнанным.

С чувством оскорбленного достоинства Иисус закутался в хитон и отправился в море, печатая на песке глубокие следы, быстро наполнявшиеся водой, Однако на саму воду ступил с такой легкостью, словно был весом в пушинку. Метрах в десяти от берега он остановился. Очень низкие и пологие волны слегка приподнимали его и опускали.

Иисус обернулся и посмотрел на столпившихся у берега обидчиков с печальной и всепрощающей улыбкой, в которой однако сквозило еле заметное торжество. Затем вновь зашагал на запад, в сторону заката. Пышный закат оставлял на водной глади светоносную дорожку с блестящим желтым отливом. Иисус шагал по ней, как по золотисто-шелковому ковру. Его фигура все уменьшалась и уменьшалась и вскоре совсем растаяла в вечернем плавящемся мареве.

— Малышок, что здесь происходит? — приставал с вопросами Виталий Зеленцов. — Где я?

Иван Малышко с испугом отшатнулся от воскресшего товарища и в ответ развел руками.

Саврасов продолжал всматриваться в тихо пламенеющий горизонт, где только что растворилась крохотная фигурка незнакомца, объявившего себя Богом. Потом перевел взгляд на небо и с удивлением обнаружил, что редкие золотобокие облака по своему расположению и конфигурации напоминают вчерашние.

— Странно, — проговорил он. — Как будто вчерашний вечер…

В тот же миг тихий, безмятежный вечер под порывом внезапного шквалистого ветра уплыл в ничто, исчез. Ветер будто сдул его. Вернулось то самое по-осеннему хмурое утро, которое было час-полтора тому назад. На востоке солнце едва проглядывало сквозь мчавшиеся по небу серые взлохмаченные тучи. Море заколыхалось и с грохотом швырнуло на берег высокие пенистые волны.

Сейчас, сидя в надежном убежище среди гор и подводя итоги земным скитаниям, Иисус вынужден признать, что его первый выход в народ выглядел в общем-то впечатляюще и внушительно. Зря он тогда проклинал судьбу за то, что она сразу столкнула его с Саврасовым и другими безнадежными атеистами. Это славные люди, и обижаться на них не следовало бы. Не признали его как Бога? Ну и что ж, это их дело. Во всяком случае авторитет его оставался на подобающей высоте.

Не было, конечно, коленопреклонений, но и достоинства своего Бог не уронил. Авторитет начал незаметно таять и снашиваться потом, особенно после встречи с ненавистным Богу обывателем Вилли Менком. Если неудачу на берегу моря еще можно расценить высоко, например, как трагедию мессии, в которого не поверили, то все эпизоды, связанные с репортером Вилли Менком, носили уже какой-то пошловатый, почти комический привкус.

Бог и счастливчик Вилли

Случай на берегу Черного моря взволновал ученых разных стран. Недостатка во всевозможных самых фантастических и противоречивых догадках не было. Все сходились лишь в одном: случай этот нельзя считать выдумкой или галлюцинацией. Тем более, что одному студенту удалось запечатлеть на цветную кинопленку ослепительный момент, когда незнакомец, шагая по воде, уходил в золотой закат.

Возможно, что через несколько лет споры ученых поутихли бы, появление странного и всемогущего человека, объявившего себя Богом, осталось бы такой же загадкой, как, например, до конца не выясненное Тунгусское диво, и перешло бы в ведение писателей-фантастов.

Однако в середине июня исчезнувший Бог снова явился людям. Накануне жители Англии, Франции, Дании и других европейских стран стали свидетелями великолепного и чрезвычайно редкого для тех широт ночного зрелища — северного сияния. Было оно настолько радужно-многоцветным, что казалось каким-то нарочитым и театральным.

Через день газеты запестрели шумными заголовками: “Бог на улицах Копенгагена”, “Иисус Христос на Эйфелевой башне”, “Чудо в Ла-Маншском проливе”.

Незнакомец приходил неожиданно и через короткое время, совершив два — три ошеломляющих чуда, так же внезапно уходил.

Потерпев неудачу на берегу Черного моря, Иисус поступал на сей раз более осторожно. Через несколько дней ему стало казаться, что фортуна начинает дружески улыбаться ему. В западноевропейских странах, где значительную часть населения составляли католики и протестанты, его узнавали. Приятно было видеть коленопреклоненных людей, еще приятнее слышать с башен католических храмов колокольные звоны.

Во всем этом, правда, чувствовалась какая-то неуверенность и робость. В газетах, которые Иисус просматривал, тоже не было единства. В некоторых сообщениях, восторженно описывающих и впрямь небывалые чудеса, говорилось, что наступило долгожданное Второе пришествие и что пора устроить Богу триумфальную встречу с цветами, с колокольными звонами и пением гимнов. Другие журналисты — наверняка отъявленные атеисты — не без иронии намекали, что Бог несколько нетрадиционен и слишком добрый, что Второе пришествие выглядит обыденно и нисколько не устрашающе — без громов и молний, без Страшного суда и конца света.

“Им нужен Бог-каратель, жесткий и мстительный”, — с неудовольствием думал Иисус, читая газеты. Он предпочитал уклоняться от расспросов и встреч с журналистами.

Однако то, что не удавалось корреспондентам таких крупных органов печати, как “Тайме”, “Ди вельт”, легко и просто получалось у Вилли Менка — репортера второразрядной германской газеты. Ему вообще всегда везло на разные загадочные уличные происшествия.

“Счастливчик Вилли”, — так обращались к Менку товарищи по работе, открыто восхищаясь его удачливостью и втайне презирая за ограниченность и невежество. За глаза коллеги по перу называли Менка “коротышка Вилли”, подразумевая сразу два его качества — небольшой рост и недалекий ум. Но именно этому интеллектуальному и физическому коротышке посчастливилось взять интервью у самого Бога.