Не стреляйте в рекламиста - Иосиф Гольман

Ребята, правда, учились не очень. Но с одним курсантом, уже не юношей, Ивлиев почти подружился.

Халли был сириец. Коммунист (хотя в СССР они все называли себя коммунистами), он уже успел побывать в переделках: вся голова была в шрамах, и перед тем как попасть в тренировочный лагерь, Халли долго лечился в советском военном госпитале.

Как-то после выпивки Халли рассказал, что били его сапогами и прикладами вовсе не израильские живодеры, а политическая полиция египетского лидера Абделя Насера, лучшего друга Советского Союза. Кстати, политическую полицию в Египте дрессировали бывшие гестаповцы, нашедшие приют в этой солнечной стране. А бывшие гитлеровские ракетчики создавали для египетской армии ракеты класса «земля-земля». Сменивший Насера Анвар Садат тоже некоторое время был лучшим другом СССР, пока в одночасье не выгнал всех советских специалистов с территории страны. Забыв заплатить за поставленное оружие.

Но все эти вопросы Ивлиева не касались. Ему был лично приятен Халли, и они много времени провели вместе.

Халли, добрый и открытый мужик с печальными карими глазами, так и не научился толком стрелять. Он обладал поэтической натурой, писал стихи и чудесно безо всякого музыкального сопровождения пел «Арабское танго». Нежные арабские мелодии буквально обволакивали его «фанатов» из числа курсантов и преподавателей.

В тренировочном лагере, вечером, под большими южными звездами, слушать пение Халли было большим удовольствием.

Однако следующая встреча Ивлиева с приятелем-арабом произошла при гораздо менее приятных обстоятельствах.

Дело в том, что, будучи в полной боевой готовности, наши в Ливане практически ни с кем не воевали. Оружием палестинцев снабжали, но в их боевые вылазки не совались.

К американцам, имевшим в Бейруте мощную военную базу, тоже относились без зла. И чего злиться? Ни они нас, ни мы их, к счастью, не трогали. Когда пятнадцатилетняя девушка-палестинка проехала на их базу в грузовичке, набитом взрывчаткой, и подорвала вместе с собой сотню солдат, никто из наших не радовался.

А Ивлиев даже подумал, что если б какая-то жирная сволочь (почему-то ему так виделся главарь-подстрекатель) подговорила его, Ивлиева, дочь сесть за руль грузовика с тротилом, он бы этой жирной сволочи много бы чего оторвал.

Война для лидеров партизан, или «террористов», как их называл весь прочий мир, давно стала баснословно прибыльным бизнесом. Попутно они подторговывали наркотиками, крадеными машинами, контрабандными сигаретами и алкоголем. Ясно, что такая выгодная война не могла остановиться быстро.

Но военные люди — люди приказа. И, откровенно говоря, Ивлиев не сильно ломал голову над вопросами советской ближневосточной политики. Он честно выполнял свой долг, так же как и парни, его окружавшие. Он смело мог положиться на любого из них, а они — на него.

Так было до злополучного дня, когда на улицах Бейрута украли четырех наших: одного дипломата и троих сопровождавших его спецназовцев. Они поехали на встречу к нашим союзникам из организации «Хезболлах», а местный ее лидер решил сделать на мужиках бизнес. Торговля людьми и тогда приносила террористам большой доход, но для россиян была в диковинку. К тому же, арабские бойцы сопротивления были вроде как свои. Никто от них такой подлянки не ожидал.

Инцидент начали «разруливать» по военно-дипломатическим каналам. Однако вскоре оказалось, что похитители, выставившие конкретные денежные требования, были настроены более чем серьезно. На третий день с грузовичка, пронесшегося мимо советского посольства, сбросили средних размеров картонную коробку.

Сапер с собакой, осмотрев предмет, высказал мнение, что в ней нет взрывчатки. Но собака вела себя странно и на коробку рычала.

В ней оказалась голова одного из офицеров, сопровождавшего дипломата.

Военные провели свое совещание и решили действовать. Политика политикой, но отрезанная голова брата по оружию не могла оставаться безнаказанной.

Ивлиев был в группе, которая захватила из лагеря организации четырех ее членов. Среди них оказался Халли, ученик Василия Федоровича. Он узнал своего учителя, но желания спеть «Арабское танго» у него не возникло.

Ивлиев весь вечер мучился: сказать или не сказать командиру? Он понимал, что узнавший его Халли, наверняка к тому же непричастный к острой акции, станет первым кандидатом на ответные меры. Парня было очень жалко, тот страдал ни за что. Но долг для Ивлиева никогда не был пустым словом. И голова его бывшего ученика уехала обратно в такой же коробке.

К жестокому ответу добавили жесткую беседу с шейхом, «курирующим» террористов. Ему прямым текстом объяснили, что произойдет с ним, с его мечетью, с его родственниками и единомышленниками, если трое оставшихся в живых наших не вернутся в посольство. Поскольку шейх уже знал о содержимом посылки, он счел за лучшее «способствовать» возвращению похищенных…

Василий Федорович уезжал из Ливана со сложными чувствами. Он успел полюбить эту страну и ее жителей. И именно там он начал сомневаться, что деятельность советских руководителей этой стране полезна. И только ли этой…

Под Белгородом перекусили и, объехав его по окружной дороге, подошли к российско-украинской границе. Василий Федорович пошушукался и с теми, и с этими погранцами, в результате чего границу проскочили, как по маслу. И без прошлогодних поборов.

За Харьковом начиналась шикарная дорога, на которой в прошлом году Ефим испугал Теофилло.

Перед самым съездом на трассу на хвосте их «Ауди» повис преследователь: темно-синяя или черная мощная иномарка, в темноте было не разобрать.

Береславский встревожился, справедливо предположив, что за ним гонятся. Он разбудил деда и сообщил о своем открытии. Ефим шел около 140 километров в час. Иномарка его догоняла.

— Это наши, — сначала сказал Ивлиев. Но потом, оценив довольно резкие маневры преследователя, а главное — разглядев в свой хитрый инфракрасный бинокль экипаж, Василий Федорович коротко приказал: — Гони.

Ефим погнал. Выехав на трассу, широкую и гладкую (правда, уже менее гладкую, чем год назад), Береславский дал по газам. Здесь это было можно. Редкие встречные машины, идущие по удаленной метров на сорок встречной полосе, не слепили глаза. А знаки, постоянно ограничивающие скорость 80 километрами в час, никогда особо его не останавливали.

Преследователи сразу «провалились» в темноту. Скоро и свет фар исчез.

— Порядок, — констатировал Ивлиев. Но Ефим чувствовал, что его старший товарищ чем-то расстроен: видно, что-то пошло не по его планам.

…Береславский летел по скоростной трассе довольно долго. Он прикинул, что за каждые полчаса такого «полета» уходил от предполагаемого противника не менее чем на пятьдесят километров.

Старик снова закемарил, слегка даже прихрапывая.

Ефим не очень испугался погони. В лице Ивлиева он видел официальную поддержку своего рискованного, в общем-то, предприятия. А значит, преследователи — пусть и из мощной, но неофициальной организации. В чужой стране им должно быть сложнее ловить их.

Дорога описала большой вираж, и внезапно впереди, слева показался край восходящего светила. Поскольку солнце, как правило, восходит на востоке, а не на западе, сюжет с уходящей вдаль «бетонкой», освещаемый первыми лучами солнца, мог и не повториться.

Береславский тормознул, достал фотокамеру и вышел ловить мгновение.

Проснувшийся Ивлиев некоторое время не мог понять, в чем дело. Сообразив, наконец, что это беснуется творческая натура Береславского, старик пришел в ярость.

— У нас на хвосте непонятно кто, а ты тут с фотоаппаратом.

— Ты говорил, это твои друзья, — невозмутимо парировал Ефим, выбирая лучшую точку съемки.

— Они догонят и сделают из нас котлету, — пугал дед.

— Значит, у тебя скверные друзья, — по подсчетам Ефима, машина преследователей никак не могла быть ближе, чем в полусотне километров.

Ивлиев, поняв, что все его попытки образумить полоумного фотографа, тщетны, сел в машину и, набычившись, ждал.

Вдали показался отблеск фар (машины по трассе шли чрезвычайно редко). Хотя Береславский и понимал, что это не может быть погоня, — рано еще, — но на психику подействовало, и он, щелкнув затвором камеры последний раз, уселся за руль.

— Нажарют задницу, будешь знать, — пробурчал старик.

— Может, эти снимки станут единственным полезным делом в этой поездке, — предположил Ефим.

— Типун тебе на язык, — пожелал ему старик и отвернулся.

…До Запорожья доехали без приключений и на очень высокой скорости, хотя, сойдя с широкой трассы, про 250 км/час можно было не вспоминать. Странное дело, однако Ефим не только не устал, но даже в сон его не тянуло. Перевозбудился, наверное. Он понимал, что если в его руках окажется искомая всеми информация, то убивать его станет и глупо, и даже опасно. А шанс получить эту информацию был реальный.